Монетизация культурных исканий
Введение
В первый день апреля Российский гуманитарный научный фонд объявил победителей грантовых конкурсов в 2015 году, а также исследователей, которые продолжат получать деньги в рамках уже выигранных конкурсов. Среди более чем трех тысяч победителей оказались и около двух десятков саратовцев – ученых СГУ им. Н.Г. Чернышевского и СГТУ им. Ю.А. Гагарина.
Подробнее узнать, что из себя представляет фонд, можно на официальном сайте организации. Мы же отметим, что он является фактически единственной крупной организацией, финансирующей исследования ученых-гуманитариев в России. В отличие от представителей естественных наук, интерес к разработкам которых со стороны государства иногда исчисляется десятками миллионов рублей, а средства готовы выделять и частные инвесторы, внимания гуманитарным наукам уделяется несравнимо меньше.
Тем ценнее представляются немногие саратовские проекты, получившие бюджетные деньги. Для того чтобы понять, кто конкретно в России занимается развитием гуманитарного знания и каким образом средства налогоплательщиков преобразуются в культурные и духовные ценности, мы решили побеседовать с несколькими получателями грантов РГНФ из Саратова.
Глава 1. История, собранная по осколкам
Проект: «Греческие амфоры VI-II вв. до н.э. из собраний музеев Крыма»
Получатель: Директор Института археологии и культурного наследия СГУ, доктор исторических наук, профессор Сергей Монахов
Конкурс: Целевой конкурс проектов междисциплинарных исследований 2015 года «Крым в истории, культуре и экономике России»
Сроки получения средств: 2015-2017 годы
Сумма гранта: Около 1 миллиона рублей в год
С Сергеем Юрьевичем мы встретились в руководимом им Институте археологии СГУ.
– Не в первый раз выигрываете грант РГНФ?
– Конечно, нет. В 1992 году был создан Российский фонд фундаментальных исследований. Я был одним из первых, кто выиграл тогда грант. Раз восемь точно в РГНФ я выигрывал, когда появился конкурс. В прошлом году осенью объявили грант по крымской тематике – в связи с возвращением Крыма. Естественно, мы подали заявку, тем более что из 40 с лишним лет в археологии 25 лет я работал в Крыму.
– Расскажите подробнее о своем проекте.
– Крым – это археологический Клондайк. Поскольку я – «античник», меня там интересуют античные памятники. Я занимаюсь, прежде всего, амфорной тарой, поскольку это уникальный археологический материал. Амфора – это тарный сосуд, в котором перевозилось вино, иногда оливковое мало, реже – другие продукты. Эти перевозки носили масштабнейший характер, который нам даже трудно представить. Процентов 80-90 в культурном слое античных городов – это амфорная керамика, в основном фрагментированная.
Амфоры из всего многообразия керамики выделяются двумя важнейшими качествами. Во-первых, они выпускались в массовом масштабе. Каждый полис производил несколько сотен тысяч амфор в год. Такой массовый материал можно обрабатывать статистически.
Во-вторых, амфоры в отличие от всего прочего материала очень хорошо датируются, некоторые виды по фрагментам я могу датировать с точностью до пяти лет, что трудно сделать даже по монетам. Амфоры, таким образом, с наибольшей объективностью отражают динамику, направления и объемы торговых связей. Мы будем обрабатывать этот материал, и это приведет к очень интересным и, мне кажется, обоснованным выводам, потому что речь идет о материале, который исчисляется десятками и сотнями тысяч единиц.
– Сколько людей участвует в проекте?
– Моя команда – семь человек. Троих я пригласил из крымских музеев и институтов: один из Керчи, второй – из Симферополя, третья из Севастополя. Еще трое – сотрудники моего института.
– Большой конкурс на получение гранта был?
– Бешеный конкурс всегда. Мой довольно большой опыт показывает, что в среднем на десять заявок конкретного исследователя выигрывает в лучшем случае одна. Конечно, многое зависит от того, насколько у тебя серьезный научный авторитет, известность и так далее.
– Выделяемого финансирования вам хватит?
– По финансам, к сожалению, они срезали нам заявку где-то в два раза. Но дело не в деньгах, а в том, что грант позволяет сделать очень важную работу, которую в обычном режиме сделать очень трудно. Только в керченском музее хранится более тысячи целых амфор того времени, которое меня интересует. Их же нужно зачертить в натуральную величину, перевести этот чертеж в соответствующий масштаб. На многих из них клейма, которые нужно прочитать, иногда – восстановить. Нужно найти аналогии, сделать фотографии и т.п.
Кроме того, по условиям гранта я не могу заложить в смету приобретение оборудования. Там только две статьи расходов: командировочные расходы и зарплаты исполнителей. Это создает определенные сложности, но когда человек работает многие десятки лет, у него появляется и эта база.
– Такое сокращение финансирования на результатах скажется?
– Нет. Понятно, что грант позволяет интенсифицировать, ускорить процесс, но то, что задумано, нужно делать полностью. Есть грантовая поддержка или нет, работа все равно продолжается.
– Каковы заявленные результаты проекта?
– Прежде всего, по итогам трех лет появится сводный каталог амфор VI-II вв. до н.э. из музеев Крыма. Но я думаю, что это будут не только музеи Крыма. Многие материалы хранятся в Эрмитаже, Государственном историческом музее, Музее изобразительных искусств имени Пушкина. Поскольку я во всех этих музеях работал, мы свои материалы туда, в каталог, включим. Сам каталог – уже бесценная информационная база, но там будет присутствовать статистический анализ массового материала и, естественно, исторические выводы. Какие? О динамике торговли причерноморских центров, Крыма с полисами Средиземноморья, а также относительные показатели объемов этих торговых связей.
– Как-то работа по крымской тематике из-за конфликта России и Украины осложнилась?
– Абсолютно нет. Я как сорок с лишним лет назад начал сотрудничать с украинскими коллегами, так до сих пор продолжаю. Этот конфликт очень политизирован, и в какой-то мере на людях сказывается. Есть, например, у меня друзья, которые перешли на украинскую мову. Один теперь на конференциях выступает исключительно на украинском языке. Это его право, но абсолютное большинство готово и хочет сотрудничать на научном поприще. И мы будем это делать.
Глава 2. Что русскому хорошо, то казаху...
Проект: «Структура и предикторы субъективного благополучия личности: этнопсихологический анализ»
Получатель: Декан факультета психолого-педагогического и специального образования СГУ, доктор психологических наук, профессор Раиль Шамионов
Конкурс: Основной конкурс 2014 года
Сроки получения средств: 2014-2016 годы
Сумма гранта: 700 тысяч рублей в год
– Раиль Мунирович, в чем суть вашего проекта?
– Этот проект является продолжением десятилетней работы. Проблематика субъективного благополучия мной была поднята впервые в 1999 году. С тех пор появились и коллеги, и ученики, которые по этой проблеме также работают. До этого я уже получал грант президента РФ на аналогичную тематику. Работа направлена на то, чтобы понять механизмы субъективного благополучия личности. В объем этого понятия включают и счастье, и удовлетворенность жизнью, и баланс аффекта, то есть баланс эмоций.
В нашем обществе сложилось мнение о том, что счастье – это то, чего вряд ли можно достичь, а если и можно, то лишь мимолетно. Это чисто российское отношение. В действительности же мы понимаем, что благополучие отражает наше переживание некоего динамического равновесия между собой и той средой, в которой мы существуем. Оценка этого равновесия производится посредством писаных и большей частью неписаных критериев, которые мы усваиваем в течение всей социализации. Мы с нашими коллегами изучаем этнокультурную обусловленность этих механизмов.
– Поясните, пожалуйста.
– Некоторое время тому назад считалось, что в российском обществе пересекаются индивидуалистическая и коллективистская культуры, что, на мой взгляд, правильно. Более коллективистская культура, к примеру, казахская. Сравнивая их в плане предикторов – факторов, обусловливающих субъективное благополучие, мы обнаруживаем, что коллективистская культура порождает коллективистские факторы переживания благополучия. У нас в России эти факторы более индивидуалистические, и мы это доказываем на основе эмпирического материала. Многовековая история обусловливает и культурные феномены, которые отражаются на нас. Конечно, они соединяются с новыми критериями, которые эпоха нам предлагает, но в действительности этот крепкий базис никуда не девается.
У нас есть выборка: русские, казахи, армяне, татары, немцы. Более того, мы вводим переменную: это длительно контактирующие этнические группы, как, например, русские и татары, и группы, не имеющие опыта длительного контакта, как, например, русские и этнические группы Закавказья.
– Каковы цели и заявленные результаты вашего проекта?
– Мы ежегодно результаты своих исследований публикуем в виде статей. А монография – как обобщение работы – будет в конце третьего года. У нашей работы есть серьезное прикладное значение. Мы с вами живем в межэтническом пространстве. Мы понимаем, что межэтнические взаимодействия становятся не просто «вещью в себе», как двести-триста лет назад. Сегодня на межэтнических взаимодействиях могут «работать» все кому не лень: и с точки зрения экономических проблем, и с точки зрения политики, и даже геополитики, как мы с вами прекрасно видим на примере Украины.
– Конкуренция большая была?
– Очень. Конкуренция всегда большая. Не было ни одного раза с 2007 года, чтобы я подавал куда-нибудь один проект, и он один выигрывал. У меня выигрывает один из трех-пяти.
– Полученной суммой довольны?
– Изначально заявляли финансирование порядка 900 тысяч рублей в год. В этом году срезали гранты, потому что госбюджет заметно сокращен. Грант в большей степени дает мотивацию, нежели доход. У нас это не средство зарабатывания денег, к сожалению. Мои американские коллеги, например, получают гранты, которые могут им вполне заместить любую иную деятельность.
В то же время грант – это своего рода признание твоей программы как заслуживающей внимания. Я считаю, что для развития науки в гуманитарной сфере вполне было бы достаточно иметь небольшие гранты. Для того чтобы наука развивалась, нам нужно как можно шире задействовать специалистов. Тогда будет в большей степени виден эффект. И, главное, культура работы формируется благодаря этому.
Глава 3. На что жалуемся?
Проект: «Индивидуальный опыт болезни и страдания в контексте социокультурных трансформаций: философские проблемы медико-антропологических исследований»
Получатель: Декан социально-гуманитарного факультета СГТУ, доктор философских наук, профессор Дмитрий Михель
Конкурс: Основной конкурс 2015 года
Сроки получения средств: 2015-2017 годы
Сумма гранта: 350 тысяч рублей в год
– Дмитрий Викторович, расскажите о своем проекте.
– Моя работа связана с очень своеобразной дисциплиной – медицинской антропологией. Я ей лично занимаюсь уже не первый год, являюсь вице-президентом Ассоциации медицинских антропологов России. В этом году я получил сразу два гранта РГНФ. Второй проект у меня с коллегами из Института философии РАН по похожей проблематике. Он посвящен философско-антропологическим аспектам развития современной медицины. В рамках же собственного проекта я планирую провести сравнительное исследование отечественных и зарубежных материалов, посвященных проблеме человеческого здоровья и индивидуального отношения к здоровью, болезни, страданию, и тому, как это вписано в реалии современной жизни. По большому счету моя задача – переработать огромное количество научной продукции – порядка двухсот книг, которые совершенно не прочитаны и не проанализированы никем в нашей стране.
Полевых исследований у меня не запланировано, хотя они могли бы быть. Я, поскольку давно в этом деле, испробовал уже все варианты. Сейчас же я взял на себя обязательство сделать определенные выжимки, опубликовать несколько статей на эту тематику, и венчать должен все это учебник по медицинской антропологии. На самом деле он где-то наполовину уже написан. Я надеюсь, что этот учебник станет полезным как для гуманитарных, так и для медицинских вузов.
– О чем конкретно вы собираетесь читать и что писать?
– С одной стороны, мы имеем дело с масс-медийным освещением проблем здоровья: на всех каналах, в интернете материалов море. С другой стороны, мы видим, что академическое сообщество как-то пробуксовывает и в некотором смысле даже как-то безразлично к этой проблеме.
Когда доктор смотрит на пациента, он видит его как биологический объект, организм, видит тело на кушетке, органы, микробов. Что касается душевного, эмоционального состояния пациента, страдания, эта проблема остается за кадром, она не входит в сферу профессиональной ответственности медицинского работника.
Мой проект ориентирован на то, чтобы увидеть, как происходит медикализация человеческого страдания. Два века назад стала формироваться система клинических медицинских учреждений. Эти институты поглотили всю сферу человеческой повседневности. Люди рождаются в больницах, многие умирают в хосписах или больницах, кто-то вообще в палатах интенсивной терапии, где смерть превращается из естественного события в техническое: человека просто отключают от аппарата искусственного дыхания. Но боль и страдание шире, чем болезнь.
– Не пытаетесь ли вы в этом смысле создать некий новый учебник по медицинской этике?
– Медицинская этика, прежде всего, является профессиональной и корпоративной этикой. Она призвана установить правила взаимоотношений между врачом и пациентом, врачом и другим врачом. А то, о чем я говорю, – это попытка идти с другой территории. Мы смотрим не на взаимоотношения, а на то, что эти взаимоотношения может породить, а может и не породить. Почему может не породить? Потому что, когда человеку плохо, он не обязательно пойдет к врачу. Он может идти к священнику, к ближнему, к родственнику, соседу, к кому угодно. У нас предпочитают исповедоваться и причащаться. Очень эффективная психотерапевтическая мера, исцеление души.
– Что скажете о финансировании проекта?
– Цифры достаточно хорошие, эту сумму я и заявлял. Это максимально возможный уровень для индивидуальных проектов. Знаю, что в этом году конкурс был очень серьезным. Как раз следствием этого отчасти и стало сокращение финансирования, а также большое количество отрицательных откликов на заявки.
Какие-то средства я потрачу на издательский процесс. Если речь идет об учебнике, я планирую этот вопрос решить с университетом имени Сеченова. Наверное, тираж будет тысяч пять.
– Как относитесь к системе грантовой поддежки гуманитариев в целом?
– Любой ученый, который получает грант, говорит: «Ну, наконец-то я могу спокойно, без спешки, без суеты поработать. У меня есть план жизни на три года». Вот у меня теперь есть такой план, и это здорово. Когда его нет, ощущаешь себя дезориентированным.
Если говорить о системе в целом, поддержка гуманитариев в принципе существует. Другое дело, что система приоритетов государства практически не пересекается с интересами гуманитариев. Кроме того, фонды, на мой взгляд, не очень четко формулируют свои приоритеты. На какой-то календарный год появляется повестка, допустим, 70-летие сотрудничества между Россией и Белоруссией. Это довольно широко и, что главное, не является критерием отбора заявок. Люди все равно пишут о тех вещах, которые им лично интересны.
Вместо заключения
Профаны не имеют права давать оценку работе профессионалов, поэтому мы и не ставили задачей делать какие-то выводы из нашей статьи. Думаем, что краткий рассказ самого ученого о его работе уже привлечет внимание тех, для кого он трудится. В то же время без концовки не обойтись...
Итак, в последнее время в России не устают напоминать о необходимости поиска неких «духовных скреп» и борьбе с деморализацией общества. Главной наковальней «скреп», судя по уделяемому вниманию со стороны государства, признана в нашем светском и в большинстве своем нерелигиозном обществе православная церковь. При этом в наше время, когда именно наука считается главным источником развития цивилизации, ученым в деле духовного совершенствования россиян отводится место за кадром как в плане признания, так и в плане финансирования. Будем надеяться, что даже при довольно скромной помощи со стороны государства через несколько лет на свет появятся три издания, которые внесут свой вклад в копилку знаний о человеке и обществе.
