Супергерои села Невежкино. Зачем молодой горожанин переехал в деревню за 150 километров от Саратова
Борису Зозуле 26 лет. Он родился и учился в Саратове. Пять лет назад уехал в село Невежкино Лысогорского района, почти за 150 километров от областного центра. «Была ли ломка, тоска по городской жизни? Вот сейчас как раз страдаю. Четыре месяца я был на больничном, часто ездил в Саратов. Там музеи, театры, выставки. Достаточно сесть на трамвай, чтобы оказаться в центре культурной жизни. А здесь я сам должен её организовать», — говорит Борис. В Невежкино он заведует клубом. Собирает старинные песни, пополняет музей и готовит книгу по истории села.
«Меня в каждом дворе знают даже собаки»
Музей занимает угловую комнату на втором этаже сельсовета. У правой стены — чугунки, прялки и прочие древности. У левой — артефакты последнего столетия. Карандаши в картонной коробке с надписью «Спартак», гуашь в жестяных тюбиках. Пожелтевшая «Красная звезда» с передовицей «К обстановке в Армянской и Азербайджанской ССР». Как говорит Борис Зозуля, «всем этим с музеем поделились местные жители».
«У меня дома есть самовар. Я его достаю, когда приходят гости. Чаепитие становится ритуалом, как в Китае. Разжигаем щепки, ждем, пока закипит вода. В это время можно представить, кто пил из этого самовара много лет назад, как выглядел тогда мир вокруг. Когда наполняешь свою жизнь такими моментами, она становится богаче», — уверен молодой человек.
В музейной экспозиции нашлось место горшку с глиняными черепками. Борис собрал осколки, гуляя по деревне. Каждая посудина когда-то считалась в Невежкино большой ценностью. Здесь не было собственного гончарного производства. Кухонную утварь привозили из сел нынешней Волгоградской области (через Невежкино проходил проселочный тракт на Камышин).
Борис разворачивает только что полученную посылку: в зеленом пакете — сероватая рубаха с вышивкой. «Домотканая, — музейщик проводит пальцами по материи. — Не хочу клюкву с хохломой. Мне важно, чтобы в экспозиции были именно подлинные вещи». Сто лет назад такую одежду носили мужчины в деревнях на границе Воронежской и Белгородской областей. Музейщик нашел рубашку на сайте с бесплатными объявлениями.
Сундук со старинными костюмами, пожертвованными жителями Невежкино, сгорел при пожаре в здании клуба почти 30 лет назад. Денег на пополнение фондов у сельского ДК, конечно, нет. Борис покупает новые экспонаты на свою зарплату, тоже очень скромную.
Краевед поясняет, что исконно саратовского народного костюма не существует, ведь, по сравнению с центральной Россией, регион был заселен поздно, приезжими из многих областей. «Такая же ситуация с устным народным творчеством. Например, я записал в Невежкино песню «Ванька-ключник» (о трагической истории отношений княгини и молодого слуги, — авт.). Какой-нибудь фольклорист скажет: тоже мне находка, это же 19 век, ничего удивительного. А для наших мест это — ценность», — говорит Борис.
Он обходит и опрашивает местных бабушек, «так что меня в каждом дворе даже собаки знают». Жительницы рассказывают, что домашнее пение ушло из обихода с появлением радио. Борис уверен, что мало сохранить фольклорные записи в архивах. Он сам выучился играть на гармони и вместе с другими увлеченными исполняет старинные мелодии.
Рогатина в руках вольного народа
Зозуля готовит книгу об истории Невежкино. Сбор материала затянулся на 10 лет. «Проблема в моем перфекционизме. Например, я могу год искать отчество кого-либо из ветеранов. Не хочу выпускать сырое издание», — объясняет Борис.
Как он выяснил в архивах, Невежкино основали в 18 веке переселенцы из Пензенской губернии. Местные земли принадлежали семье Нарышкиных. Спустя много лет после появления деревни землевладельцы вдруг выставили счет за пользование участком и прислали казаков. Невежкинцы встретили их с рогатинами и платить отказались.
Крестьяне Невежкино всегда считались вольными (формально они принадлежали казне). В соседних Больших Копенах (тогда село называлось Львово) жили крепостные. «С тех самых пор между селами есть некое соперничество. Жители Копен говорили, что у них лучше инфраструктура, ведь еще барыня-княгиня больше вкладывала в свое село. Смеялись над невежкинцами: вы, мол, голытьба, у вас единственная кирпичная постройка — церковь. Зато в Невежкино, где издавна действовала крестьянская община, всегда присутствовал дух взаимовыручки, сплоченности. Мы маленький гордый народ», — рассказывает краевед.
По сведениям 1914 года, в Невежкино жили больше 4 тысяч человек. Работали три мельницы, принадлежавшие поволжским немцам. Были открыты церковно-приходская и три земских школы. Учились даже девочки. Село было довольно эмансипированным:
«Насчитывалось больше 100 ткацких станков. Женщины могли выпускать и продавать свою продукцию. Сейчас жительницы села, в основном, сидят на детских пособиях», — отмечает собеседник.
В 1918 году Невежкино разграбил отряд анархистки Маруси Косовой. Историки до сих пор спорят о том, кем была атаманша. По одним сведениям, девушка выросла в семье русского офицера. В 16 лет, влюбившись, бросила гимназию, сбежала из дома, а позже связалась с революционерами. Некоторые биографы, ссылаясь на воспоминания современников о необычной внешности и поведении Маруси, считают ее ЛГБТ-персоной.
Среди воюющих Косова была не менее известна, чем Нестор Махно. В годы Гражданской войны действовало несколько отрядов во главе с женщинами, которые подражали Марусе или даже выдавали себя за Косову. В отряде Маруси была не только конница, но и бронепоезд с артиллерией. В течение нескольких лет анархистка сражалась против белогвардейцев, а иногда — и против большевиков, но, в основном, по свидетельствам очевидцев, занималась грабежами мирного населения.
В Невежкино отряд Маруси вывез семенное зерно из «гамазея» — амбара, где хранились общинные запасы.
Несколько месяцев спустя Косову арестовали в Саратове по подозрению в подготовке анархистского бунта. Местные большевики не решились расстрелять популярную героиню революции и под конвоем отправили в Москву. Столичные товарищи тоже не решились. Позже анархистку, уехавшую в Севастополь, повесили белые.
В 30 километрах от Невежкино находились немецкие колонии Франк, Вальтер и Кольб (местные называли их просто «колонки»). Созданная после революции Область немцев Поволжья особенно страдала от частей Красной Армии, которые занимались в тылу «самоснабжением», и продотрядов. Большевики считали немецкие колонии «кулацкими гнездами», поэтому обязательства по продразверстке были здесь гораздо жестче. Например, село Франк должно было сдать государству 93 тысячи пудов зерна — в 31 раз больше, чем соседняя Александровка (по количеству жителей и пахотных земель деревни были равны).
В 1919 году немецкие крестьяне начали возмущаться. Любопытно, что эти выступления называют «женскими бунтами» — во главе протеста встали отчаявшиеся домохозяйки. Весной 1921-го почти вся Область немцев Поволжья (это больше 200 сел) на три недели оказалась в руках восставших.
Старожилы Невежкино называли эти события «Лопатинской войной». На борьбу с протестующими прислали регулярные части Красной Армии, пулеметы и даже пушки. Ограничиваться только восставшими колониями солдаты не собирались. В Невежкино они не вошли потому, что местные жители собрали денежный выкуп. В Больших Копенах красноармейцы повесили телеграфиста. Во Франке расстреляли 18 человек, которые не имели прямого отношения к выступлениям. Командир отряда написал в отчете, что показательную казнь провели «на всякий случай».
Зозуля рассказывает, что 1932–1933 годы в этой местности были урожайными: «Голод был создан искусственно. Чтобы сохранить какие-то продукты для своей семьи, жители тайком разбивали огороды в лесах. Известен случай, когда старушка съела весь урожай вишни из своего сада, лишь бы не отдавать государству, и умерла. Люди, лишенные имущества, ели ужей и лягушек из Медведицы».
Под раскулачивание попадали семьи, у которых была лошадь. Невежкинцы неохотно вступали в колхоз. Как говорит Борис, в то время здесь даже сочиняли невеселые частушки на тему коллективизации и голодной смерти. Одну из жительниц арестовали за то, что она обозвала соседа «сталинской головой».
«Кто-то из жителей деревни написал Михаилу Калинину жалобу на колхоз со словами: «Надень очки, люди хлеба не видят». Жалобщика вычислили по красивому почерку. Им оказался волостной писарь Нестор Лобанов. Его отправили в тюрьму. Старожилы говорят, что там он заболел тифом и был похоронен еще живым» — рассказывает краевед.
«Хочется понять, за что была так сурова государственная машина?»
На стене музея висит черно-белая фотография — группа крестьян и священник у гроба (в селах существовала традиция фотографироваться на похоронах). Зозуля увидел этот снимок в библиотеке, когда приезжал в Невежкино в гости к бабушке и дедушке. Тогда Борис учился в Саратове в православной гимназии. «Фотография чем-то меня зацепила. Я задумался: что стало с этим батюшкой? Это превратилось в настоящее расследование на 10 лет».
Священника звали Александр Перов. Он приехал в Невежкино после того, как арестовали предыдущего настоятеля — его родного брата Николая. Грамотных в селе осталось мало, и батюшке дали дополнительную работу — счетоводом в колхозе. В годы репрессий на семью с девятью детьми наложили налог — пять тонн картошки в год. Затем Александра Перова арестовали за антисоветскую агитацию.
Краевед видел в материалах дела фамилии доносчиков, но не считает нужным их называть. «У меня в роду были арестованы, оболганы, сосланы, расстреляны пять человек. Мне хочется узнать, за что была так сурова государственная машина, например, к Елизавете Филипповне, моей прапрабабушке? Она работала банщицей. В 1937 году ей дали 10 лет по 58-й статье — просто потому, что в молодости она жила на КВЖД, — говорит Зозуля. — Интересны ли мне те люди, которые её оклеветали? Их уже нет в живых, а их потомки не виноваты».
Что же делали сплоченные жители Невежкино, которые так гордились своей кирпичной церковью и любили доброго батюшку? После ареста Перова заболела его младшая годовалая дочка. Мать пошла к председателю колхоза попросить молока (корову, теленка и домашнюю утварь у семьи врага народа отобрали). В сенях председателя женщина увидела свое пианино. На нем лежала разделанная туша свиньи. Молока женщине не дали. Малышка умерла.
Всего от голода умерли трое из девяти детей. Старшим не разрешили учиться.
«Люди не злые, просто легко внушаемые. Начальство убеждало людей, что их вчерашние соседи — враги, с ними нужно бороться, это правильно, даже если страдают дети, — объясняет Борис. — Мы и до сих пор остаемся уязвимыми для пропаганды, со страшной легкостью отбрасываем человечность».
Краевед был уверен, что священник Перов был убит. Ездил в Москву на Бутовский полигон. «Ходил с ксерокопией фотографии, пытался найти его. Там на стендах — тысячи лиц! Все похожи: борода, очки, скуфья». Изучал похозяйственные книги, метрические записи, архивы саратовской епархии и ФСБ, посылал запросы в телепрограмму «Жди меня», надеясь найти потомков Перова.
Наконец в журнале московской патриархии обнаружился некролог. В заметке говорилось, что Александр Перов скончался в 1965 году в Волгограде. «Упоминалось, что его отпевали в Казанском кафедральном соборе, а затем отнесли гроб с телом на кладбище. Раз «отнесли», значит, похоронили недалеко. Я нашел на карте ближайшее к собору кладбище», — рассказывает Зозуля. Территория оказалась огромной и заросшей. Неравнодушная жительница Волгограда вызвалась помочь краеведу и целый день ходила по кладбищу, пока не нашла могилу.
Женщина оставила у креста записку. Таким способом удалось связаться с правнуками Перова. Оказалось, что он смог пережить лагерь и после освобождения нашел свою семью.
Зозуля отвез на могилу венок от жителей Невежкино. «Почему это важно?» — переспрашивает Борис удивленно. Медленно, уверенно объясняет: «Потому что это историческая справедливость».
«Показываю родные развалины, уехавшие плачут»
Во время Великой Отечественной на фронт ушли 525 жителей Невежкино. Их фамилии с инициалами указаны на сельском памятнике. Зозуля хочет большего. Проверяет электронные базы данных. Пишет запросы в архив минобороны. Оказывается, что в некоторых случаях выяснить судьбу солдата мешала опечатка штабного писаря, ошибившегося в одной букве.
В толстой белой папке собраны записи об уроженцах Невежкино, вернувшихся с войны с наградами. В трех черных — о тех, то погиб, попал в плен и пропал без вести. «Сколько женских судеб было сломано. Женщины садились на трактора, таскали неподъемные тяжести. Несколько лет в селе не белили избы, не зажигали по вечерам лампы, чтобы не привлечь бомбардировщики, летевшие к городу», — говорит краевед.
Старожилы рассказывали ему, как после победы мимо села вели военнопленных. Увидев, какие они худые, жительница вынесла для них миску с квашеной капустой. Спохватившись, что забыла дать ложку, убежала в избу. Но пленные за минуту расхватали еду руками.
Как жила деревня после того, как победители вернулись домой? Электричество в Невежкино провели в 1972 году. Газ — в 1980-х. Дорогу — 50 километров до трассы — не доделали до сих пор.
Сейчас во всем селе по прописке осталось около 500 человек. Реально живут чуть больше 300.
Борис переехал в Невежкино пять лет назад, чтобы ухаживать за заболевшими бабушкой и дедушкой. Держит маленькое хозяйство, сад, огород.
«Деревню почему-то считают черной дырой. А мне хочется здесь жить. Это место, где не так быстро сойдешь с ума, как в городе. В городе один пассажир маршрутки может запросто послать другого, потому что больше никогда не увидит. Здесь люди не бросаются словами, умеют жить вместе», — говорит Борис.
Помимо работы в ДК, молодой человек ведет в соцсетях группу села. «Часто пишут те, кто отсюда уехал. Просят показать, как сейчас выглядят их родные дома. Я делаю фотографии. Часто оказывается, что от дорогого человеку места остались развалины. Люди плачут, — рассказывает Борис. — Многие горожане интересуются историей, жизнью глубинки. Я готов каждому провести личную экскурсию. Я хочу, чтобы как можно больше людей поняло: деревня не заслуживает пренебрежительного отношения».
