Дети на линии огня. Суд решил оставить дочь матери, но отец и бабушка решение суда исполнять отказываются

Два года назад бывший свекор буквально вышвырнул Инну Азаркину из квартиры, когда та пришла забирать дочь после работы. Первоклассницу Варвару домой не отпустили. С тех пор девочка все время живет у бабушки с дедом, а с мамой видится редко, несмотря на то, что по решению суда должна жить именно у мамы. Как забрать дочь домой, Инна не знает: задействованы судебные приставы, органы опеки, пройдены все инстанции. Сейчас ребенок, несмотря на решение суда, от мамы изолирован совсем. Бывшие родственники продали квартиру, и где искать Варвару – Инна не знает. Она надеется, что только общественная огласка поможет ей разрешить эту ситуацию.

Историй про детей, которых изолировали от одного из родителей, полным-полно в Сети. Попасть в подобную ситуацию может любая мама или любой отец. Саратов еще помнит громкую историю Кристины Федуриной, детей которой забрал и не отдавал матери бывший муж.

По словам уполномоченного по правам ребенка в Саратовской области Татьяны Загородней, далеко не всегда подобные конфликты выходят в публичное пространство. Но обращений к ней в подобных ситуациях – огромное количество. Для двух взрослых людей дети становятся инструментом шантажа и способом наказания за причиненные друг другу обиды.

Идеальная свекровь

Бабушка у Вари была идеальной. Инна нарадоваться не могла, как ей повезло со свекровью – взять ребенка на выходные, забрать из детского сада, отвести на секцию – она всегда была готова. Приходила на помощь в самых сложных ситуациях. Варе было всего четыре года, когда у Инны и ее мужа Антона Селифонова родилась младшая дочь Полина. Родилась недоношенной. Поэтому месяц мама провела в больнице с новорожденной, папа работал, а Варя жила у бабушки. Дальше был год реабилитации Полины – врачи, больницы, процедуры. И снова на выручку приходила бабушка.

Инна и Антон даже квартиру купили поближе к свекрам, чтобы всем было удобно.

В общем, благополучная семья, всё как у людей.

И даже когда стало понятно, что семейная жизнь у Инны и Антона больше не складывается, ни бабушку, ни дедушку нельзя было заподозрить в изменившемся отношении к бывшей снохе.

– Развод у нас был мирным, – рассказывает Инна. – Он ушел от меня в мае 2017 года, а в июле мы развелись официально. По обоюдному согласию. Если человек говорит: я больше не люблю тебя, – зачем я буду его удерживать?

Антон съехал к родителям. Обе дочери продолжали общаться с отцом. Регулярно бывали у бабушки. Свекровь – Марина Геннадьевна – все так же помогала Инне с Варей. Забирала ее из школы после уроков, водила на секции. Полина ходила в детский сад. После работы Инна приезжала за Варей, и они шли домой.

– Моя мама живет далеко, так что помощь свекрови – теперь уже бывшей – была для меня неоценима, – говорит Инна. – Вы не представляете, как я была ей благодарна за помощь, как нахваливала ее подругам.

Квартира или дочь?

– Это случилось в декабре 2017-го, – вспоминает Азаркина. – Я, как обычно, пошла за Варей к бабушке, чтобы забрать ее домой. Ребенка мне не отдали. Из-за чего-то – я уже не помню из-за чего – у нас начался скандал с Мариной Геннадьевной. Дочка была с ними. Мужа не было. Свекор схватил меня и вышвырнул из квартиры в коридор. Сказал на прощанье: «Хочешь видеть дочь? Освобождай квартиру!»

Квартира, в которой Инна и Антон жили, куплена в ипотеку. Кредит брал муж, Инна выступала созаёмщиком. Когда супруги разводились, Инне удалось доказать, что квартира куплена с использованием материнского капитала. Поэтому ее оформили в долевую собственность на всех членов семьи. Самая старшая дочь Инны от первого брака – Настя – долю в квартире не получила. Ей уже исполнилось восемнадцать.

– Вы не представляете, в каком я была шоке в тот вечер! – вспоминает Инна. – Я позвонила Антону. Он буркнул: «А зачем ты вообще туда пошла?». Вызвала полицию. Написала заявление. Но толку от этого не было. Варю же не просто удерживали дедушка с бабушкой. Она находилась по месту жительства отца. К тому же дедушка Варин всю жизнь проработал в полиции.

Тогда Инна решила подавать в суд, чтобы тот определил место, где будут жить обе ее несовершеннолетних дочери.

– Вы не представляете, какие на меня полились эсэмэски! – говорит Инна. –  Они писали мне, чтобы я съезжала. Чтобы через две недели меня там не было. Что они квартиру уже продали. В общем, мрак. Но я уверена была тогда и уверена сейчас, что дело не в квартире. Просто я стала неугодна. И Марина Геннадьевна решила забрать у меня детей, чтобы воспитывать их по-своему. Варю они обработали, сумели против меня настроить, а Поля была маленькая. Поэтому с ней этот номер не прошел.

Экспертиза, суды и приставы

После того, как бабушка и дед запретили матери приближаться к Варе, контакты между матерью и дочерью были оборваны. В школу, по словам Инны, Варю отводили за руку, встречали ее на машине. Забрать ребенка из школы раньше или увидеться с ней в школе Инне не удавалось. Классный руководитель девочки была против подобных встреч.

Тогда мама написала запрос на имя директора – чтобы та позволила ей встречаться с Варварой хотя бы на большой перемене. Директор сначала запросы игнорировала, а потом отправила Инну решать свои проблемы в органы опеки.

Судиться за детей начали одновременно. Инна хотела, чтобы место проживания обеих дочерей определили с ней. Антон подал встречный иск – чтобы девочек оставили ему.

Тяжба длилась несколько месяцев. 10 мая Волжский районный суд вынес решение: определить место жительства детей с матерью. Обязать Селифонова Антона и Селифонову Марину Геннадьевну вернуть Варвару матери.

В своем решении судья Ольга Терехова-Сидоркина опиралась, в том числе, и на результаты психолого-педагогической экспертизы, которую провели по запросу суда. Среди прочего выяснилось, что если у младшей – Полины – нет негативного образа никого из родителей, и бабушка – папина мама – воспринимается ей как важная часть семьи, то у Варвары всё не так радужно. К матери Варя относится негативно, и в этом, в силу возраста, виновато влияние ближайшего окружения. Проще говоря, эксперты выяснили, что отец и бабушка настраивают ребенка против матери. При этом потребность в эмоциональном контакте с мамой остается, как и привязанность к ней. Это противоречие – с одной стороны, девочка к маме тянется, с другой – отвергает ее и обижается – негативно сказывается на психике ребенка.

Но Инна судебному решению обрадовалась рано. Антон подал апелляцию. Тогда – до момента вступления в силу решения суда – Инна снова подала иск об установлении порядка встреч с дочерью. Потому что увидеться с Варварой ей так и не давали.

Суд определил, что мама с дочерью должны встречаться три раза в неделю, по 2-3 часа.

Редкие встречи

– Варя очень любит танцевать. Хочет стать видеоблогером, – говорит Инна. – В те моменты, когда мне позволяли с ней увидеться, мы снимали наши танцы на видео.

Инна включает телефон и показывает, как они вместе с дочерью задорно танцуют под веселую музыку. Варя улыбается, смеется.

– Так бывает очень редко, только когда мне удается наладить контакт, «подцепить ниточку», – объясняет Инна. – Как только это происходит и мой ребенок начинает оттаивать, встречи тут же прекращаются. Антон говорит, что дочь заболела, или объясняет, что он в командировке и Варю привести не может.

Между тем встречи Полины с папой Инна не прекращала. Только все эти встречи, по ее словам, происходили на бабушкиной территории. Он не водил детей в кино, не гулял с ними в парке. А когда Поля возвращалась, она начинала рассказывать, как бабушка маму называет.

– Тогда эти встречи я прекратила, – говорит Инна. – Хочешь видеться с ребенком – приходи. Но к матери своей водить ее не надо. С тех пор он пропал и полгода уже не появляется. Выходит, не так уж и нужна ему дочь. А Варя… Варя меня боится. После того, как приговор суда вступил в силу, мы несколько раз приходили с приставами забирать ее. Но приставы ничего не делают – даже штраф за неисполнение решения суда не выписывают. А Варю ко мне выводят в тапках на босу ногу и в куртке, надетой поверх пижамы.

На вопрос, почему вы не можете увести дочь силой, ведь закон на вашей стороне, Инна отвечает однозначно:

– Не хочу еще больше травмировать ребенка. Понимаете, она живет в этой атмосфере два года. Ее настроили против меня. У нас контакт потерян. Представьте, какой это будет для нее стресс! Я готова встречаться с психологом. Центр «Семья» готов был нас принять, чтобы помочь нам с Варей установить контакт. Но мне же ее никто туда не приводит. Они игнорируют все встречи. Я прошла все инстанции. Про нашу ситуацию знают и главный судебный пристав Решетняк, и прокурор области Филипенко, и уполномоченный по правам ребенка Загородняя. Но никто, совершенно никто не может мне помочь. У меня уже руки опускаются. А мои бывшие родственники говорят: вот будет Варе десять лет, она сама сможет принимать решение.

Десять лет Варваре исполнилось в начале декабря. Инна, рассматривая фотографии дочери, едва сдерживается от слез. У нее опускаются руки. Она готова договариваться, готова ходить к психологу, готова ждать, пока контакт возобновится. Но ей просто не идут навстречу. Бабушка каждый раз держит внучку за руку. А девочка оглядывается на ту – то ли в поисках поддержки, то ли в страхе сказать что-то не то. Сейчас Варю совершенно изолировали от мамы. Несколько месяцев Инна совсем не видела свою среднюю дочь.

– В последнее время, когда мы еще виделись, у Вари появилась агрессия, – рассказывает Инна. – На прогулке они с Полиной что-то не поделили. И Варя ударила Полю по лицу. Когда мы пришли на встречу с моей старшей дочерью Настей, ей уже 21, то та расплакалась: «Мама, что они с ней сделали?». Мне при встрече Варя всегда говорит, что не любит меня. Но однажды, когда мы еще могли встречаться, на площадку вместе с Варей вышла ее подружка, – рассказывает Инна. – Они играли в «правду или действие». Варе выпало сказать правду. Подруга у нее спросила: «А ты маму любишь?». Варя засмущалась и сказала, что ответит «только на ухо». Уже после того, как Варю забрали домой, подружка подошла ко мне: «Варя сказала, что любит вас».

С другой стороны

Отец Полины и Варвары – Антон Селифонов – отзывается о своей бывшей жене однозначно: «она неадекватная». Убежден, что ребенок жить с матерью не хочет, потому что уже прекрасно понимает, кто, когда и где его обманывает.

– Ребенок с матерью никогда не жил, ребенок жил с бабушкой с года, – говорит Селифонов.

На вопрос, почему же он, как отец, не забрал дочь домой, не отвечает.

Настаивает, что его бывшая жена в присутствии дочери избила его самого, а также его мать, из-за чего на нее завели уголовное дело (что правда, решение суда Инна Азаркина сейчас оспаривает).

– Зачем она хочет забрать ребенка – ответ простой, – говорит бывший муж Азаркиной. – За младшую дочь за ноябрь месяц я ей заплатил 60 тысяч рублей. А знаете, сколько она мне платит в ответ за старшую дочь? 700 рублей! Потому что она ушла на 0,25 ставки от зарплаты в 13 тысяч. И теперь должна мне деньги. Общаться с Полиной она мне не дает. По решению суда я могу забрать дочь на два часа и через два часа обязан вернуть ее обратно. Но она не разрешает. Общаться почему-то можно только на ее территории. И то она ее все время дергает – иди кушать, иди то, иди сё. А потом ругает ее, если она ко мне хорошо относится.

Я работаю в федеральной структуре, на хорошей должности. И вот эти все проблемы, все эти статьи – мне это не нужно.  Хотите устроить проблем мне и себе, ну давайте попробуем. Я думаю, что это не нужно никому. Ни вам, ни мне.

Ситуацию я вам объяснил. Человек мне должен денег, человек аморальный. Не платит за коммуналку. Я ей оставил четырехкомнатную квартиру, которую я купил. Лично. Что ей от меня надо еще?

Бабушка Вари, Марина Геннадьевна Селифонова, подтверждает, что старшая ее внучка живет с ней с года. Говорит, что она совершенно не против общения Вари с мамой, но девочка сама не хочет с мамой общаться – «она у нас с характером». Утверждает, что ничего плохого она внучке о матери никогда не говорила. Ребенок принял решение не общаться самостоятельно.

– Если бы она хотела, она бы приходила к дочери и общалась. Мы жили в соседнем дворе, – говорит бабушка. – Мы могли бы уладить всё мирно. Но она зачем-то побежала в суд. Начала бегать везде. Она вообще очень любит судиться. Мы вынуждены были продать квартиру. Сейчас сын живет отдельно от нас, они с Варей живут своей семьей.

Это особый вид психологического садизма

Татьяна Загородняя, уполномоченный по правам ребенка в Саратовской области:

– «Родительские войны» – один из самых частых и самых сложных вопросов в моей практике. При разводе два взрослых человека начинают использовать детей как способ наказать друг друга. И в попытке решить свои проблемы буквально растаптывают психику ребенка. Мне кажется, это особый вид психологического садизма.

К сожалению, решения суда подчас недостаточно, чтобы вернуть ребенка матери. И приставы, как правило, ничего в этом случае не могут сделать. Ведь в решении довольно часто написано: «определить» место жительства ребенка с матерью или отцом. А механизма, как его исполнить, не прописано. Выдернуть кричащего малыша, настроенного против второго родителя, – это нанести ему еще одну психологическую травму. Чисто с человеческих позиций приставы этого сделать не могут.

При этом механизм перемещения ребенка от одного родителя к другому есть. Например, можно поместить малыша с мамой в реабилитационный центр, где с ним будут работать психологи. У нас был такой случай – у девятилетнего мальчика, настроенного абсолютно против отца, умерла мама. Папа судился с бабушкой и дедушкой. Но те пошли навстречу. Ребенок был помещен в СРЦ. С ним и с папой работал психолог. Недели через три плотной работы мальчик отца все-таки принял. Признал. А через какое-то время они стали жить вместе… Но тут, вы сами понимаете, надо чтобы две конфликтующие стороны сели за стол переговоров.

В прошлом году в рамках Центра урегулирования семейных отношений, где работают психологи и юристы, мы хотели ввести службу медиации. Медиатор – это третье лицо, которое помогает конфликтующим родителям договориться. Но к медиаторам, в отличие от психологов и юристов, люди не идут. У них при разводе нет цели – договориться. А есть – наказать друг друга. Когда судебный процесс завершен, договариваться уже никому не интересно.

Надо сказать, что у уполномоченных по правам детей в других регионах практика похожая. Не будем далеко ходить – вспомним скандальный развод Кристины Орбакайте с Русланом Байсаровым. Самые зубастые адвокаты сражались в суде за то, чтобы сына Дени оставили с мамой. Вышел ли толк? Адвокаты могут довести дело до конца, выиграть или не выиграть. А вот договариваться надо уже самим супругам. И зачастую в таких спорах матери уступают, чтобы еще больше не искалечить своих детей, как в притче про царя Соломона. Так в свое время поступила Кристина Федурина.

На Западе медиация заведена внутрь судебного процесса. У нас, к сожалению, нет. И, как мне кажется, зря. Это бы позволило избегать какой-то части подобных случаев, когда начинается изоляция детей друг от друга. Вопрос в том, как это сделать?