«Наша дочь умерла от менингита». Пока минздрав отрицал вспышку опасной болезни, в Саратове от нее скончался младенец

18+ НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН, РАСПРОСТРАНЕН И (ИЛИ) НАПРАВЛЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ПШЕНИЧНОЙ АННОЙ ЭДУАРДОВНОЙ ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА ПШЕНИЧНОЙ АННЫ ЭДУАРДОВНЫ.

Жители Энгельса бомбардировали министра здравоохранения Олега Костина сообщениями в его телеграм-канале, а затем, не найдя ответа у него, обратились в наше информагентство. 

На тот момент пресс-служба минздрава дала такую информацию: «С начала 2023 года в Саратовской области было зафиксировано шесть случаев менингококковой инфекции. Один случай был подтвержден в Дергачевском районе, один — в Ивантеевском, четыре — в Саратове». О летальных исходах — ни слова. 

На вопрос нашего корреспондента о нескольких десятках детей, попавших в больницу, министр Костин усмехнулся: «Вы детей что, как яйца, десятками считаете?» И уверил, что никакого очага в Энгельсе нет. Это было 17 июля. На тот момент Василисы Пруцковой не было в живых уже без малого две недели. 

«Она там, в больнице, в первый раз меня мамой назвала» 

Крохотная квартирка в старой пятиэтажке, кажется, не способна выдержать того горя, которое обрушилось на живущую в ней семью. О том, что здесь жил младенец, говорят только семейные фотографии в старом серванте и огромное фото маленькой Василисы на фоне облаков на большом полированном столе. Кроватку младенца родители разобрали сразу после похорон, коляску подарили друзьям. 

Хрупкая невысокая мама Валентина почти все время плачет, большой папа Серёжа суетится рядом, постоянно предлагает жене воду, чтобы как-то унять поток бесконечных слёз. Он и сам с трудом сдерживается, чтобы не заплакать. 

— Всё произошло так быстро, — рассказывает Валентина. — Второго июля мы вернулись из деревни в Новобурасском районе. Там живут мои родители. Третьего утром Василиса была весёлая, активная. Только к обеду у неё поднялась температура. 

Сергей протягивает свой мобильный. На экране фотография, датированная третьим июля. В девять утра маленькая девочка с широкой улыбкой сидит на коленях у папы. Поэтому, когда поднялась температура, а никаких других симптомов у девочки не было, родители решили, что это лезет очередной зуб. И сделали по правилам: дали малышке нурофен, только когда температура перевалила за 38,2. Около пяти вечера поставили девочке свечку Цефекон с парацетамолом. Температура нормализовалась. 

— Только к десяти вечера она снова поднялась до 38,2, — рассказывает Валентина. — Я и со старшей всегда вызывала скорую, если температура поднималась в ночь. Вызвала скорую в этот раз и Василисе. 

Бригада прибыла около полуночи. Температура у девочки уже подскочила до 39. Врачи заметили, что у Василисы начали синеть губы. 

— Они её вертели, осматривали со всех сторон, искали сыпь, — говорит Сергей. — Ничего не нашли. Сделали ей укол, а она даже не отреагировала — такая была вялая. В больницу её везли уже под кислородной маской. 

Родители поехали в больницу вместе с дочерью. Там Василису сразу отправили в реанимацию. Валентине разрешили остаться с ребёнком. 

— На ножку ей прицепили пульсоксиметр, — говорит она. — Медсестра велела мне следить, чтобы сатурация не падала ниже 90. Я всю ночь простояла рядом с кроваткой, следила, не спала. Но всю ночь прибор показывал 100.

Во время утреннего обхода врач осмотрела девочку, у которой губы всё ещё были синие, посмотрела на данные пульсоксиметра. Нахмурилась. 

— Василисе сняли прищепку с ножки и надели другой прибор, уже на ручку, — рассказывает Валентина. — После этого показатели сатурации стали прыгать: то 95, то 93. Потом сатурация упала до 87. Но медсестра сказала: наверное, датчик врет. Ведь девочка под кислородной маской. 

К Василисе постоянно приходили врачи, осматривали её. Один высказал предположение, что у девочки двухсторонняя пневмония. Потом пришла другая врач, которая внимательно ощупала ребенка и обнаружила опухший родничок. 

— Тогда она взяла головку дочери и стала её поднимать, поворачивать в разные стороны, — вспоминает Валентина. 

Во время манипуляций Василиса начала кричать и плакать. Тогда в первый раз прозвучала эта фраза: подозрение на менингит. 

— Вы знаете, она же там, в больнице, утром, когда проснулась, в первый раз меня мамой назвала, — говорит Валентина. — Она никогда раньше ничего не говорила. Это было ей первое слово — «мама». Медсестра ещё удивилась — как чётко! Ведь ей и правда стало лучше. 

Около полудня Василису заинтубировали и подключили к аппарату искусственной вентиляции легких. 

— Как только её подключили к аппарату, она сразу стала ножки поднимать, — вспоминает Валентина. — Медсёстры заулыбались: «ой, девочка порозовела, ожила». И стали привязывать ее ручки и ножки к кроватке. 

А потом Валентину в принудительном порядке отправили домой. Дали телефон реанимации, велели звонить с двух до четырех часов дня. 

— Мы звонили с двух часов, дозвонились только ближе к трём, раньше никто не брал трубку, — плачет Валентина. — Нам сказали: ваш ребёнок в очень тяжелом состоянии. 

Сергей и Валентина пошли в храм, хотели поставить свечку и заказать молебен. Оказалось, что этого нельзя сделать, потому что девочка не крещеная. Тогда они быстро нашли священника, созвонились с больницей и получили разрешение девочку крестить прямо в реанимации. 

— Батюшку в реанимацию пустили, а меня нет, — Валентина не отрывает ладони от лица. Слёзы льются помимо её воли. — Я спрашивала врачей: что с моим ребенком? А мне в ответ говорили — «Мы вам не скажем. Она в очень тяжелом состоянии. У неё отказали все органы. Молитесь». Понимаете? «Молитесь!» и всё…. 

В 22.25 дома у Пруцковых зазвонил телефон. Это был звонок из реанимации. Чужой голос в трубке сказал: «Примите соболезнования. Ваш ребёнок скончался».

«Министерство [здравоохранения] обязано информировать нас о таких болезнях, особенно если происходит вспышка заболевания» 

В справке о смерти Василисы Пруцковой написано, что причиной гибели младенца стали отек головного мозга и менингит. 

— Нам в тот же вечер дали номер патологоанатома, — говорит Сергей. — И он утром в морге нам подтвердил, что это была менингококковая инфекция. Сейчас мы хотим получить справку о вскрытии, чтобы в подробностях понимать, от чего умерла наша дочь. 

— Вы, наверное, не поверите, — говорит Валентина, — но до третьего июля этого года я не знала, что существует такая болезнь. Уже в больнице я стала читать про неё в интернете. Оказывается, от менингита можно привиться. Почему никто никогда не говорил нам об этом? 

— Зато теперь звонят из детской поликлиники, предлагают привить нашу старшую дочь, — говорит Сергей. — А потом звонят из взрослой и предлагают привиться нам. Знаете, чем они отговариваются, что никогда не предлагали прививок от менингита? Тем, что они платные и дорогие — стоят что-то около семи тысяч рублей. А я считаю, что это не дело врача — решать, по карману нам прививка или нет. Это наше дело. А его дело — нас об этом проинформировать. 

После того, как умерла Василиса, Валентина безостановочно читает всё, что связано с менингитом. И следит за новостями. 

— Мы не можем не читать, — признается Сергей. — Не знаем, как с собой бороться. Это невыносимая боль. 

Валентина говорит, что через пару дней в инфекционную больницу попал её родной племянник, которому год и десять месяцев. Хоть он и был в непосредственном контакте с Василисой, у мальчика оказалось простое ОРВИ. Однако по наблюдениям сестры, в больнице очень много пациентов с менингитом. По словам Сергея, его знакомые в Энгельсе тоже через одного рассказывают, что многие дети оттуда попали в инфекционку с тем же диагнозом. 

— А вчера я наткнулась на видео министра здравоохранения Костина, — говорит Валентина. — Когда все случилось, я сказала себе, что не буду в этом копаться. Но когда он сказал, что у нас всё хорошо, меня это задело очень сильно. В смысле все хорошо? А то, что ребенка нет и никто мне ее не вернет — это ничего не значит? 

— Зачем врать-то? — вторит ей Сергей. 

— У нас 55 детей, вчера поступило четверо детей. Из них 29 — это энтеровирус, и один всего менингококковой природы. Все дети находятся в состоянии средней тяжести. Тяжелых детей, которые на ИВЛ (искусственной вентиляции легких — прим. ред.), без сознания, нет, — рассказал министр в своем видеообращении. И пообещал дать телефон горячей линии в областной инфекционной больнице, чтобы все интересующиеся могли обращаться туда со своими вопросами. 

— Я рассказываю нашу историю, чтобы родители знали, что это за болезнь, какая она коварная, — сквозь слезы говорит Валентина. — Нельзя такое замалчивать. Министерство обязано информировать нас о таких болезнях, особенно если происходит вспышка заболевания. Чтобы родители знали о симптомах, о том, что бывают прививки, о том, где и как их можно сделать.

Министр здравоохранения в своем видео подчеркнул, что следует избегать купания в открытых водоемах и большого скопления людей. Валентина объясняет, что никогда не была сторонницей пляжного отдыха. Не контактировала с другими родителями на площадке. Избегала скопления людей, если была с детьми. Единственное, где семье пришлось побывать среди других таких же пациентов — в городском реабилитационном центре, когда они возили дочку на массаж. 

Жизнь после смерти 

— Мне все говорят, что надо жить ради старшей дочери, — объясняет Валентина. — Я умом это понимаю. Но сердцем не могу принять то, что младшую мне уже никто не вернет. 

Софии, старшей сестре Василисы, всего пять с половиной. Родители говорят, что София очень любила младшую сестру. 

— Когда она видит на чистом небе звездочку, всегда машет ей рукой, — говорит Валентина. — Говорит: «Это наша Василиса». Передаёт ей игрушки на кладбище. Плачет. 

Сейчас родители отправили девочку в деревню к бабушке и деду, чтобы хотя бы она смогла отвлечься от навалившегося на семью горя. Сами приезжают на кладбище каждый день. Чтобы просто побыть рядом, дать понять, что они её не бросили. 

— Мне было бы проще, если бы в больнице мне сказали, какой у Василисы диагноз, какие шансы, а, самое главное, просто дали быть с ней рядом, — объясняет Валентина. — Моя коллега весной три месяца сидела рядом со своей четырехлетней дочерью в реанимации. Та была в коме после травмы. Приходила просто держать её за руку, говорить, что мама рядом. Сейчас с девочкой всё хорошо. А меня лишили этой возможности. Заставили бросить семимесячную дочь одну в незнакомом месте с чужими людьми. 

— По закону они не имеют права выгонять родителей из реанимации, — говорит Сергей, глядя в пол. 

— Я не могу себя простить за то, что оставила её там одну, — говорит Валентина. — Я никогда раньше её не оставляла, не бросала. Каждый раз, когда я закрываю глаза, передо мной встает эта картина: наши последние часы вместе. Я виню себя за то, что не настояла, а поддалась на уговоры врачей и ушла. Как ей там было страшно и больно одной. Как она смотрела на меня этими своим глазками, когда её забрали на интубацию. Как её подключили к ИВЛ, а меня выгнали. И больше я своего ребенка не видела.