Хочется уйти в лес и кричать. Истории трёх саратовских семей, которые проводили своих отцов в зону боевых действий
О том, что частичная мобилизация завершена, министр обороны РФ Сергей Шойгу объявил еще в конце октября и еще раз буквально вчера. По его словам, армия России получила недостающие 300 тысяч резервистов для участия в спецоперации. Саратовские военкоматы отмечали среди них большое количество добровольцев. Однако точное количество ни первых, ни вторых сегодня в официальных источниках не называют. А, значит, неизвестно, из скольких саратовских семей призвали отцов, мужей и детей.
Мы поговорили с тремя саратовскими женщинами, чьи мужья были мобилизованы или ушли на СВО добровольно.
Добровольцем за пристройку
В небольшом деревянном доме на Малой Соляной сейчас живут пятеро: Гульаем Дербесова, её сын-инвалид Данила, её десятилетняя дочь Дарина, свекровь Айгерем и сестра свекрови Галя. Галя — беженка с Донбасса. Её сын до сих пор живёт в Северодонецке.
Муж Гульаем — Виктор Потапов — в сентябре ушел добровольцем на СВО. В феврале у домовой пристройки, где располагался туалет, упала стена. Хозяйка уверена, что пристройка изначально была построена с нарушениями. Кирпичная кладка отсырела и однажды просто не выдержала перепада температур. Восстанавливать пристройку пришлось с нуля. Чтобы это сделать, семье потребовалось больше трёхсот тысяч рублей.
Ни у Дербесовой, ни у Потапова нет профессионального образования. Гульаем больше 13 лет работает уборщицей в областном правительстве. Каждый будний день она встаёт в три утра, чтобы к восьми навести порядок в коридорах власти. За работу ей платят 25 тысяч рублей в месяц. Примерно такую же сумму семья получает на старшего сына — 17 тысяч рублей пенсии по инвалидности, и 10 тысяч рублей пособия по уходу за ребенком-инвалидом, которое до недавнего времени было оформлено на отца. Впритык хватает только на жизнь. Чтобы поставить пристройку, Гуле пришлось влезть в кредиты.
В сентябре сорокалетний Потапов ушёл добровольцем на СВО. Гуля считает, что он так хотел помочь семье поправить материальное положение. Его, проходившего срочную службу во Вторую Чеченскую, еще пару лет назад отказались брать на работу в Росгвардию, потому что возраст вышел, и в полицию — медкомиссия нашла проблемы с сердцем. Когда Потапов решил пойти добровольцем, медкомиссия не нашла у него никаких отклонений. В Росгвардию, куда он пришел с военным билетом по объявлению, его на этот раз приняли.
Жене он позвонил уже из учебки в Нижнем Новгороде, велел ей самой узнать, какие выплаты положены саратовскому добровольцу.
Примерно за месяц до этого, 12 августа, врио губернатора Саратовской области Роман Бусаргин подписал постановление, в котором пообещал всем добровольцам единовременную выплату в 250 тысяч рублей. Но предупредил, что выплачивать её будут в двух частях: первые 125 тысяч в течение 10 дней после заключения контракта, вторые 125 — через три месяца. В случае тяжелого ранения, которое не позволит вернуться в зону боевых действий, их выплатят сразу по возвращении. О том, что будет с выплатами, если доброволец погибнет, в постановлении не сказано.
И хоть контракт Виктор Потапов подписал 14 сентября, первые 125 тысяч рублей Гульаем увидела только в середине ноября. Оказалось, что отдел Росгвардии по Энгельсскому и Ровенскому районам, куда Потапов пришел с документами, его документы в министерство социального развития не отправил. Потому что они потеряли копию его паспорта.
— Хорошо, что дома у меня была копия его паспорта, — говорит Гуля. — А если бы нет? Он еще в начале октября мне сказал, что будет там без связи. А паспорт с ним, военник с ним!
Чтобы выяснить, почему не приходят выплаты, Дербесова потратила неделю — ей пришлось кататься по присутственным местам Саратова и Энгельса, чтобы её мужа, ушедшего добровольцем, внесли-таки в списки на губернаторскую выплату.
Ей и без того много времени приходится тратить на разъезды по городу. Дело в том, что инвалидность Данилы формально обнулится 23 января, когда юноше исполнится 18 лет. То есть, он как пациент перейдёт в ведение взрослой поликлиники. Подтвердить инвалидность ему должно будет бюро медико-социальной экспертизы, которое работает со взрослыми. Для этого Дане надо пройти обследование у множества специалистов сначала в детской, потом во взрослой поликлинике. Естественно, что не ходящий и не говорящий Даня делает это не сам. Его везде возит мама.
Кстати, асфальт на дороге рядом с домом, где живут Потаповы, в ужасающем состоянии. По словам Дербесовой, она много лет воевала по этому поводу с бывшим главой города Михаилом Исаевым. Тот даже обещал приехать и проверить участок дороги лично. Но не приехал, только пообещал, что до конца 22-го года дорогу приведут в порядок. Но мэра сменили, год почти закончился, а дорогу в порядок так и не привели.
— Буду дальше воевать, — говорит Гульаем. — Теперь уже с Мокроусовой. Только сначала закончу все дела с Даней.
Кроме подтверждения инвалидности, Гульаем будет юридически лишать сына дееспособности, а затем оформлять над ним опеку, чтобы была возможность получать его пенсию и ухаживать за ним. Проблема в том, что опеку просто так матери не дают. Ей надо подтвердить документально, что последние десять лет они с сыном жили под одной крышей.
— За нашу совместную с Виктором жизнь мы часто переезжали, — рассказывает Дербесова. — Сначала жили у его родителей на Комсомольской. В крохотной квартирке — 32 квадратных метра. С нами там жила ещё сестра мужа со своей семьей. И мы всем миром собирали сначала им на отдельное жильё, потом нам. Когда родилась Даринка, мы получили материнский капитал, взяли кредит и купили маленький домик на Большой Горной. Неделя прошла, как заселились, и нам принесли известие — наш дом под снос.
Потаповым взамен домика выделили квартиру на окраине Комсомольского посёлка. Но жить там было неудобно. Гуля уже работала в областном правительстве уборщицей. Вставать надо было рано, а добираться не близко. Да и быть запертой в четырёх стенах с двумя детьми женщина не хотела. В итоге Потаповы продали квартиру и купили свой нынешний домик, которому больше ста лет.
Чтобы восстановить данные о регистрации семьи по всем адресам, Гульаем проехалась по всем этим адресам. И везде ей выдали справки. Везде, кроме первого адреса. Из-за частой смены управляющей компании в доме, домовая книга с регистрацией жильцов была утеряна. Данные за первые три года из последних десяти лет не восстановить.
— Теперь меня, скорее всего, ждёт суд, — разводит руками Дербесова. — В суде мне придётся доказывать, что Даня всё это время жил со мной. А потом и самой проходить психиатрическую экспертизу, чтобы доказать, что я имею право ухаживать за собственным ребёнком.
Больше всего Гулю возмущает то, что всё это время до мальчишки никакого дела не было никому. Никого не интересовало, где он живёт, с кем и как.
На вопрос — не думала ли она отдать сына в интернат для инвалидов хотя бы на пятидневку, Гуля делает большие глаза.
— Вы с ума что ли сошли? Он мой сын! «Как я могу его отдать?» — говорит она с возмущением.
Даня должен был родиться здоровым мальчиком. Беременность у Гули проходила хорошо, ребенок развивался как по учебникам. Но от природы миниатюрную Гулю пустили в самостоятельные роды, несмотря на противопоказание — экстремально узкий таз. Мальчишка, который при рождении весил 3800 граммов, просто застрял в родовых путях.
— Три часа из меня торчала его голова, — вспоминает Гуля. — Врачи прыгали у меня на животе, тянули его за шею, в конце концов, собрали вокруг нас консилиум и решили ломать Дане ключицу. Только тогда я, наконец, смогла его родить.
Из роддома мать с мальчиком уехали в детскую больницу № 4 для новорождённых (сейчас её не существует). Там выяснилось, что у ребёнка порваны мышцы шеи, перелом второго и четвертого позвонков. Стало понятно, что неврологические нарушения будут с ним всегда.
— Если бы меня тогда прокесарили, у меня бы богатырь вырос, — говорит Гуля и с любовью смотрит на Даню.
Юноша сидит на покрывале рядом с диваном. Он смотрит по телевизору очередное юмористическое шоу и хохочет. Когда мать пытается убавить громкость, он обижается — отворачивается, упирается лбом в диван и всей спиной выражает грусть и негодование. Приходится громкость возвращать.
По будням он учится — к нему ходят педагоги и занимаются с ним по специальной программе. Первые десять лет на обследование с мальчиком Гульаем ложилась дважды в год. Потом реже.
Даня очень любит свою сестру — ждёт Дарину из школы, когда она возвращается, «готов с дивана спрыгнуть от радости», комментирует мама. И очень привязан к отцу.
— Первый месяц мы с ним оба спать не могли, — рассказывает Гульаем. — Мне не давала спать тревога за мужа. А Даня привык, что папа всегда дома.
Виктор никогда не оставался ночевать в других местах, даже когда подрабатывал извозом и возил клиентов в дальние районы области. На предложения остаться всегда отвечал: без меня сынок дома спать не будет. И ехал домой. Уже три месяца Даня привыкает засыпать без отца.
В новой пристройке дома Потаповых — прихожая, тёплый туалет, душ — всё это с низкими порогами, чтобы могла проехать коляска. Полгода беготни за сарайчик, в деревянный нужник с дыркой в полу, забыты как страшный сон.
Гуля надеется, что её муж вернётся домой в январе. Живым.
Хочется уйти в лес и кричать (имена изменены по просьбе героев)
Каждый раз, когда очередной отряд саратовских мобилизованных отправляется на СВО, Светлана плачет. Но делает это по ночам, тихо, в подушку, чтобы трое детей не видели слёз матери. В последний раз она плакала 15 декабря, когда в эшелоны грузился 98-й полк. Её муж Сергей пока не отправился в зону боевых действий. Почти два месяца он маринуется в учебных центрах, наскоро сооруженных в детских лагерях Саратова. Света плачет, но возит ему салаты и чебуреки. Формального повода вернуть мужчину домой нет.
— Он у меня служил в армии, по военно-учетной специальности артиллерист, — рассказывает Светлана. — Я очень боялась, что его заберут в первых рядах.
Военкомат, действительно, разыскивал Сергея с 21 сентября, с самого начала частичной мобилизации. Нашёл не сразу. Обычная история: мужчина рос в селе, там же встал на учёт, оттуда ушёл в армию. Но потом переехал в Саратов, встретил Светлану. Поженились, купили в ипотеку квартиру. А по месту регистрации он так и числился в родном селе.
— Он пошёл в военкомат, чтобы уточнить данные, — рассказывает Светлана. — Мы растим троих детей. Средний с инвалидностью. Он принёс все справки и свидетельства о рождении. Это никого не остановило. В тот же момент мужу вручили повестку.
Дело в том, что для Светланы этот брак — второй. И общий с Сергеем ребёнок у них один — самый младший. Двое старших — от предыдущего брака. Но родной отец детьми давно не интересуется — не звонит, не общается. Алименты из него пришлось выбивать через суд. Светлана и рада бы отказаться от алиментов, если бывший муж откажется от отцовства. Но тот почему-то не отказывается.
— Настоящим отцом моим детям давно стал Сергей, — объясняет она. — Гуляет с ними, делает уроки. Когда средний сын заболел диабетом, он вместе со мной изучал его заболевание, мы с ним по очереди вставали к сыну по ночам мерить сахар. Когда его забрали, с дочерью случилась истерика, а ведь ей 14 лет! Средний был расстроен, а младший только целовал отца и всё не хотел его отпускать.
Большая финансовая нагрузка в семье лежала на муже — он зарабатывал порядка 80 тысяч в месяц. Светлана уволилась с работы, когда заболел сын. Она получает пособие по уходу за ребенком-инвалидом и пенсию сына. Выходит где-то 27 тысяч рублей в месяц. Плюс 15 тысяч алиментов на обоих детей. До последнего времени ей выплачивали пособие на третьего ребёнка в размере чуть более 10 тысяч рублей. Но в декабре малышу исполнилось три года, и эти деньги теперь не приходят.
— На какой работе ждут такого сотрудника как я? — разводит руками Светлана. — Мелкий и сейчас любую болячку цепляет, а что будет, когда в сад пойдёт?
Расходы при этом остаются на прежнем уровне: ипотека забирает 17 тысяч рублей, коммуналка зимой обходится семье в девять тысяч, плюс ежемесячно надо выплачивать кредит, который Светлана брала на ремонт. Это еще десять тысяч рублей в месяц.
Недавно детям с сахарным диабетом стали бесплатно выдавать сенсоры для непрерывного мониторинга глюкозы крови — они значительно облегчают жизнь родителям и компенсацию диабета ребёнку. До этого семья покупала их самостоятельно — еще порядка 10 тысяч рублей в месяц. Если сенсоры перестанут выдавать, это серьезной нагрузкой ляжет на плечи матери.
При этом никто из семьи по случаю мобилизации отца не перестал есть, дети продолжают расти, а значит, им по-прежнему требуется одежда, обувь, а еще оплата кружков и секций.
— Честно говоря, я пока не думаю о том, как буду справляться со всеми тратами, — говорит Света. — Я не могу поверить, что лучшего мужа и отца на свете просто взяли и вырвали из семьи. Мне хочется уйти в лес и там кричать. От боли и несправедливости.
Светлана объясняет: когда она пытается оформить пособие на детей, с неё в собесе требуют справку о зарплате мужа — «вы же у него на иждивении». Из-за того, что зарплата у Сергея неплохая, оформить пособия Свете не удается.
— Тут он для государства, выходит, моим детям вроде как отец! — разводит Света руками. — А как надо его из семьи на мобилизацию выдернуть, так он моим детям никто!
Сейчас мобилизованным регулярно выплачивают обещанные президентом деньги. И Сергей тоже за всё время пребывания в учебке уже получил порядка 250 тысяч рублей.
— Только мне эти деньги на *** не нужны, — злится жена. — Мне надо, чтобы он рядом был! Живой и здоровый!
На днях муж прислал Свете смс — их отправляют в зону СВО в конце декабря. Он попал в пехоту.
«Он не верил, что у меня получится его вытащить»
Виктория Кулиева лишилась работы, добиваясь возвращения домой своего мобилизованного мужа. Месяц она потратила на звонки, письма, обращения и поездки по разного рода инстанциям, чтобы вытащить Рустама из зоны СВО. Ей повезло. Её муж и отец троих её детей вернулся.
Вика и Рустам поженились почти 20 лет назад. Вика была совсем юной, да и Рустам совсем молодым. Он закончил военную кафедру в вузе, выпустился младшим лейтенантом. У Вики и Рустама как раз родилась дочка. Первое время Кулиев работал в системе УФСИН. Но там не смог, не прижился. Брат Вики, кадровый военный, посоветовал зятю попробовать себя в военном деле. И Рустам заключил контракт с минобороны.
Молодая семья уехала в Тоцкое. Оттуда Вика регулярно ездила в Саратов сдавать сессию — она как раз училась в вузе. Рожать вторую дочь тоже уехала в родной город.
— Мы с младшей выписались из роддома и практически сразу сели на поезд, — вспоминает Вика. — Гарнизонный врач очень удивлялся, как это я решилась ехать с недельным ребёнком на руках. А мы просто обе хотели увидеть папу и старшую сестрёнку.
Однажды Рустам просто не выдержал жизни жены на два города — Вика продолжала приезжать в Саратов на сессии — и разорвал контракт ещё до его истечения.
— После этого в силовые органы мужа на работу не брали, — говорит Виктория. — Везде разворачивали со словами: «ты теперь предатель».
Поэтому, когда Рустам позвонил ей вечером и сказал — жди, сейчас мне принесут повестку, она не поверила. Думала, шутит.
Но он не шутил. 27 сентября сотрудники военкомата ждали Кулиева с повесткой прямо во дворе почти в восемь вечера. Назавтра к восьми утра Рустам должен был явиться в военкомат.
— Утром мы приехали и выпросили сутки отсрочки, — вспоминает Вика. — Ведь у него даже военника с собой не было.
Военный билет оставался в отделе кадров ООО «Концессии водоснабжения Саратов», где Кулиев работал мастером участка. На работе со всех военнообязанных собрали военные билеты, чтобы сделать сотрудникам бронь. Всё-таки предприятие стратегически для города важное. Но брони для Рустама не было.
Уже 29 сентября, практически полностью экипированный роднёй, Рустам Кулиев прибыл в районный военкомат. Учебка у его отряда была в Красном Текстильщике. Первые пару дней они спали на полу местного дома культуры. Покормили их за эти двое суток только один раз — пустыми макаронами. Но потом питание наладили, привезли железные кровати. По словам Виктории, пострелять на полигон мужиков возили всего раза три.
Рустам покинул родину 10 октября, вместе с первыми мобилизованными.
— Мой муж ни разу не был в ближнем бою, — выдыхает Виктория. — Никого не убивал. Никто не убил его.
Виктория смирилась с тем, что муж уехал в зону СВО. Ведь, как она считала, законного способа остаться и не служить, у него не было. До четвертого октября отсрочку от мобилизации получали многодетные отцы четверых детей до 16 лет. Четвертого октября Генштаб выпустил новые правила, куда включил и многодетных отцов троих детей до 16 лет. Широко известно о новых правилах стало 11 октября. Сначала об этом написала Нина Останина в своем телеграм-канале. Через пару недель спикер Госдумы Вячеслав Володин уже у себя в телеграм-канале подтвердил, что из зоны СВО домой вернулись девять с половиной тысяч многодетных отцов.
Только Рустама среди этих девяти с половиной тысяч почему-то не оказалось. Несмотря на то, что с первого дня, как только она об этом узнала, Виктория билась за его возвращение.
На то, чтобы вытащить своего мужа, Вика потратила месяц. Телефонные звонки в министерство обороны, на горячую линию по проблемам мобилизованных, военную прокуратуру и так далее, и так далее. Она не раз обошла пешком районный и областной военкоматы, районную и областную прокуратуры. Написала письма депутатам, уполномоченным по правам человека и ребенка в Саратовской области, уполномоченной по правам человека в России, разным телеведущим, «даже, не поверите, Соловьёву» — смущается женщина. Она писала Нине Останиной, которая курировала новые отсрочки, но не дождалась от нее ответа. Дважды оставляла комментарии в телеграм-канале Вячеслава Володина. Сначала её вопрос проигнорировали, потом посоветовали направить обращение на электронный адрес депутата.
В областной прокуратуре Виктории объясняли: невозможно, опираясь на новые правила Генштаба, вернуть Рустама домой. Они не имеют необходимого правового статуса. Вот если бы это были поправки в закон о мобилизации или специальный указ президента, у прокуратуры были бы основания оспорить мобилизацию Кулиева. На что опирался Вячеслав Володин, публикуя свой пост в телеграме, в прокуратуре объяснить не могут, хотя регулярно читают канал спикера Госдумы. Впрочем, Виктории пообещали, что сделают от ее имени запрос в министерство обороны РФ, и если там дадут добро, то её мужа, скорее всего, отзовут домой.
26 октября Вика узнала, что Рустам вернётся.
— За несколько дней до его возвращения мне с неизвестного номера позвонила какая-то женщина и стала спрашивать, вносить ли Рустама в список? — вспоминает Кулиева. — Я сначала вообще не поняла, кто это и что за список. Потом догадалась, что это, скорее всего, кто-то из минобороны. А список — мобилизованных на возвращение. Я не знала ничего о настроениях Рустама, но её уверила, что он точно поедет. Женщина сказала, что иногда солдаты, на кого пришла разнарядка о возвращении, отказываются уезжать.
На всякий случай, когда муж снова позвонил домой, Вика взялась убеждать его, что надо возвращаться. Что сын скучает, донимает её расспросами, каждое утро выглядывает в окно — не стоит ли во дворе папина машина. Что она подняла кучу серьезных людей, чтобы вернуть его домой. И Рустам, который втянулся в походно-боевую жизнь, переживавший за «своих пацанов», принял решение — он сказал, что точно вернётся домой.
— Он не верил, что у меня получится его вытащить, велел мне бросить этим заниматься, — вспоминает Виктория.
Из-за того, что весь месяц Кулиева провела в бесконечных хождениях по присутственным местам, она вынуждена была уволиться. До начала мобилизации она работала в сфере IT на компанию из Барнаула. Работа была удалённой. Первый конфликт с начальством случился еще в те два дня, которые Кулиева потратила на то, чтобы собрать мужа в дорогу. В компании не захотели пойти навстречу женщине, провожавшей мужа служить. Позже, когда стало понятно, что работать в полную силу она не сможет, она уволилась. Но Виктория ни о чем не жалеет.
— Работу я найду новую, зато муж теперь рядом, — говорит она.
