«Россия была для нас страной мечты». С какими трудностями столкнулись в Саратове беженцы из Купянска

Семью Кашенко-Гусевых, приехавшую из Купянска Харьковской области в октябре прошлого года, содержит единственный работающий сейчас человек — дочь Татьяна. Беженцы рассказали корреспонденту «Свободных новостей», как они бежали от боев и с какими трудностями сталкиваются в новой жизни.  

В пункте временного размещения в гостинице «Нитрон» пахнет детсадовской столовой. В холле гостиницы топчутся постояльцы — женщины в халатах и тапочках, мужчины в тренировочных штанах и сланцах. Дети гоняют по коридорам игрушечные машинки. Семья Кашенко-Гусевых занимает большой шестиместный номер. Их пока четверо, но в Купянске, который сейчас находится под контролем Украины, остались ещё родные, которые могут попробовать покинуть город в любой момент. 

Начало 

24 февраля 2022 года Татьяна Гусева проснулась рано утром от странного звука. 

— Мы живём в частном секторе, — объясняет она. — У соседки печное отопление. Она периодически по утрам дрова колола. Но я подумала, что шесть утра для колки дров слишком рано. Тем более, звук не прекращался, и тюкало слишком часто. А потом позвонила мама… 

Мама Татьяны Зинаида Кашенко в ту ночь была на дежурстве в общежитии Купянского медицинского колледжа. Тогда там жили 140 студентов. Жилые комнаты располагались с третьего по пятый этаж. Первый шум с жилых этажей послышался в половине третьего ночи. Зинаида поднялась наверх, чтобы посмотреть, в чем дело. 

— Мне навстречу бежали девчонки с пятого этажа и кричали: «Харьков обстреливают! Блок-посты в Сватово! Нам сейчас крышу снесут!» — вспоминает она. — А к шести утра стали съезжаться родители — с Двуречной, из Харькова, Изюма и Сватово. Ехали отовсюду, чтобы забрать детей. 

С шести утра и сама Кашенко, и директор колледжа пытались дозвониться до органов власти. Но трубку никто не брал. Зинаида уверена: в этот момент руководство уже покинуло город. Утром студентов разобрали — кого увезли родители, кого забрали к себе преподаватели. Кашенко набрала номер дочери. 

— Мама сказала: детей никуда не пускай, сама не пугайся, наверное, это ***** [слово запрещено Роскомнадзором], — вспоминает Татьяна. — Муж в этот момент открыл окно. А вдалеке слышно — бах, бах, бах. Это не соседка рубила дрова. Это были взрывы. 

Следующие дни превратились в один сплошной поток ужаса. Постоянные обстрелы загнали семью в подвал. То есть в крохотный погреб под домом, где хранились картошка и консервация. От обстрелов дом ходил ходуном. Выйти было страшно. 

— Нас спасла летняя кухня и дровяная печь, — говорит Татьяна. — Выходили, что-то готовили, но при первых признаках обстрелов сразу прятались в погреб.  

Общественный транспорт в городе перестал работать в первые же дни: мосты, связывающие город с дорогами на Харьков, были разрушены. Пропало электричество: где-то под Харьковом разбомбили подстанцию.  Света не было три недели.

Всю наличность из банкоматов горожане выгребли ещё в первый день. Перестали работать практически все магазины. Цены на товары первой необходимости взлетели. 

— На оптовках за мукой и крупами стояли огромные очереди, — рассказывает Татьяна. — Были морозы страшные, но люди все равно стояли. Магазин от купянской рыбной компании работал с восьми до 11 утра. Очередь туда занимали с шести. И до 11 утра не все успевали что-то купить. 

Через две недели в город вошли российские войска. По улицам города пошли танки. На оставшихся мостах поставили блок-посты, там проверяли документы. 

— Солдаты организовали подвоз гуманитарной помощи — за ней тоже выстраивались очереди, — говорит Гусева. — Помогали нам своими сухпайками. Делились едой. Началась какая-никакая жизнь. Хотя в городе было много митингов. Некоторые жители протестовали против ввода российских войск. 

— Россия начала выдавать пособия по 10 тысяч рублей пенсионерам, — вспоминает Павел Кашенко, отец Татьяны. — На предприятиях начали платить зарплаты. Уже в рублях. 

До осени жители Купянска постепенно привыкали к жизни по новым правилам. Работали за рубли. Татьяна устроила своего сына в Белгородский университет на юридический факультет: жителей «новых территорий» принимали бесплатно. Её дочь Катя продолжила учёбу в медицинском колледже. 

Осенью украинские войска пошли в наступление и снова начались обстрелы. 

— Сначала били точечно, — вспоминает Зинаида. — Разбомбили все оптовые базы, все склады, попали по нефтебазе. 

— До сих пор вспоминаю этот жуткий черный дым, — рассказывает Татьяна. 

— Мы надеялись, что будет как в первый раз, — говорит Павел. — Постреляют и перестанут. Но лупили из минометов по городу, не разбирая, где жилые дома, где нежилые. Нам повезло — знакомые заехали к нам на машине, чтобы посмотреть, как у нас дела. И в этот момент в соседний дом влетела мина. 

— Я выскочила из дома в домашних шлёпках, мама — в тапочках, — вспоминает Татьяна. — Наши знакомые заорали: «Чего вы стоите? Прыгайте в машину и уезжаем!» Мы прыгнули в машину и поехали. У нас за спиной разрывались мины. 

И Гусевы, и Кашенко уезжали, в чем были. Из документов похватали первые, что попались под руку. Дед Павел взял паспорт и пенсионное удостоверение. Бабушка Зина — паспорт и трудовую книжку. Татьяна, собирая документы, забыла в доме свидетельство о рождении своей дочери. 

Несколько недель семья жила в деревне под Купянском. Там было не так шумно. Деревенские помогли беглецам с вещами: одели, обули, кормили их за свой счет. Когда стало совсем шумно — каждый день прилеты, обстрелы из «Градов», «каждый вечер фейерверки», семья решила двигаться на Восток. 

— Дождались погоды, рано утром собрались и пошли пешком к границе с Россией, — вспоминает Татьяна. — До границы было километров сорок. Восемь из них мы прошли пешком. А потом нас подобрали русские солдаты, которые тоже ехали к границе на джипе. 

На блок-посту их приняли без проблем, накормили, напоили. Отвезли до таможни в Уразово. Оттуда — в палаточный лагерь в Белгороде. Там семью распределили в Саратов. Купили им билеты на поезд, выдали сухпаёк. 

Муж Татьяны остался в Купянске. Просто не смог оттуда уехать. Там дом, коты, собаки. Бросить их не было никакой возможности. 

Русская мечта 

— Когда мы приехали в Саратов, нас поселили в гостиницу «Нитрон», к нам приезжали прокурор и министр, — рассказывает Павел Кашенко. — Обещали нам, что всё у нас будет хорошо. Спрашивали, будем ли мы принимать гражданство. Мы сказали — да, собираемся. И тогда нам пообещали, что всё у нас теперь будет без проблем. И тут началось самое интересное.  

В Пенсионном фонде сотрудникам не понравились документы беженцев из Купянска. Оказалось, что для получения пенсии в России ни Павлу, ни Зинаиде не хватает нужных «бумажек». При этом Павел Кашенко вышел на пенсию в 60 лет ещё в 2017-м году, а Зинаида начала оформлять пенсионные выплаты в середине февраля прошлого года. В мае она бы получила первую пенсию, если бы не боевые действия. 

— Приняли мои документы и спрашивают: а где трудовая книжка? — рассказывает дед Павел. — А трудовая осталась в доме, который наполовину разрушен. «Нет, без вашей трудовой мы ничего не сможем вам оформить, приходите через пять лет, мы вам социальную пенсию назначим». Я всю жизнь проработал дальнобойщиком. А сейчас не могу: зрение подводит. На что мне жить эти пять лет? 

У Зинаиды Кашенко для начисления пенсии не хватило стажа и необходимого количества пенсионных баллов. Чтобы добрать баллы, Кашенко должна была предоставить в фонд диплом об образовании, а также свидетельства о рождении детей. Но все эти документы остались в полуразрушенном доме в Купянске.  

— И эти девочки мне говорят: «А, может быть, вы в Купянск запрос сделаете?», — рассказывает Зинаида. — Куда запрос? Кому? У нас там боевые действия идут! «Но вы у нас даже на социальную пенсию не тянете, будете ждать ещё пять лет» — такой был ответ.  

Всеми правдами и неправдами Кашенкам удалось связаться с мужем Татьяны. Тот выслал фотографии документов. Эти копии завернули со словами: они нотариально не заверены, мы их принять не можем. 

— Где там под обстрелами искать хотя бы одного нотариуса? — кипятится Павел. — Да они оттуда все давно уехали. 

 У Кати, дочери Татьяны Гусевой, в Украине была оформлена инвалидность. Девочка родилась с двухсторонней врожденной косолапостью. С самого детства Татьяна занималась реабилитацией дочери. Девочка всегда спала в специальных туторах. Когда Кате исполнился год, ей гипсовали ножки до колена. В год и восемь месяцев в Харькове провели первую операцию на одной ножке — поставили спицу. В четыре года сделали вторую операцию — на второй ноге. За первую операцию родители заплатили сами. На вторую девочке собирал весь Купянск. 

— Катя красавица, умница, — с гордостью рассказывает мама про свою дочь. — Она занималась бальными танцами, пока у нас была финансовая возможность оплачивать уроки. Поступила в медколледж в Купянске, здесь в Саратове продолжила учебу. 

Чтобы Кате было удобно ходить, ей до сих пор нужна специальная ортопедическая обувь и ночные туторы. А это деньги, и немалые, которые семья себе пока не может позволить тратить. 

Оформлять инвалидность в России пришлось повторно. Первое время после получения гражданства и страхового медицинского полиса местная детская поликлиника Катю игнорировала. 

Когда органы охраняют 

— Я не выдержала, — говорит Татьяна. — Обратилась в прокуратуру и по поводу пенсий, и по поводу оформления инвалидности дочери. 

Сейчас Татьяна Гусева работает гардеробщицей в медицинском колледже за минимальную зарплату. В первые месяцы она работала там на две ставки, то есть шесть дней в неделю с восьми утра и до конца рабочего дня. У неё выходило примерно 25 тысяч рублей в месяц.

Много денег уходило на дорогу. Татьяна и Катя добирались до колледжа на автобусе 2Д, чей маршрут начинается как раз у гостиницы «Нитрон». Утром, в кромешной тьме, приходилось стоять по сорок минут в ожидании первого автобуса, хотя выходили Гусевы всегда по графику. 

— Автобусы с утра просто не доезжают до конечной, — объясняет Татьяна. — Разворачиваются на кварталах. А нам, чтобы не опаздывать, приходилось вызывать такси до ближайшей остановки, с которой мы могли уехать. Это сто рублей плюсом к расходам на проезд. 

Татьяна решала эту проблему обращением в прокуратуру. Прокуратура помогала. Помогла она и с пенсиями родителей, и в отношениях с поликлиникой. 

— Маме, после вмешательства прокурорских работников, всё-таки назначили минимальную пенсию — 10 тысяч рублей, — объясняет Татьяна. — Папины документы до сих пор на рассмотрении. В поликлинике мы уже прошли всех врачей и наши документы ушли в бюро медико-социальной экспертизы. Ждём вызова. Но заведующая поликлиникой с нами после прихода прокуратуры перестала здороваться. 

Сейчас Татьяна много времени тратит на походы по врачам с дочерью и решение проблем с пенсией у родителей. Поэтому работает на одну ставку. Зарплата у нее сократилась вдвое. А сыну, который учится в Белгороде, надо помогать. 

— Ему сложно, ведь историю России он, считай, изучает с нуля, — объясняет Татьяна. — Очень много заданий, он делает их по ночам, устает. На то, чтобы где-то подзаработать, времени не остается. Стипендию ему платят, но небольшую — пару тысяч рублей в месяц. 

До конца гардеробного сезона осталось полмесяца. После этого Татьяна планирует искать новую работу. 

— Россия всегда была для меня страной мечты, — улыбается Татьяна. — Я верила, что здесь можно хорошо жить и много зарабатывать. Мечтала, что найду себе работу с зарплатой тысяч на сто рублей. Но в итоге зарабатываю примерно столько же, сколько и в Купянске. 

Только в Купянске у Татьяны и ее семьи был свой дом, огород, погреб с консервацией, накопленный домашний скарб. А в России они оказались ни с чем и в одёжке с чужого плеча.  

Последствия побега 

— В Украине за то, что мы просто пытались выжить, нас считают коллаборантами, — говорит Татьяна. — Фотографию сына взяли с сайта Белгородского университета и выложили в канал с коллаборантами. 

— Он спортом занимался, принимал участие в соревнованиях, завоевывал медали, — объясняет его бабушка Зина. — А теперь его поливают грязью. И, главное, те, кто это пишут, не в Украине сидят. А в Европе или даже в России — они тоже убежали от обстрелов, спасая собственные жизни. И это обиднее всего. 

— Нам обратно ход заказан, — уверен дед Павел. — Надо обживаться здесь. Хотя начинать жизнь с нуля в 65 лет очень непросто. 

В пункте временного размещения жизнь не сахар. Семья благодарна за бесплатный приют и за то, что их кормят. Но все же сталкивается с трудностями. Невозможно пользоваться холодильником или микроволновками, стиральная машинка в гостинице работает всего одна. А номера заняты практически все. Все семьи сталкиваются со сплетнями и небрежным отношением со стороны персонала ПВР. 

— Люди живут в стрессе, понятно, что всякое бывает: и ругаются, и скандалят, а тут стены, как картон, — объясняет Татьяна. — Но это же повод считать нас маргиналами и сплетничать у нас за спиной. 

Уйти на съемную квартиру семья пока не может: во-первых, без регистрации, даже временной, многие социальные блага оказываются недоступны. А далеко не каждый владелец готов регистрировать у себя семью беженцев. Во-вторых, на съем семье банально не хватает денег. Но в планах у Кашенко-Гусевых перебраться в съемное жильё и найти работу. 

Отголоски военных действий ещё преследуют их. 

— Когда прозвучал тот самый взрыв в Энгельсе, я как раз стояла на остановке, — вспоминает Татьяна. — Было раннее утро, я ждала автобуса вместе с несколькими местными жителями. И меня удивило, что никто даже ухом не повел. А мне захотелось тут же забиться в укрытие. 

Точно такие же ощущения приносили им и фейерверки за окнами в Новогоднюю ночь. 

— Это всё очень похоже на взрывы, от которых мы убежали, — говорит  Татьяна. — Спать было невозможно.

И все-таки постепенно семья приходит в себя.