«Колонию закрыли,
а меня всё судят!»
История о том, как система ФСИН приносит в жертву собственных сотрудников после убийства заключенного
17 января прошлого года в исправительной колонии №7 особого режима произошло убийство. В камере ШИЗО один осужденный убил другого. Во время убийства пункт видеоконтроля, с которого оператор следит за всем, что происходит в колонии, был пуст.

17 января этого года суд города Красноармейска признал оператора видеоконтроля ИК №7 Юлию Никитину виновной в халатности из-за того, что она оставила свой пост. Вот только смена у Никитиной закончилась в 8.00 утра, а убийство произошло в 9.42.
Градообразующее предприятие
Дорожная колея, скованная льдом, тянется вдоль кирпичной стены, увитой поверху колючей проволокой. По одну сторону сельской грунтовки – бывшая колония особого режима, по другую – деревня Паницкая: скверик, сельский клуб. Когда-то тут был немецкий хутор Шенхен. Но о колонистах напоминают только заброшенные маленькие домики с четырёхскатными черепичными крышами. Более очевидны осколки советского прошлого: у закрытого клуба проржавевшие останки спортивных снарядов. Напротив – казённого вида склад УФСИН с маленькой площадкой перед ним.

Погода промозглая, вокруг туман, пустота и воют собаки.
Обледеневшая дорога упирается в красно-белый шлагбаум – въезд в «семёрку». Колония уже пуста. Последних осужденных отсюда вывезли еще в середине декабря. Поэтому порванная на заборе сетка-рабица уже не смущает. На плацу перед корпусом бывшей колонии лежат собаки. За корпусом, сквозь колючую проволоку поблёскивают новенькие купола тюремной церквушки.

После того, как «семёрку» закрыли, личный состав расформировали: кого перекинули в соседнюю «двадцатку» – колония-поселение №20 расположена на другой стороне села. Кого-то в соседнюю Усть-Золиху (там находится колония-поселение №11). Кто-то из сотрудников ушёл на пенсию. Вольнонаёмные подались кто куда, в основном, из деревни стали разъезжаться. В Паницкой работы не больно много – школа-девятилетка, детсад, отделения почты и сбербанка, ФАП. Кому повезло, тот работает на железнодорожной станции.
В 1941-м из Поволжья депортировали немецких колонистов, и местный немецкий колхоз прекратил свое существование. Деревня немного ожила через год, когда сюда провели железную дорогу и по ней же стали привозить зеков в отдельный лагерный пункт №6 и селить их в немецких домиках. С тех пор колония стала основой экономики поселения, своего рода градообразующим предприятиям, куда могли устроиться и местные жители.

Юлия Никитина работала на «зоне» последние пять лет. Её дом – в той части села, которая расположена у железнодорожной станции. До самой деревни, где расположены колонии, – километра три по грунтовке через пустыри. На смену в «семёрку» и обратно Никитина довольно часто ходила пешком. 17 января прошлого года её смена заканчивалась в восемь утра. И к девяти Никитина рассчитывала уже быть дома.
Вид на плац через рваную рабицу
Убийство в третьей камере
17 января 2022 года – это был понедельник – в исправительной колонии №7 ничем не отличался от сотен похожих на него понедельников. В 7.30 на инструктаж прибыла дежурная смена, которая должна была заступить с восьми утра. Тут же выяснилось, что в составе вновь прибывшей смены не хватает оператора пункта видеоконтроля (ПВК). Что, в общем-то, тоже исключительным это утро не сделало. Занимающий эту должность Андрей Рейтер частенько уходил на больничный. Ему, конечно, начали искать замену.

Утренняя смена сменила ночную, потёк обычный рабочий день.

Всё резко изменилось в десять утра. Один из заключенных камеры №3 штрафного изолятора громко барабанил в дверь и кричал: «я убил человека!». Второй лежал на полу с верёвкой на шее.
Зона
В восемь утра, при пересменке и стандартной проверке камер ШИЗО, оперативные сотрудники никакой верёвки в третьей камере не обнаружили. Как потом признался на допросе заключённый Кожевников, эту верёвку он сплёл из собственного вязаного носка уже после осмотра. И спрятал её в туалете. Она нужна была ему для «межкамерной связи».

В 8.50 в камеру заглянул фельдшер, чтобы сменить Кожевникову повязку на руке – тот себя чуть раньше порезал. Он вообще отличался буйным нравом и непредсказуемым поведением. Когда фельдшер уходил, Кожевников разбудил своего соседа по камере, заключенного Колышкина. Тот, как следует из протокола допроса «выразил своё недовольство».

– Он его проституткой обозвал, – вспоминает младший оперативный сотрудник Михаил Чуев, который в тот день, уже после убийства Колышкина, караулил заключенного Кожевникова под лестницей, и они разговорились.

Въезд в «семёрку»
Сам-то Колышкин в общепринятом в местах заключения смысле слова проституткой не был. Тогда как Кожевников, по слухам, был. Что не помешало ему затаить обиду на сокамерника. Ведь «в приличном обществе такими словами не бросаются».

Кожевников зашел в туалет, достал спрятанную там верёвку, переплёл её, чтобы та стала толще, и вышел обратно в камеру. Показал эту верёвку Колышкину и начал угрожать. Словесная перепалка переросла в полноценную драку. Кожевников, который был старше, сильнее, да и просто психованнее своего сокамерника, стал избивать того голыми руками. Колышкин сначала сидел, потом завалился на бок, закрываясь от ударов Кожевникова. Тот начал бить сокамерника ногами – как минимум дважды удары пришлись по голове.

А дальше Кожевников повернул своего противника на живот и накинул ему на шею верёвку. И душил его до тех пор, пока тот не умер. Всё происходило в «слепой зоне» – месте, куда не достает обзор видеокамеры, и закончилось за четыре минуты.
Было десять утра. Кожевников слез с трупа соседа по камере и забарабанил в дверь.

В колонии поднялся переполох. На пункт видеоконтроля ввалились сразу несколько человек. Там никого не было.

– Где Никитина? – спросил кто-то.

После минутной паузы начальник отдела безопасности ИК №7 Тимур Легчилин ответил: «Всё будет нормально! я сейчас всё решу! Я сейчас Чуева поставлю!»
В это время в дежурной части
В тот день в восемь утра Юлия Никитина, оператор ПВК исправительной колонии №7, заканчивала своё дежурство. Четырнадцать часов подряд – с 18.00 предыдущего дня – она вела наблюдение за тем, что происходило в колонии. В этом ей помогали шесть мониторов, на которые были выведены изображения с 80 камер, установленных на территории колонии. Заканчивая работу, Юлия заполнила журнал происшествий, составила рапорт, и позвонила начальнику колонии Константину Филатову – отчитаться. Филатов отчёт принял и разрешил Никитиной к нему в кабинет на подведение итогов с остальными сотрудниками смены не приходить. За 14 часов работы Никитина получила оценку «удовлетворительно» с занесением в суточную ведомость. Напоследок Никитина даже мышки в рядок расставила, потому что её сменщик – Андрей Рейтер – очень любил аккуратность.
О том, что Рейтер не пришёл, Никитина узнала приблизительно в 7.45 утра.

– После 14 часов непрерывного бдения у мониторов хочется одного – закрыть глаза и уснуть, – рассказывает Юлия Никитина. – Естественно, в то утро, когда я поняла, что мой сменщик не пришёл, я стала интересоваться, когда меня отпустят домой.

В 7.50 она заглянула в дежурную часть – пункт видеоконтроля находится с ней дверь в дверь. И спросила: «Кто меня будет менять?». Дежурный помощник начальника колонии Сергей Лисицкий (его смена – сотрудники, находящиеся у него в подчинении – заступала на дежурство через десять минут), увидев Юлю в дверях, жёстко ответил: «Ты что здесь делаешь? Вернись на рабочее место!». Никитина вернулась.

Дело в том, что пункт видеоконтроля не должен оставаться пустым ни минуты. Чтобы выйти в туалет, перекусить или перекурить, нужно вызвонить себе кого-нибудь на смену.
Константин Филатов, начальник колонии, уже был в курсе, что в новой смене не хватает оператора ПВК и дал задание найти человека. Ответственным за поиск был назначен начальник отдела безопасности колонии Тимур Легчилин. Ещё на инструктаже он подъехал к Михаилу Чуеву – мол, вот посажу тебя на камеры, и вообще в смене не останется оперативных сотрудников. Чуев ответил: «Я на камеры не пойду, у меня допуска нет». Поэтому Легчилин дозвонился до Рейтера и попытался того усовестить: «Чего ты, как девчонка, с сопельками бежишь больничный открывать? А работать за тебя кто будет?». Взывать к совести Рейтера оказалось бесполезно. То объявил, что идёт к врачу и на работу не явится.

Всё это время Юлия Никитина сидела на ПВК, хотя её смена уже полчаса как закончилась. Поэтому, когда Легчилин в очередной раз пробегал мимо её кабинета, она его поймала и спросила в лоб: «Где мой сменщик? Я домой хочу. Когда ты меня отпустишь?».

– И тогда он мне сказал – «ладно, иди домой, я всё решу!», – вспоминает Юлия. – Если бы не убийство, скорее всего, ПВК так и простоял бы пустым до прихода следующей смены. А я, получив разрешение, конечно, собралась и ушла. За территорию колонии меня вывели два сотрудника, одним из которых был мой непосредственный начальник в смене – Дмитрий Жуков. Я расписалась на КПП в журнале и ушла домой. Про убийство узнала уже после часа дня, когда меня разбудил телефонный звонок начальника колонии.
Дома у Юлии Никитиной
Жизнь обычного сотрудника колонии
– Уже и зоны никакой нет, а меня всё судят, – разводит руками Юлия Никитина. Она сидит за столом в кухне маленького частного дома.

На полу кухни её старший сын Тимофей чистит картошку. Парню уже 18 лет, он оканчивает железнодорожный техникум в Саратове. На выходные приезжает в Паницкую к родителям. Дочери Ане – десять лет. Она прямо с утра в субботу убегает, кажется, в школу. Муж Юли – Павел – чуть свет поехал отвозить знакомых в Красноармейск, поэтому его нет дома. С Юлей же он приходил на каждое судебное заседание. Не мог оставить жену без поддержки.

Несколько лет назад, во время работы на железной дороге, Павла сбил поезд. Он получил тяжелую травму головы и внутренних органов. Из-за этого у него оформлена инвалидность, но группа рабочая, третья. На железной дороге с этим диагнозом для него места не нашлось. А в Паницкой работать особо негде. Одно время он трудился вольнонаемным сотрудником в «семёрке», охранял осужденных в рабочих цехах, а теперь подрабатывает частным извозом.
Дом Никитиных
Дом, где живёт семья Никитиных – с большим участком и баней, Юля с Павлом купили, когда их сыну было чуть больше года. Сама Юля родом из соседней Сплавнухи – деревни в 20 километрах от Паницкой. А Павел – из Калининграда. У Балтики Юля жить не смогла, пришлось вернуться в Саратовскую область. Юлины родители посоветовали: дом лучше покупать в Паницкой. Там хотя бы железная дорога есть, а, значит, и работа будет.

Дом был крохотный, на три комнатки с тонкими деревянными стенами между ними. Теплую кухню и санузел Никитины пристроили на материнский капитал, когда родилась дочь.

За последние 17 лет Юля сменила несколько мест работы. Сначала трудилась социальным работником на четверть ставки. Получала 800 рублей в месяц, за зарплатой ездила в Красноармейск.

– Сразу на сто рублей покупала разных круп по пачке, – вспоминает она. – Остальное растягивала на месяц. На буханку хлеба в день и на сигареты хватало.
Кот Серик
Вы Никитина? Готовьте гроб!
Основным добытчиком в семье был Павел. Он работал на железной дороге в Энгельсе, вахтой по 15 дней. Однажды Юля не дождалась его с работы.

– После того, как мне рассказали про аварию, мы с подругой рванули в Энгельс, в больницу, куда его привезли, – вспоминает Юля. – Как сейчас помню: из реанимации выходит девушка, спрашивает – «Вы Никитина? Готовьте гроб». И я после этих слов медленно сползаю по стенке.

Павел выжил. Ещё месяц после выписки он лежал дома. Юля плакала от безысходности, ухаживая за мужем: кормила, поила, мыла, переворачивала его, чтобы не нажил пролежней. А он её даже не узнавал.
Во дворе у Никитиных в Паницкой
– Говорил: «Ты кто? У меня другая жена была! И дочка Танечка», – рассказывает Юля. – А потом, прямо как в кино, в один момент всё вспомнил. Мы с моим братом сидели за столом, обсуждали семейные новости, а Паша рядом на диване лежал. И вдруг как вскочит: «Вспомнил! Всё вспомнил!». И правда, рассказал, сколько станций до Саратова ехать, сколько – до Калининграда от его бабушки, назвал, как кого зовут – меня, сына, родителей моих. Даже как собаку у мамки как зовут вспомнил!

После того, как родилась Аня, Юля пошла работать в местное отделение Сбербанка.
– Это мечта моя была с самого детства, – признаётся она. – Ещё с бабушкой мы в сберкассу ходили, я смотрела на этих женщин и думала, какие они красивые, умные и, наверное, богатые, раз с деньгами работают. И мне тоже очень хотелось.

Финансист по образованию, Юля легко вписалась в банковскую работу. Проблема этой работы оказалась в том, что реальность поразительно отличалась от мечты.

– Сначала я работала на полставки, потом меня перевели на 0,25, – рассказывает Никитина. – Клиентов в отделении становилось всё меньше, зарплата всё ниже, а требований – вагон! Под конец своей работы в Сбере я получала тысяч шесть в месяц. Совмещать с работой на почте было нельзя – у почты свой банк, и это была бы работа на конкурентов.

Больше всего Юлю злили постоянные проверки. Особенно её раздосадовало, когда после такой проверки ей сделали выговор за то, что она не сличила лицо на фотографии в паспорте с лицом клиента.

– Надо же понимать специфику: я здесь живу и всех клиентов знаю, они ко мне приходили иногда в день по несколько раз, – делится Никитина. – Иной раз и паспортные данные наизусть помнила. Так что это стало последней каплей.

Тут как раз её знакомая уходила в декретный отпуск из ИК №7, с пункта видеоконтроля. И предложила Юле: не хочешь на моё место в «семёрку»?

– А хочу! – сказала я и пошла работать в колонию, – рассказывает Никитина.
Храм внутри "зоны"
Работа в «зоне»
В «семёрке» по сравнению с банком платили. Там Юлия Никитина получила звание прапорщика, как все сотрудники со средним профессиональным образованием и стала зарабатывать 25 тысяч рублей в месяц. И, хоть числилась в штате как оператор ПВК, первый год работала в комнате длительных свиданий (КДС).

– На любой зоне есть такие спецкомнаты, – рассказывает она. – Свидания дают максимум на три дня. У особого и строгого режима этих свиданий определённое количество в год. Поэтому, кроме проверок посылок и личного досмотра родственников, мне надо было проверить, положено заключенному такое свидание или нет.

В 2020-м году началась пандемия ковида. Свидания отменили. А Юлю перевели на пункт видеоконтроля, где она и числилась по штату.
– Для допуска я сдавала тестирование, а работе на ПВК меня никто не обучал, – вспоминает Юля. – Даже часа никто со мной рядом не сидел. Сразу бросили на амбразуру.

Она вспоминает, как в колонию в первый раз привезли осуждённого Кожевникова. После перевода его отправили в карантин. В туалете «карантина» заключенные из низшей, так сказать, касты делали генеральную уборку. Водонагреватель, висевший там же, нуждался в ремонте. ТЭН от него лежал рядом на полу.

– И вот я наблюдаю у себя на ПВК, как этот Кожевников заходит в туалет и начинает спорить с заключенными, которые уборку делают, – вспоминает Никитина. – Спор заканчивается тем, что Кожевников хватает ТЭН и втыкает одному из зэков под челюсть.

Удар был такой силы, что ТЭН проткнул кожу под челюстью и вышел из щеки.

– В этот момент в зоне идут обыски, там миллион сотрудников, – рассказывает Юля. – Все на объектах, в дежурной части никого. Я вижу, как заключенный схватился за щеку и как у него сквозь пальцы кровь бежит. И он выбегает нарочно под камеры. Я звоню в дежурку, там один младший офицер, который начинает названивать в карантин. В карантине не берут трубку. В общем, минут через двадцать мы только смогли найти кого-то, кто бы в карантин сходил и проверил, что там случилось. Естественно, потом позвонил начальник и наорал на меня, почему его никто сразу в известность не поставил.

Связь в колонии либо по стационарному телефону, либо по рации. Мобильные телефоны сотрудники оставляют на КПП. Многие ходят по зоне без раций, что затрудняет коммуникацию.
Юля уверена: если бы по её делу проводили следственный эксперимент, его результаты были бы далеки от реальности. По её словам, только до ШИЗО надо дозваниваться по полчаса. Как правило, там никто не берёт трубку, «все же занятые!».

По словам Юлии, заключенный Кожевников и в других колониях оставил за собой неприятный след. Послужной список у Кожевникова и правда довольно внушительный: он был осужден за кражу, заведомо ложный донос и два убийства еще до того, как убил в «семёрке» Колышкина.

По признанию Юли, на ПВК работать было не менее интересно, чем в комнате длительных свиданий. И приключений хватало. Однажды она наблюдала, как один из зэков швырнул своё нижнее бельё прямо в младшего оперативного сотрудника. А тот, как ни в чем ни бывало, продолжил уговаривать осуждённого успокоиться.

– Я его спросила тогда – «Никит, как же так, он в тебя трусами швырнул, а ты так спокойно отреагировал»? – вспоминает Юля. – А он мне отвечает: «Это потому, что я на успокоительных».

Никитина утверждает, что заключенных в колонии буквально нянчат, как малых детей. Хотя некоторых следовало бы и «выпороть», как детей, которые хулиганят и не слушаются.

– Те, кто работает – работают, другие же делают всё, чтобы к себе внимание привлечь – ломают камеры, ещё как-нибудь пакостят, – рассказывает она. – И ничего же им не сделаешь, никак на них не повлияешь. Оштрафовать и то нельзя – у них денег нет. А вообще в колонии для зэков всё есть: медсанчасть, вечерняя школа, церковь, мечеть. Школа – это для совсем необразованных. Для тех, кого сняли с теплотрассы. Их привезли сюда, помыли, побрили, переодели в чистое, кормят, образование какое-то дают. Работу. Многие ради этого специально в тюрьму попадают.
Суд доверяет авторитетным свидетелям
Саму Никитину изначально пытались привлечь к ответственности по второй части статьи 293 УК РФ. Как было сказано в обвинении, это «халатность, то есть неисполнение должностным лицом своих служебных обязанностей вследствие недобросовестного отношения к службе и обязанностей по должности, если это повлекло существенное нарушение прав и законных интересов граждан и охраняемых законом интересов общества и государства, повлекшее по неосторожности смерть человека». Ей грозило до пяти лет колонии.

– Оказаться по другую сторону решётки удовольствия мало, по честности, – говорит Юля. – Вот она и поговорка – от сумы и от тюрьмы не зарекайся. И ладно бы я правда была в чем-то виновата. Тот же Кожевников в своих показаниях сто раз говорил – отсадите меня от Колышкина. Почему опера не отсадили? Ведь Кожевников стал убивать сокамерника не из-за того, что я ушла! Никто же к нему не прибежал и не сказал: на ПВК нет никого, давай, убивай его быстренько! Не мой уход повлек это убийство. Почему это вот так они всё состроили, я не знаю.

Следствие длилось с февраля по ноябрь 2022 года. Примерно до мая месяца следователь Самодуров (следственный отдел по Заводскому району) терялся, кого выбрать на роль подозреваемого, а затем обвиняемого. В мае стало понятно, что «разрабатывать» будут именно Юлию Никитину. К тому моменту из «семёрки» уже уволились и начальник колонии Константин Филатов, и начальник отдела безопасности Тимур Легчилин.

Судья Нелли Абляева, которая в июне прошлого года вынесла приговор Кожевникову, вела и процесс по делу Никитиной.
Судья Нелли Абляева
Суд прошёл быстро. От первого заседания до оглашения приговора прошел месяц и три дня. Вереницу свидетелей обвинения (18 человек) предварял допрос потерпевшей. Злосчастный покойник Колышкин был сиротой. К своим тридцати годам он так и не завёл семью, всё детство мыкался по детдомам, про родителей, братьев или сестёр убитого ничего не известно. Поэтому потерпевшей по его делу назначили сотрудницу районной службы опеки и попечительства Галину Болдыреву. Женщина, пришедшая представлять интересы убитого, совершенно не понимала, что она делает в зале суда: с Колышкиным она знакома не была, на работе занимается установлением опеки над недееспособными гражданами, об убийстве в колонии знает в общих чертах.

Свидетелей – в основном, это были сотрудники «семёрки», работавшие в колонии в тот период – допрашивали по одной и той же схеме. Вначале государственный обвинитель Вадим Нефёдов, невысокий мужчина в очках и синем прокурорском кителе – задавал свои вопросы, потом по ходатайству зачитывал показания свидетелей из протокола, после чего к допросу приступала адвокат обвиняемой Оксана Червякова.

– В основу обвинения легли не доказанные, а предполагаемые вещи, - объясняет свою позицию адвокат Червякова. – Мог ли оператор ПВК предотвратить убийство, которое произошло за четыре минуты? Это не известно. Следственный эксперимент не проводили. В деле есть видеозапись, зафиксировавшая якобы то самое убийство. Во-первых, нет разрешения на её изъятие. Неизвестно, кто её скопировал, когда, откуда, может быть, в неё были внесены изменения? Эта запись приехала к следователю в чужом кармане. Её экспертизу не проводили. Запись тоже легла в основу обвинения, хотя я считаю её недопустимым доказательством и ходатайствовала о её исключении из материалов дела. Кроме того, обвинение опирается на показания дежурного помощника начальника колонии Сергея Лисицкого, который якобы дал указание Никитиной остаться на рабочем месте до прихода сменщика. И якобы Никитина его нарушила. Лисицкий таких указаний не давал и не имел права давать, что он говорил и во время следствия, и повторил на суде. Он ей велел вернуться на рабочее место в тот момент, когда её смена еще не закончилась. Сильной позиции и достаточных доводов у обвинения нет.
Галина Болдырева, потерпевшая
Со стороны обвинения выступили три сотрудницы колонии-поселения №11, все они работают там операторами ПВК, совмещая эту работу с работой на пропускном пункте и телефоне. Все трое были привлечены следователем к просмотру той самой видеозаписи, которая приехала к нему в кармане свидетеля. Все трое показали, что следователь показывал им видео в своем кабинете, по ходу дела разъясняя, что на нем записано убийство. Хотя с их слов выходило, что на пресловутом видео видно только подергивающиеся ноги одного из заключенных.

И видео, и показания сотрудниц колонии №11 адвокат Оксана Червякова считала недопустимыми доказательствами и просила судью исключить их из дела. Но судья на это не пошла.

Попытка выяснить у государственного обвинителя, каким образом показания трёх сотрудниц колонии-поселения усиливают его позицию, успехом не увенчалась. Вадим Нефёдов отказался отвечать на вопросы и до конца процесса с прессой не общался.

Показания большинства сотрудников «семёрки» вошли в противоречие с показаниями Александра Бережнова, начальника отдела режима и надзора, майора внутренней службы управления ФСИН России по Саратовской области. Обвинение делало ставку на его допрос, поскольку Бережнов – представитель управления и специалист по внутреннему регламенту.

Жизнь и работа любого исправительного учреждения регламентирована до запятой. Что такое дежурная смена, сколько она длится, как составляется суточная ведомость (график работы сотрудников), кто её утверждает, каким образом в суточную ведомость, утвержденную начальством, можно ввести нового сотрудника – прописано буквально всё. Поэтому позиция защиты изначально была привязана к документам.
Гособвинитель Вадим Нефёдов
Из документов следует, что:

  • • Юлия Никитина входила в дежурную смену ДПНК (дежурного помощника начальника колони) Дмитрия Жукова. Согласно суточной ведомости её смена заканчивалась 17 января в 8.00 утра.
  • • По той же ведомости начальник колонии принял у Никитиной рапорт и выставил ей оценку «удовлетворительно» за работу в смене, чем фактически закрыл ей дежурство.
  • • С 8.00 в суточной ведомости значился Андрей Рейтер, который не вышел. Просто взять и внести исправления в суточную ведомость нельзя – это же УФСИН! На другого сотрудника нужен рапорт, подписанный начальником колонии. Такой рапорт в деле есть. Он был написан 17 января в 11.30 утра. И новым сотрудником стал тот самый Михаил Чуев, не имеющий допуска к работе на ПВК.
– После того, как произошло убийство, меня вызвали в ШИЗО, чтобы я покараулил Кожевникова, – рассказывал на суде Михаил Чуев. – Потом меня сменили, и я пошел в дежурную часть. Навстречу мне бежал наш начальник отдела безопасности Тимур... забыл фамилию. Он нёс рапорт, по которому я был на посту оператора ПВК с восьми утра. Я ему сразу сказал – или ставь время, какое есть, или я приедет прокуратура, и я сразу всё расскажу про твои выкрутасы! Тогда он написал, что я заступил на ПВК в 11.30. И я пошел на камеры. А что делать, случилось ЧП, и все сразу забегали.

Согласно нормативным актам, оператор ПВК подчиняется либо начальнику колонии, либо его заму по безопасности и оперативной работе (его не было, следовательно, контроль за сотрудниками перешёл к начальнику отдела безопасности Тимуру Легчилину), либо ДПНК дежурной смены. В смену ДПНК Сергея Лисицкого, которая заступила с восьми утра, Юлия Никитина не входила. Вот если бы на нее Тимур Легчилин составил такой рапорт, какой он позже составил на Чуева, тогда Сергей Лисицкий имел право отдавать ей указания. Иначе – нет. Зато Тимур Легчилин отдавать ей указания мог. И только после того, как он сказал ей – ладно, иди, я всё решу, она ушла.
По крайней мере, два свидетеля подтвердили тот факт, что Никитина ушла с работы потому, что получила на это разрешение. Это начальник колонии Константин Филатов, который в своих показаниях говорил, что «Легчилин вперёд согласился, что он её отпускал, а потом стал говорить в своей манере (у Тимура Легчилина крайне непонятная речь – прим. авт.), что просто повторял за Никитиной её же слова». И второй – это Сергей Лисицкий, который сразу после происшествия напрямую спросил всех, кто в тот момент оказались на пункте видеоконтроля: «Кто отпустил Никитину?»

– На это мне Легчилин в своей манере стал говорить – «не переживай, я сейчас всё решу», - рассказывал на суде Лисицкий. – Я его ещё раз спросил – «Ты её отпускал?», а он мне снова: «Да всё нормально, я сейчас Чуева поставлю», из чего я сделал вывод, что это он её отпустил.

Тимуру Легчилину тоже дали высказаться на судебном процессе. Но он говорил настолько путано и непонятно, что утомил даже прокурора. Впрочем, Вадим Нефёдов раздражался практически на каждого свидетеля, когда те давали короткие ответы, требующие уточняющих вопросов. Хотя все эти свидетели были со стороны обвинения.

Из показаний Легчилина выходило, что во всём виноват недостаток мужчин в России в целом и в УФСИН в том числе. Что отчасти правда. Система исполнения наказаний действительно испытывает острый кадровый голод. Особенно не хватает низовых сотрудников.
Во время процесса судья Нелли Абляева активно интересовалась делом, задавала вопросы, иногда ставя в неудобную позицию то сторону обвинения, то сторону защиты. Её непредвзятость испарилась, когда к свидетельской трибуне вышел Александр Бережнов. Кстати, в прошлом Бережнов и сам побывал на скамье подсудимых. Его и его коллег Вадима Долгова и Виталия Волдырева сначала признали виновными в превышении должностных полномочий во время их работы в ИК№10 (за насилие над зэками), а потом суд второй инстанции их оправдал в «связи с неустановлением события преступления».

Тем не менее, для судьи представитель управления оказался авторитетным свидетелем. В какой-то момент Абляева проговорилась:

– В прошлый раз у нас был допрошен ряд свидетелей, которые совершенно не знают свои должностные обязанности и давали другие показания.

В своих показаниях Бережнов опирался на тот же самый пункт №5 Единых требований к работе операторов поста видеонаблюдения, на который опиралась и защита. Только Бережнов упирал на то, что Единые требования запрещают сотруднику покидать пункт видеонаблюдения без разрешения начальства. А защита подчеркивала, что пункт №5, запрещающий операторам ПВК покидать пост, распространяется только на сотрудников, несущих службу. К тому моменту, когда произошло убийство, Никитина по документам находилась на выходном и службу уже не несла.

На вопрос адвоката «На каком основании Никитина могла находиться на рабочем месте, если не была включена в дежурную смену?», он заявил:

– Вы подменяете понятия. Она не входила в состав заступившей дежурной смены. Но она находилась в составе той смены, которая несла службу до этого. Та смена, которая заступила, она не заступила. Потому что сотрудника не сменили. У ребят, которые сейчас в Украине, нет службы с 8 до 8. У них служба 24/7. Они тоже в погонах.

– При чем здесь Украина? Мы рассматриваем сейчас службу в УФСИН, а не в армии.

– Это я про службу говорю.

В конце концов, в диалог вмешалась судья:

– Как должен вести себя оператор ПВК, когда у него в суточной ведомости уже выставлена оценка и выведен рапорт, что смена прошла без происшествий, но сменщик не явился?

– Каждый сотрудник ФСИН обязан обеспечить безопасность лиц, отбывающих наказание в исправительном учреждении, – немного приосанившись, с пафосом, четко произнёс Бережнов. – На нас лежит эта ответственность. И обязанность.

Напомним, что полтора года назад стало известно о пытках заключенных в саратовском ОТБ№1. Буквально на днях глава следственного комитета Александр Бастрыкин заявил, что установлено 44 эпизода преступлений (изнасилований осуждённых).

– Суд правильно вас понимает, что Никитина после своей смены находилась в подчинении у нового ДПНК? – задала вопрос судья.

– Все верно, – ответил Бережнов.

Юлию Никитину признали виновной по части первой статьи 293 – халатность, и обязали выплатить штраф в 50 тысяч рублей.

– Юля сидит дома, – говорит её муж Павел. – После того, как закрыли «семёрку», где она работала после того убийства, хотя шло следствие, её перевели в «двадцатку». Сейчас её и уволить не могут – приговор ещё не вступил в силу. Но и к работе не допускают – приговор-то есть.
Следствие обошло вниманием
Ни Юля, ни Павел, ни адвокат Оксана Червякова не согласны с приговором. Павел Никитин уверен, что и начальник колонии Филатов, и начальник отдела безопасности Легчилин уволились потому, что не хотели отвечать за свои косяки. А Юля осталась работать, поэтому стала для следствия крайней.

– Решили свалить всё на девчонку, – с горечью говорит он.

Червякова, которая пыталась прекратить дело в отношении своей подзащитной ещё на стадии следствия, объясняет:

– Я не понимаю, почему именно Никитину привлекли к ответственности. Халатность как по второй, так и по первой части должна иметь причинно-следственную связь между действием или бездействием сотрудника и последствиями. Никто из сотрудников в данном случае не совершил действий или бездействий, напрямую повлёкших смерть человека. По первой части 293 статьи следствие вообще не проводилось. Нарушения определенных сотрудников зафиксированы материалами служебной проверки, но при проведении предварительного следствия никто кроме Никитиной, которая по всем документам находилась на выходном, под подозрения не попал. Почему следствие пошло по этому пути, я не понимаю.

Конечно, мы будем обжаловать этот приговор.
Текст – Анна Мухина
Фото – Анна Мухина
Верстка – Матвей Фляжников
Опубликовано – 25.01.2023