«Была надежда, что это на два-три дня, попугают и договорятся». Как в Саратове живут украинские беженцы через два года после начала спецоперации
В Украине почти четверть населения — больше 10 миллионов человек, — покинула свои дома. Как отмечает ООН, это самый большой отток беженцев со времен Второй мировой. Часть из них переехала в другие регионы страны, часть эмигрировала в Европу или Россию. По подсчетам украинского негосударственного центра экономической стратегии, почти 40 процентов беженцев не планируют возвращаться.
Семья Екатерины из Харькова приехала в Энгельс летом 2022 года. «Свободные» поговорили с ней о том, как удается пересобрать свою жизнь на новом месте.
«Мы же никогда не были врагами»
«Я выросла в районе Салтовка. Это один из лучших районов Харькова, — рассказывает Екатерина. — Там есть речка Журавлевка, лес, гипермаркеты, метро.
Я рано вышла замуж. В 17 лет родила сына Рому. К сожалению, первый муж начал выпивать, и мы разошлись. Я растила ребенка, училась в колледже, параллельно работала. Сначала — официанткой, барменом, потом администратором, менеджером доставки. Познакомилась с Сергеем. Он работал водителем. Мы сейчас вместе.
События 2014 года нас не затронули. Вечером посмотрим новости, пять минут поговорим, и всё. Были последствия финансового характера: выросли тарифы на ЖКУ и цены. Моя бабушка говорила: при Януковиче (Виктор Янукович был президентом Украины в 2010–2014 годах, — авт.) можно было на 20 гривен купить продуктов на всю семью, а потом этих денег даже на хлеб перестало хватать.
Один наш друг сказал тогда: «Ничем хорошим это не закончится», — и переехал в Россию. Мы смеялись над его страхами. Мы же никогда не были врагами. Мы постоянно ездили в Белгород к друзьям. Оттуда люди приезжали в Харьков лечить зубы. Считалось, что у нас это дешевле и качественнее.
Однажды, году в 2017-м или 2018-м, мы, как обычно, приехали в Белгород погулять. Хотели сходить в караоке. При входе в бар у нас попросили паспорта. Охранник сказал, что граждан Украины не пускают, потому что были драки с россиянами. Но это был единственный такой случай, и мы в тот же вечер без проблем прошли в другое заведение.
На 2022 год у нас были грандиозные планы. Мы с Сергеем въехали в собственную квартиру, собирались делать ремонт, купить хорошую машину, искали гараж у дома.
24 февраля Сергей был в командировке в Херсоне. Рома гостил у бабушки в Борисовке на границе с Россией. В пять утра я услышала, как соседка кричит в коридоре: «Нас бомбят!». Эта соседка любила выпить. Я подумала, что она опять загуляла, и вышла утихомирить ее. Увидела, что дверь в ее квартиру открыта, работает телевизор, выступает Путин.
Позвонила Сергею. Он сначала не поверил, а потом сам перезвонил и сказал: «В Херсоне уже по аэропорту был прилет. Администратор прошла по номерам гостиницы, велела выселяться, потому что объявлено военное положение». Дозвониться в Борисовку я не смогла. С той стороны уже шли российские военные.
В голове была каша. Мы не понимали, что делать. Была надежда, что это на два-три дня, попугают наше руководство, сядут да договорятся.
И тут позвонила Ромина бабушка — моя первая свекровь — и сказала, что Рома собрал рюкзак и пешком ушел из Борисовки в Харьков. Тогда ему было 12 лет. Связь оборвалась. Мы подали заявление в полицию, в Интерпол. Рому искали волонтеры. Мне звонили совершенно незнакомые люди из Москвы, Петербурга, спрашивали, есть ли новости, переживали за нас. Были и неадекваты — какие-то ведьмы, экстрасенсы. Говорили: «Ваш ребенок попал в руки военных, но с ним всё будет хорошо». Я рыдала круглые сутки.
После того, как прилетело в завод неподалеку от нас, мы с соседями спустились в подвал. Взяли с собой нашу кошку и собаку. В подвале были трое больших детей, женщина с грудным младенцем. Ребята протянули кабель, мы поставили мультиварку. Наверх в квартиру бегали только помыться. Просидели так пять дней.
Родители Сергея предложили уехать к ним на дачу в Волчанск (небольшой город в 70 километрах от Харькова, — авт.). В последнюю ночь было много прилетов. У нас в квартире на пятом этаже выбило окна, упала люстра. Сергей не пустил меня наверх, сам пошел собирать вещи. Знаете, что взял? Носки непарные, футболку, платье, хотя погода была еще зимняя, одну боксерскую перчатку Ромы. Трусов, носков не взял, теплого — ничего. Потом я жалела, что дома остался альбом с фотографиями, новый свитер, в котором я даже не успела походить.
Поехали лесами-полями колонной из шести автомобилей. Мы ехали на большом белом автобусе, на котором Сергей работал. Над нами летали вертолеты. Было страшно: если военные увидят такой автобус в глуши, кто знает, что подумают. Это был март, слякоть. Несколько раз автобус застревал, мы выталкивали.
На даче мы прожили три недели. Там была дровяная печка. Я научилась на ней готовить, хотя всю жизнь прожила в городе.
Наконец появилась связь с Борисовкой. Ромина бабушка написала, что с ним всё в порядке. Оказалось, что он прошел только семь километров, увидел блокпост с российскими солдатами и вернулся в деревню. Но им пришлось тяжелее, чем нам. Из-за того, что отключили электричество, они остались без отопления и без воды. Растапливали снег.
Мы поехали в Белгородскую область, в Солнцевку (село через маленькую речку граничит с украинской Борисовкой, — авт.), обратились к пограничникам, и они привели мне ребенка. Ромина бабушка тогда не захотела уезжать — боялась оставить хозяйство.
«Было страшно: как к нам отнесутся?»
Мы планировали остаться в Шебекино в Белгородской области. Сняли там квартиру, устроили ребенка в школу. Граница была открыта. Мы возили родителям Сергея, оставшимся на даче в Волчанске, продукты и бытовую химию. Но возникла проблема с документами — на съемной квартире нам не оформляли прописку, а без этого невозможно получить российское гражданство.
Пришлось ехать в палаточный городок для беженцев. Там мы прожили неделю. Нам предложили ехать в Саратовскую область. Тогда я знала только, что такое название есть на карте, больше ничего.
В августе 2022 годы мы приехали в ПВР «Покровск». Первое впечатление было — жара. В Харькове климат мягче. Здесь мы вышли на улицу — и вздохнуть не можем, не привыкли к такой температуре.
Изначально было страшно. Как к нам отнесутся? Говор ведь не скроешь. Садишься в такси, водитель спрашивает: «А вы, наверное, с Украины?». Обычно начинают расспрашивать, что там было. Сейчас я к этому уже привыкла.
Через полторы-две недели после приезда я начала искать работу. Звонила по объявлениям, спрашивала: «А вы украинцев берете?». «А в чем разница?» — ответил мой нынешний начальник. Оказалось, у него родственники на Украине.
Мне повезло с работой, начальник хороший, и зарплата очень даже приличная. Я повар в чебуречной. Работаю с 10.00 до 22.00. Сама я чебуреки не ем — после всего пережитого на нервной почве у меня начался диабет.
Сергей, как и в Харькове, работает водителем.
Мы хотели поскорее съехать из ПВР, но найти квартиру было тяжело. Я обзвонила много объявлений. Никто не хотел сдавать жилье людям с украинскими паспортами. Почему, не объясняли. Последний вариант был — высотка на улице Дубовской. Я написала: «Украинцам сдаете?». Хозяева ответили, что для них национальность не имеет значения.
Без российских документов было тяжело. Однажды я упала в ванной. У меня защемило нерв, онемело лицо. Я хотела попасть к неврологу в участковой поликлинике, ведь экстренную помощь должны оказывать даже без полиса ОМС. Но в регистратуре сказали, что меня не примут. Пришлось обращаться в частную клинику.
Российский паспорт мы получили за три месяца. На перевод украинских документов ушло 4-5 тысяч рублей.
В прошлом году мы задумались об ипотеке. Официальная зарплата у меня маленькая, поэтому пришлось нанимать брокера. Мы нашли подходящий дом в селе под Энгельсом. В сентябре успели оформить сделку под 15,2 процента на 30 лет. Кредитные ставки тогда уже росли, но еще не были такими, как сейчас.
Платить ипотеку помогает единое пособие на ребенка. Может быть, поедем на северную вахту, чтобы рассчитаться побыстрее.
В конце прошлого года мы перевезли к нам Ромину бабушку — мою первую свекровь с ее 84-летней мамой. Весной 2022 года Борисовку начали обстреливать. Их вывезли российские военные. Отправили в ПВР в Иваново. Только оттуда они смогли позвонить нам. Волонтеры из саратовского чата помощи беженцам помогли собрать деньги на переезд.
Родители Сергея остались в Харькове. У его отца случился инсульт. В харьковской больнице не было нужных лекарств. Саратовские волонтеры собрали деньги на капельницы.
Моя мама тоже в Харькове. Она не может уехать без бабушки, а бабушка не хочет бросать квартиру. Каждое утро я начинаю с того, что читаю в Telegram харьковские новости. Больше года в городе было тихо. Сейчас бывают прилеты, но более-менее обходится.
У родителей остался наш пес Найк. Это метис ротвейлера. Мы завели его пять лет назад, потому что Рома очень просил собаку. Найку был один месяц, когда мы его купили. Вынянчали-выходили из крошечного комочка. Рома по нему очень тоскует. У Сергея Найк на заставке в телефоне. Мы очень хотим забрать Найка в наш новый дом, но перевозчики просят за доставку собаки 700 долларов. Для нас это неподъемная сумма.
Последние два года очень изменили меня. Раньше я думала о том, как бы побольше заработать, купить квартиру. Сейчас ценности поменялись абсолютно. Я два года не могу обнять маму, бабушку, брата. Живя в Харькове, я звонила родным раз в неделю. Теперь расстояние между нами намного больше, но мы стали ближе друг другу, созваниваемся по несколько раз в день. И со свекровью мы раньше могли поспорить, поругаться. Сейчас уже не хочется тратить на это время и энергию. Главное, беречь человеческие отношения».