«Солдатская смекалка и 30-летний опыт выживания». Фермер из Базарно-Карабулакского района привык зарабатывать сам, не рассчитывая на правительство
В 2023 году Саратовская область планирует войти в федеральный проект развития овощеводства и картофелеводства. В него включат все существующие меры поддержки крестьян и добавят субсидии на агротехнические работы — обработку почвы, внесение удобрений, посадку, уход за посевами и сбор урожая. Получить деньги смогут не только предприятия, но и самозанятые, ведущие личное подсобное хозяйство. Правительство полагает, что к 2030 году производство картофеля и овощей увеличится на 18-20 процентов. Отметим, что запустить проект власти обещали год назад.
О том, уродилась ли в этом году картошка, и сколько она будет стоить, «Свободные» спросили фермера из Базарно-Карабулакского района Анатолия Моисеева.
От Донгуза до Парижа
«Я родом из балтайского села Донгуз, которое когда-то называли картофельной столицей области, — рассказывает Анатолий Викторович. — У каждой семьи в нашем селе было не меньше 40 соток с картошкой. На огородах не росло ни травинки, это считалось позором хозяйки. Осенью мы ездили в Саратов продавать урожай. Отец грузил в машину 32 ведра. В 10 лет я уже стоял на рынке. На всю жизнь запомнил цену: «На рубль — три!», то есть килограмм картошки стоил чуть больше 30 копеек. Мать придумала свой маркетинговый ход — привозила в кастрюльке вареную картошку, чтобы показывать покупателям, какая она рассыпчатая.
Я окончил сельскохозяйственный институт. В 1987 году приехал в Ивановку Базарно-Карабулакского района, где работал один из лучших колхозов области. Здесь не боялись использовать экономические новшества того времени. Я вычитал про арендный подряд — принцип работы, при котором создаются рыночные отношения внутри отдельно взятого хозяйства. В первый год работы по новой модели мы получили прибыль 1 миллион рублей, во второй — два, в третий — четыре миллиона! Новый трактор стоил в то время 3 тысячи рублей. Зарплата была отличная, все работники потом получили хорошую пенсию.
В 1990 году я с двумя коллегами ушел в фермеры. Было страшновато оставить должность главного экономиста с премией в двенадцать окладов. Почти год не решался сказать об этом родителям. Это был еще Советский Союз. Когда мы приходили в снабжающую организацию и представлялись фермерами, на нас смотрели сочувственно: мол, ребята немного не в своем уме, надо помочь бедолагам. Госбанк дал нам кредит без залога, под честное слово. Тогда государство прощало займы начинающим, но мы отдали всё до копейки и за все годы работы поблажек не просили.
Начинали мы с 55 гектаров. На поле, которое нам отдали, росла люцерна. Мы договорились продать сено в цирк, позвали одного парня помочь затюковать. В 2.00 часа ночи, когда почти всё сделали, он сказал: «Детям своим завещаю, чтобы не ходили в фермеры, это хуже каторги».
Первая картошка, которую мы здесь посадили, была базарно-карабулакского сорта. Это удлиненные корнеплоды с нежной кожицей. Для уборки комбайном они не подходят, только под лопату. Зато вкусовые качества у этого картофеля шедевральные — рассыпчатый, крахмалистый. Можно и печь, и варить. Только картошка и соль, больше ничего не надо. Ешь, ешь — и не наешься. В базарно-карабулакской земле много калия. Я уверен: когда мы едим местную картошку, мы укрепляем свое сердце.
В конце 1990-х делегация саратовских фермеров поехала во Францию учиться сельской кооперации. Ездили по стране на автобусе. Однажды на трассе попали в огромную пробку. Подъезжает полицейский на мотоцикле, говорит: наши фермеры перекрыли дорогу. Они протестовали под лозунгом: не надо дотаций, хотим нормальные цены на нашу продукцию! Мы решили договориться с зарубежными коллегами, благо с собой была бутылка саратовской водки. Подошли к ребятам, выпили. Поняли друг друга без слов. Они убрали трактора с дороги. Что меня поразило: водители фур, простоявшие в пробке три-четыре часа, ехали мимо и сигналили в знак поддержки. Вот что значит — в обществе уважают сельский труд.
Сейчас сельхозкооперация могла бы помочь отечественным производителям занять часть рынка переработки. Иностранные компании, занимавшиеся выпуском чипсов и картошки фри, ушли из России. Кооперативы могли бы купить линии для мойки и фасовки картофеля, сформировать крупные партии продукции. Главное, чтобы государство гарантировало сбыт. В отличие от любого другого бизнеса, мы работаем вслепую: фермер весной не знает, по какой цене будет продавать продукцию осенью и продаст ли вообще?
«Своих кулибиных хватает»
Сейчас в нашем хозяйстве чуть больше 1000 гектаров. Выращиваем пшеницу, подсолнечник, кукурузу, гречиху, чечевицу, многолетние травы. В некоторые годы доходит до 40 культур.
Благодаря высоким ценам на зерно в последние годы мы заасфальтировали складские площадки, купили «Кировец», отечественную косилку и опрыскиватель. Ночью на поле он выглядит, как НЛО, — все форсунки подсвечены. Хотели купить еще два китайских трактора, чтобы заменить нашего старожила, который работает со дня основания хозяйства. Но зерно подешевело в два раза, и планы пришлось отложить.
В этом году упала цена на все культуры. Подсолнечник стоит 25 тысяч рублей за тонну против 52 тысяч год назад. Кукуруза — 11 рублей против 16. Чечевица, которая нас хорошо выручала, тоже подешевела вдвое.
Картошки в прошлом году было немного. Я продавал по 35 рублей за килограмм. Даже в хранилище не пришлось засыпать, всё забрали с поля. В этом году урожай лучше. Цена чуть ниже — 25-30 рублей.
Из-за погоды картошку в нынешнем сезоне нельзя убирать комбайном. Земля комковатая. При механизированной уборке клубни побились бы. Поэтому убираем вручную. Для меня это дополнительные расходы, но для потребителя — плюс, ведь качество картошки лучше.
Раньше на уборку к нам на поля приезжали школьники из Ивановки. Подростки зарабатывали себе и учебному заведению. Но уже лет шесть привлекать детей к сельским работам запрещено. Хотя я не понимаю, кому и чем это вредно.
В этом году подорожало почти всё, что нужно крестьянину для работы. Дизельное топливо стоило 52 тысячи рублей за тонну, сейчас — 62 тысячи. Цена на удобрения и средства защиты растений выросла в два раза. Для выращивания картофеля необходим аммофос. Его делают в Балаково, но и он тоже подорожал. Любые запчасти можно купить, но сроки поставки увеличились с двух недель до двух месяцев. Даже упаковочная сетка — мелочь, которую выкинут в мусорку, — бьет по карману. Раньше она стоила шесть рублей, теперь — десять. Если покупаешь большую партию, переплата получается 200-300 тысяч рублей. Сетку везут из Китая и Вьетнама.
Картофельный союз сообщал, что у многих были проблемы с посадочным материалом. Нас это не коснулось, так как мы полностью оплатили заказ еще в ноябре 2021-го. Мы сажаем «Рамону» — сорт голландской селекции, выращенный в Пензе. В прошлом году килограмм стоил 40 рублей. Весной цена дошла до 100. Мы хотели было купить дополнительную партию, но передумали. Это сумасшедшие цифры.
На элитный картофель выделяются субсидии — по 30 тысяч рублей на гектар. По прошлогодним ценам этого было достаточно, но не теперь. На гектар нужно посадить минимум 2-3 тонны семенного картофеля. При цене хотя бы 80 рублей за килограмм затраты составят 200-300 тысяч рублей.
В прошлом году правительство пообещало выделить 1 миллиард рублей на разработку отечественных комбайнов для уборки картофеля. Русский левша, как известно, даже блоху подковал. Наверное, и комбайны сможем сделать. Вопрос в том, сколько они будут стоить. Сейчас картофельный «Колнаг» (техника выпускается в Подмосковье по лицензии бельгийской компании AVR, — авт.) стоит 20 миллионов рублей. Это почти в 1,5-2 раза дороже зерноуборочных комбайнов. Зерноуборочная техника используется три месяца в году, а картофелеуборочная — только две недели.
У нас есть белорусская картофелекопалка, которая работает уже 30 лет, и немецкий Grimme. Это надежная машина для небольших хозяйств. До того, как попасть к нам, он выкопал, наверное, миллион тонн картошки на немецких полях. Мы его взяли, восстановили — и выкопали еще миллион. Никаких сервисов мы не приглашаем, своих кулибиных хватает. Родные запчасти для Grimme стоят, как чугунный мост. Мы используем разные — и российские, и польские.
Весной Минсельхоз сообщал, что возникли проблемы с импортным оборудованием для овощехранилищ. У нас есть хранилище, построенное еще при колхозе. Оно самой простой конструкции а-ля погреб. Специальное оборудование там не нужно. Но если понадобится, мы справимся. Приведу пример. Некоторое время назад мы решили построить новый мехток. Оказалось, что грунтовые воды стоят слишком высоко, надо насыпать землю. Где ее взять? Мы выкопали новое овощехранилище в одном из складов. Пересыпали 300 «Камазов» грунта под мехток. Солдатская смекалка выручила.
Сложности с импортом нас вообще не сильно пугают. Наш опыт выживания помогает преодолеть любые обстоятельства.
Поэма о картошке
В последние годы посевные площади под картофелем уменьшались — в 2021 году на 3 процента к 2020-му. Год назад правительство заговорило о планах увеличить производство на 15 процентов. За год площади выросли на 4 процента. Резко нарастить объемы не получится. Овощеводство — непростая сфера. Нужен посадочный материал, полив, обработки от вредителей и болезней, хранилища, техника, обученные кадры. Крестьянину легче засеять подсолнечник — ручного труда с ним минимум, а прибыли больше. Чтобы люди переориентировались на картошку, их нужно заинтересовать.
Какой поддержки от государства мне бы хотелось? Мы привыкли зарабатывать сами, не рассчитывая на правительство. Если человек — романтик своего дела, у него всё получится. Я в сельском хозяйстве всю жизнь, и мне каждый день интересно.
Я ни разу не выходил на поле с лопатой, чтобы подрыть картошку перед уборкой, всегда это делаю руками. Потихоньку разгребаю землю, проверяю: как она там? Уродилась ли?
Весной наблюдал, как наш замечательный механизатор Владимир Федосеев готовит поле. Фреза идет, оставляет ровную поверхность, и над землей запах такой поднимается, что я сказать не могу. Володя выпрыгивает из трактора, бежит ко мне и кричит: «Толя, я бы сейчас эту землю ел!». Я о каждом в нашей команде могу с таким же уважением говорить, на каждого опереться, ведь один в поле не воин, тем более, на поле картофельном.
У меня с женой Надеждой пятеро сыновей. Двое работают со мной, один учится в сельхозинституте, младший Александр — еще школьник. Мы до сих пор работаем вместе с Юсупом Дамаевым и Алексеем Кубанкиным — как впряглись тридцать лет назад, так до сих пор никто хомут не скинул.
Это самая достойная работа — мы кормим людей, что может быть лучше? Даже римский правитель Диоклетиан уехал в деревню и отказался возвращаться на трон, потому что ему понравилось выращивать капусту.
Вот чего я бы хотел от государства — чтобы был культ сельского хозяйства и человека, который здесь работает.
«Фермер — не место работы, это место бытия»
Два-три года назад селу начали уделять внимание. В Ивановке заасфальтировали улицы, повесили фонари. Но надо было раньше, пока народ не разъехался. В 1980-х люди жили здесь лучше, чем в городе. У нас было отопление, газ, туалет в доме, хороший асфальт. Сейчас сельский житель чувствует себя немножко в резервации. Например, спортшкола, куда я вожу ребенка, находится в райцентре. Там же — ближайшая школа искусств. Понятно, что невозможно построить такие учреждения в каждой деревне. Но у сельских жителей должно быть что-то взамен. Например, пусть газ будет дешевле, нужно решать вопрос с аптекой, водопроводом.
Фермеры стараются помогать селу. Восстановили церковь, ей уже 200 лет. В советское время здесь была электростанция. Потом здание забросили. Теперь это — украшение села. Даже атеисты и приверженцы других религий любуются. В школе всем селом сделали ремонт. По программе частно-государственного партнерства сложились и поставили детскую площадку, отремонтировали ДК. Много лет фермеры чистят зимой снег. Помогают школьной баскетбольной команде девочек — они лучшие в области.
Недавно реконструировали памятник погибшим в Великую Отечественную. Для меня это личная история. Бабушка рассказывала, как из Донгуза ходила в Саратов к деду перед тем, как его отправили на фронт. Она шла пешком весь день, переночевала в Ивановке и шла еще день. На Сенном продала семечки, купила деду кое-что в дорогу и попрощалась. Что случилось с дедом дальше? Убили, конечно. И дед по отцу погиб. Сиротами остались шестеро детей, младшему было два годика.
Это всё — наше. Мы здесь отвечаем за всех, старых и малых. Если, к примеру, женщина отработала всю жизнь дояркой и теперь ей нужны деньги на лечение, разве не нужно помочь? Фермер — не место работы, это место бытия. По-другому нельзя в деревне. Не интересно будет. Кто не хотел так, уехал в город, где можно запереться в квартирке от всего остального мира.
Ответственность — то, что отличает настоящего фермера от того, кто просто зарабатывает деньги в сельской местности. Я их не осуждаю, но они другие. Земля — это одушевленная штука. Живая. Если мы работаем с живым существом, значит, недостаточно сказать: я плачу налоги и хватит с меня. Если ты что-то взял с этой земли, то сюда должен вернуть».