Расследование Карагодина. Арестованный начальник Томского НКВД перед собственным расстрелом признался в массовых убийствах и попросил пощадить жену
Выпускник Томского университета Денис Карагодин опубликовал предсмертную записку одного из начальников Томского горотдела управления НКВД по Новосибирской области СССР Ивана Овчинникова. По данным расследователя, Овчинников был причастен к расстрелу его прадеда Степана Карагодина в 1938 году.
Овчинникова также расстреляли в том же году, однако перед смертью, находясь под следствием в тюрьме, он написал о всех причастных к массовым убийствам в 1937-1938 годах в Томске.
Сам Овчинников визировал все приказы для бригад палачей Томской расстрельной тюрьмы. Под его прямым руководством было убито не менее 10194 человек. Он также раскрыл информацию о «черной кассе», в которую поступали все средства и ценности, изъятые у арестованных, которые после реализовывались через розничную сеть магазинов НКВД.
Овчинников отметил, что операция по массовым убийствам началась после постановления ЦК и так называемых «лимитах». Ответственными за операцию стали Овчинников, член ЦК ВКП (б) Роберт Эйхе и прокурор Игнатий Барков.
Овчинников признался, что в начале операция показалась ему предательством и изменой, однако его товарищи сумели переубедить его в этом.
«В отличие от всех других городов СССР, в Томске не был арестован ни один секретарь парткома, ни один работник и член райкома, ни один (за исключением Спрингиса) член и работник горкома ВКП(б), ни один руководящий работник райсоветов и горсовета (за исключением заместителя председателя горсовета, высланного из Ленинграда в связи с убийством С.М. Кирова)», - пишет начальник управления НКВД. После его решения уволиться, он сам попал под арест.
«Вывод ясен: я обречен, меня хотят заставить ответить одного за невольные свои ошибки, за ошибки всего коллектива работников, за преступления других. Повторяю: в морально-нравственном отношении я страдаю за Томск муками тантала, но перед законом не считаю себя виновным следствия без причин не бывает, и не врожденный злодей. Наоборот, операция меня искалечила, и я стал противен сам себе, я стал таким по вине УНКВД того времени (…) Моя смерть – протест против ложного, предвзятого толкования моей линии поведения и работы в Прокопьевске. Моя смерть – протест. Моя смерть не есть бегство от карающей руки закона, переведенного на язык политики сегодняшнего дня, ибо, повторяю, перед законом, перед законом, который в лице прокуратуры и в форме директивы освещал эту операцию, я не считаю себя ответственным, моя смерть – финал конфликта моего политического разума и совести, которую я приношу в жертву ложному пониманию своего долга службы и тщеславию как продуктам воспитания и насилия УНКВД, против провокации, превращение меня в антисоветского человека в тюрьме, протест против мерзости и низости свидетелей», - написал Овчинников.
В предсмертной записке он попросил своих бывших коллег пощадить его жену и детей, при этом отдав им все вещи из камеры обратно.
