Казус дома со львом
Почему так получается и что изменить, чтобы спасать старину стало проще, разбирался корреспондент ИА «Свободные новости» во время поездки в волонтерский лагерь реставраторов.
Дом, где евангелисты стали женщинами
Село Поповка находится между Саратовом и Сызранью. От Хвалынска к селу идет отремонтированная отдельными кусками дорога. Что, помимо чувства юмора, заставило минтранс определять, где они положат новый асфальт, а где бросят все как есть, сказать трудно, но добраться в Поповку пока не очень легко, хоть и не так сложно, как во многие другие населенные пункты.
В Поповке живет около двухсот человек; есть школа, церковь и детский фольклорный ансамбль. А около десятка лет назад село прославилось: побывавшие здесь на практике студенты-фольклористы обнаружили на его краю дом с наивной народной росписью.
Семья старообрядцев, фамилия которых, по всей видимости, была Ларягины, заказала неизвестному живописцу украсить дом изнутри цветными рисунками. Хозяев репрессировали и выслали в 30-е, а рисунки остались и до сих пор не оставляют зрителя равнодушным. Художник (или художница) изобразил(а) на стенах символы четырех евангелистов, неопалимую купину в горшке и святого Тимофея, пасущего гусей. Похожий на прокурора Сергея Филиппенко разрезом миндалевидных глаз и красивым восточным носом лев улыбается, лежа на берегу ручья в идиллическом пейзаже.
Но самое удивительное, что символы евангелистов Матфея и Луки — ангел и вол — сменили гендерную идентичность. У ангела видны выраженные полные груди, а вместо вола нарисована корова с выменем. Правда, ее посетители не увидят — один из тех, к кому позднее перешел дом, корову закрасил. Узнать о ее существовании удалось только благодаря инфракрасному снимку.
Спасением разрушающегося дома с росписью занялась студентка из Санкт-Петербурга, специалист по народной росписи Юлия Терехова. В 2011 году она выкупила дом и «стала владелицей разваливающегося строения за полторы тысячи километров от родного города». На сегодняшний день дом со львом отремонтирован примерно на 95 процентов и скоро будет в полном порядке. Казалось бы, что не так. А то, что именно эта счастливая история иллюстрирует, как неудобно в России организована система спасения объектов культурного наследия.
Дома спасенные и загубленные
Сейчас в «Доме со львом» работает волонтерский лагерь и реставраторы ООО «Нагель». По словам Юлии, для домика, как она обычно называет свой объект, эти ребята overqualified — у них есть лицензия на восстановление объектов культурного наследия, хотя по закону здесь могла бы трудиться и бригада обычных работяг, ведь дом памятником не признан. Но такова принципиальная позиция владелицы — все должно быть сделано в четком соответствии с научными канонами.
О технике реставрации «Дома со львом» журналистам рассказал реставратор Антон Мякишев, мастер из Вологды. Он объяснил, что чаще всего деревянные сооружения подвергают полной разборке, выбрасывают прогнившие части и заменяют их идентичными. Но тогда роспись была бы утрачена более чем на треть. Было принято решение поднять срубовую конструкцию на металлических стойках и домкратах, заменить основание стен и опускать дом обратно элемент за элементом.
Стройматериалом для «дома со львом» была ель, которая в конце XIX века, когда сруб был построен, еще росла в Саратовской области. С тех пор климат изменился, ели в регионе больше нет. Поэтому идентичные тем, что шли на строительство, бревна длиной 9 метров и диаметром 40 сантиметров везли из Вологды.
Для кровожадных журналистов Антон позирует с топорами: колуном, которым управлялись зодчие XVI-XVII веков, и современным топором с более массивным и одновременно тонким лезвием — именно таким, как он говорит, Родион зарубил старуху-процентщицу.
После экскурсии по стройплощадке беседа зашла о парке Монрепо в Выборге. Его реставрация началась в 2017 году и все никак не может завершиться. Мякишев рассказал, что исторический деревянный флигель этой усадьбы XVIII века во время работ сгнил до деревянной трухи, потому что его оставили обернутым пленкой на лето. Если интересно, почитать, что еще пошло не так в Монрепо, можно у The Village.
«Проблема большинства объектов деревянного зодчества — не то, что они бесхозные и за ними никто не хочет ухаживать. Проблемой является сама реставрация», - говорит он.
Существующая конкурсная система предполагает, что тендер выиграет тот, кто предложит минимальную цену, а значит, он будет экономить на всем. Реставратор считает, что для восстановления памятников конкурсы должны организовываться иначе — победителем должна стать фирма, на счету которой было больше аналогичных проектов.
«Если нужно восстановить мельницу, номером один должен стать тот, кто уже восстанавливал мельницы, и делал это хорошо», - считает Мякишев.
Деньги — на памятники, а не на войну
Терехова перечисляет, откуда удалось получить средства на восстановление дома. Президентский грант — 2,9 миллиона рублей, из них на саму реставрацию — 2,5 миллиона, остальное на проведение связанных с этим мероприятий. С помощью краудфандинговой платформы Planeta.ru собрать удалось 750 тысяч рублей, за вычетом налогов осталось около 600 тысяч. Наконец, 190 тысяч рублей передал фонд «Внимание» блогера Ильи Варламова. Итого найти удалось около трех с половиной миллионов рублей.
В качестве сравнения Терехова упоминает реставрацию избы в Архангельской области — здания, где в ссылке жил Бродский. Это было деревянное строение большей площади, но без уникальных, требующих особого отношения росписей внутри. Работы обошлись в 60 миллионов рублей.
Мы обсуждаем удивительную коллизию: с одной стороны, придание зданию статуса объекта культурного наследия защищает его от сноса или ремонта в стиле «разломать все и обшить вагонкой», с другой — на практике энтузиасту-одиночке гораздо проще и дешевле спасти здание, которое представляет ценность, но статуса ОКН не получило.
«Я могла бы сделать дом памятником, уже ничего не смогла сделать с ним сама, его бы включили в программу и отреставрировали. Лет через пятьдесят. Что сделать, чтобы было по-другому? Работать так, чтобы деньги шли не на войну, не на поддержание ширмы, а на детей и нас! Но если уходить от глобальных недовольств, которых я не высказываю никогда — по-хорошему я говорю: у меня суперпамятник. Ко мне приезжает комиссия и говорит: «Да, государство приросло новым памятником! Включаем вас в программу!» И в течение пяти-десяти лет памятник реставрируется. За государственный ли счет, или с привлечением спонсоров», - говорит Терехова.
Сколько (не) нужно для счастья
История самых успешных туристических объектов часто начинается с экстремальной бедности: исторические улочки и городки «консервируются» благодаря тому, что их жители бедны и не в состоянии позволить себе снести старье и поставить дворец из вагонки и стеклопакетов. Хвалынский район великолепно беден. По дороге группа заезжает к крестьянину Вячеславу Колесникову, он угощает гостей чаем с медом, показывает ульи с упитанными пчелками. Петровский мор здешние края не затронул, Колесников считает — оттого, что у местных жителей нет денег на химикаты, которыми более зажиточные петровчане поливают свои поля.
По этой же причине ландшафт Поповки не засорен пластиком. На редком доме можно увидеть кирпичную кладку; сайдинга почти нет. Деревянные дома стоят такие, какими их поставили пятьдесят, а может быть, и сто лет назад. На фасадах много резьбы. Директриса местной школы строит планы, какой дом можно было бы реставрировать следующим, чтобы сделать там маленькую гостиницу.
Между тем, если на великолепный «Дом со львом», перебранный по самой современной технологии, ушло всего 3,5 миллиона рублей, нетрудно представить, сколько стоит превратить всю Поповку в пряничный городок. По самым щедрым прикидкам, если принять, что в селе 100 домов нуждаются в реставрации, получится 350 миллионов рублей. Для сравнения: на реконструкцию саратовского цирка, которая с переменных успехом ведется несколько лет, было предусмотрено полмиллиарда рублей, и новые суммы под эти цели продолжают выделять.
P.S. К Юле Тереховой у меня был еще один вопрос: не тоскливо ли ей подолгу жить в Саратовской области. Много сказано о том, что наш регион, мягко говоря, невесел с экономической точки зрения, а по моему мнению, его депрессивность начинается с ландшафта. Вот что ответила хозяйка «домика»:
«Когда я только начинала, мне сказали — что вы, это же вымирающее село. Но потом я поняла, что там 260 человек, школа, магазин. Это вам не Вологодская область, где в селе может жить всего две бабушки, а может не быть и их. Есть для меня гораздо более депрессивные регионы. Если ты приезжаешь и концентрируешься на каком-то деле, то и не видишь, вокруг плохо или хорошо. А ландшафт - я привыкла к сосновым борам, мне эта степь да степь кругом немного странна. Но если не путать туризм с эмиграцией и понимать, что ты здесь не надолго, как-то со степью миришься. А постоянно здесь я бы жить не смогла, я люблю лес».