«Мертвых пчел выносили ведрами». Как живется пчелам и их хозяевам два года спустя после крупнейшего отравления пестицидами
Владельцы пасек рассказали «Свободным», как строят отношения с фермерами и чиновниками, чтобы избежать повторения ЧП.
Почему пчеле плохо без коровы
«В июле, когда начинается медосбор, здесь рев стоит. А сейчас лёта нет. Молчит пасека», - Виктор Кривоножкин, пчеловод из деревни Гудошниково, не спеша идет между ульями, выкрашенными желтой и синей краской (пчелы различают не все цвета). На углу каждого домика — квадратный номер. Насекомым таблички, конечно, не нужны. Хозяину так удобнее вести наблюдения за каждой семьей.
«Это средняя семья, не сильная и не слабенькая, крепкие труженики», — Виктор Петрович останавливается у улья №24. Предупреждает, чтобы пресса не толклась перед летком, — иначе жильцы попросят подвинуться самым убедительным образом. Ульи на пасеке ставят входом на солнечную сторону.
Окуривает домик из дымаря (прибор немного похож на металлический кофейник). Дымок пахнет приятно. Физического вреда насекомым это не причиняет. Инстинкт велит им при признаках пожара выносить ценное имущество, каждая пчела набирает побольше меда — и уже не может подогнуть брюшко, чтобы жалить.
«Видите, у меня глаз припух, — показывает Виктор Петрович сквозь черную сетку на круглой шляпе, — это я на пасеку к другу ездил. У себя я обычно хожу без костюма. Пчела привыкает к запаху, своих не трогает».
Кривоножкин снимает с улья крышу и толстую серую подушку. Она нужна, чтобы насекомым было легче поддерживать температуру в жилище. Внутри должно быть +34 градуса. При отклонении всего на четыре-пять градусов расплод (пчелиное потомство) отстанет в развитии или погибнет.
Собеседник отгибает холст. Корпус улья похож на ящик комода, в котором почти вплотную стоят рамки с проволокой и вощиной (восковой пластиной, на которой насекомые строят соты). В зависимости от конструкции улья в корпусе может помещаться 12-16 рамок.
Черной стамеской Виктор Петрович вытягивает одну рамку, рассматривает. «Полна, даже тянут язычок», — указывает он на дополнительные соты, выстроенные за пределами рамки. Значит, пора добавить новую рамку. Когда весь корпус окажется заполнен, нужно надстроить домик — поставить дополнительный магазин (верхний «этаж»). Самые трудолюбивые семьи живут в трех-четырехэтажных небоскребах.
Улей №24 занимает семья пчел породы карпатка. «Это районированная порода. Неприхотливая, зимостойкая, медоносная» , — говорит Виктор Петрович.
В соседних ульях живут пчелы пород карника и бакфаст. Они стали популярными в последние годы и на многих пасеках потеснили среднерусскую пчелу — работящую, но очень злую.
«Европейские породы сложнее переносят зимовку, потому что были выведены в расчете на мягкий климат. Зато очень спокойно относятся к человеку. В прошлом году одна семья бакфаста принесла мне 120 килограммов товарного меда. Это в два с лишним раза больше, чем у других пород», — восхищается питомцами собеседник.
В этом году зимовка у петровских пчеловодов, как говорит Виктор Петрович, «прошла превосходно». Весной погода оказалась не слишком благоприятной: «Долго было холодно. Потом резкое потепление, суховей. Моментально всё отцвело». Июнь считается самым голодным для местных пчел — нужно дотянуть до «большого взятка», когда зацветут луговые травы, гречка, подсолнухи. Пока пчел приходится подкармливать. В ульи ставят специальные кормушки с разведенным водой медом.
Раньше пережить июнь местным пчелам помогали поля эспарцета. Эту траву с перистыми листьями и розовыми цветами сеяли на корм скоту. Сейчас ни коров, ни эспарцета в Петровском районе почти не осталось.
Команда чемпионов
Под яблоней собираются ветераны «химической войны». Ровно два года назад здесь, за деревянным столом, покрытым клеенкой с крупными розами, заседал штаб пострадавших пчеловодов.
Насекомые погибли на 24 пасеках — больше 800 семей, примерно 40 миллионов тружениц. Мертвых пчел с точков выносили ведрами.
«Не только нас отравили, но и всю природу. Не стало диких насекомых, скворцов, грачей», — вспоминает пчеловод Сергей Михайлов из села Сосновоборское.
Благодаря оперативности местной полиции удалось быстро провести экспертизу (в Петровске нужной лаборатории нет, материалы возили в Саратов, исследование стоило 17 тысяч рублей). В телах погибших насекомых обнаружился инсектицид лямбда-цигалотрин — вещество второго класса опасности, чрезвычайно токсичное для пчел.
В районном сельхозуправлении не знали, кто из фермеров и где именно провел обработку. Пострадавшие сами искали отравленную территорию. «Сначала подозревали пшеницу. Но образцы с поля оказались чистыми. Потом выжившие пчелы показали дорогу. Выяснилось, что в одном хитром месте посеяна горчица. Всего 40 гектаров. Но хватило всем в радиусе пяти километров», — вздыхают собеседники. Вторая экспертиза подтвердила содержание лямбда-цигалотрина в растениях.
Следственный комитет не усмотрел связи между инсектицидами на поле и гибелью пчел. В возбуждении уголовного дела отказали за отсутствием состава преступления.
«Войну мы не выиграли, но заставили с нами считаться. Мы получили юридический опыт, поняли, как нужно действовать и каких ошибок избегать. Мы предупредили администрацию и Роспотребнадзор, что если у нас еще будут потери, мы будем по закону требовать компенсации и привлечения к ответственности тех, кто не выполняет свои обязанности. В результате за два года потрав больше не было», — говорит Виктор Кривоножкин.
«Я сразу говорил, что мы не выиграем. Хлеб — всему голова, а мы со своими пчелами никому не нужны, — машет рукой Сергей Михайлов. — Но мы и не хотим противостояния с растениеводами. Только дружеские отношения. Мы хотим, чтобы фермеры относились к нам, как к людям».
После скандала с отравлением пчел (летом 2019 года подобные случаи произошли в 23 регионах) местных сельхозпроизводителей приглашали на профилактические беседы в районную администрацию. Прокуратура выписала всем административные штрафы за неправильное оповещение о запланированных обработках.
Пчеловоды рассказывают, что с прошлого года хозяин злополучного горчичного поля начал советоваться с ними о времени применения препаратов. «Нельзя обрабатывать медоносные растения во время цветения — это базовое правило», — говорит пчеловод из Сосновоборского Валерий Голодаев.
«В этом году я еще не успел с ульями выехать, мне уже звонят: собираемся обрабатывать озимую пшеницу. Пшеница пчелам не интересна, но если обработка будет с самолета, нужно соблюдать условия: работать ранним утром, пока пчела не летает, и в безветренную погоду», — говорит Михайлов.
«Вот это и есть главная победа заварухи: никого не приговорили, не посадили, но показали, что пчеловодов нужно уважать», — подытоживает глава Грачевского МО Валерий Соболев. Как всякий сельский глава, он хорошо понимает, кто будет во всем виноват в случае любого ЧП на вверенной территории, и глубоко мотивирован к сотрудничеству с пчеловодами.
Для гармонизации ситуации у муниципального начальника имеется только один инструмент — телефон, зато пользуется им Валерий Геннадиевич на полную катушку. «Когда фермеры собираются проводить обработку, они звонят мне. А я — сразу Виктору Петровичу. А если пчеловоды увидят, что опять какой-нибудь артист посеял горчицу, они тоже мне позвонят, и мы заранее проведем разъяснительную работу. Спасение утопающих в наших руках».
«Главное: горе объединяет, и пчеловоды наконец объединились, — говорит Валерий Голодаев. — Нужно создавать районное общество, чтобы нас и дальше слышали».
«Людей обидели»
«Вы думаете, после Афгана ничего не страшно? Еще как. Страшно, что нет справедливости, — говорит пчеловод из села Абодим Владимир Спирин. — Сильнейшая пасека у меня была — 240 семей. Все документы оформлены, анализы, ветобработки. Сами воду качали, сами за свет платили. Я фермерам урожайность повышал. Ничего у власти не просил. А потом нас потравили! Людей обидели. И власть не помогла! Как я должен относиться к власти? Так и напишите: если сейчас депутаты не помогут пчеловодам, я за них голосовать не буду».
Когда-то Абодим, как и другие деревни вокруг, был частью конезавода, центральная усадьба которого располагалась в Сосновоборском. Хозяйству принадлежали 16,5 тысяч гектаров земли (сейчас от предприятия-миллионера остались живописные развалины конюшен). «Когда я учился, в школу 200 ребят из Абодима ходили. Теперь здесь столько жителей не наберется», — машет рукой Владимир Викторович.
В Афганистане Спирин служил командиром отделения разведки в 1984-1986 годах. «Видел, как убивают и как хоронят. Натерпелся. После этого хотел быть ближе к дому». Закончил аграрный институт, заведовал теплицами в Петровске. Когда заболела мама, чтобы быть рядом с ней, купил заброшенный дом в Абодиме.
«Вырубил бурьян, провел газ, сварил котел. У отца были пчелы, 33 семьи. Он мне отдал 11 штук. С этого и начинали. В некоторые годы догонял пасеку до 360 семей. Работали семьей: мы с женой, сын — он тренер по самбо, и дочь — она фармацевт, — каждые выходные приезжали».
Владимир Викторович, прикуривая одну сигарету от другой, быстрым шагом ведет нас с одного точка на другой, мимо омшаников, в столярный цех, в сарай с медогонкой. «У нас технология была налажена, как на заводе! Экологически чистое производство!» — повторяет он, и сам себя обрывает: «А теперь что? Я уже год без таблеток не живу. Может, другие пчеловоды легче всё перенесли, потому что у них было меньше пчел. Но я-то этим жил. И всё потерял!».
Два года назад на пасеке Спирина разом погибли 90 семей. Потом еще и еще. Около сорока уцелели, но ослабли.
«СЭС приехала: может, у вас в колодце вода загрязненная? А может, вы картошку опрыскали и сами своих пчел отравили? Дураками нас хотели выставить!» — горячится, вспоминая, мужчина.
«Я прошел все-е-е-е инстанции, — говорит, зло растягивая слова. — Три следователя сменились. Нет состава преступления, говорят. Два адвоката отказались, третий сказал: шансы — пятьдесят на пятьдесят, вряд ли докажем. А у меня ущерб на 2,4 миллиона! Кто будет возмещать? Фадеев прикрылся ковидом, только по телефону разговаривает. Радаев кивает на минсельхоз. Я Володину писал. Путину на пресс-конференцию ролик отправлял. К кому еще идти?».
«Хронически больные пчеловодством»
Второй важнейшей проблемой после риска отравления петровские пчеловоды, как и их коллеги из других регионов, считают низкую закупочную цену на мед. «Несколько лет оптовая цена держится на отметке 60-70 рублей. Скоро сахар в магазине станет дороже!» — говорит Сергей Михайлов.
Цена на мед зависит от сезона. Мед первой качки (с середины до конца июля), собранный на весеннем разнотравье, клене, липе, акации, жимолости, — самый дорогой. Трехлитровая банка в райцентре стоит 1,2 тысячи рублей. «Цена держится полмесяца. Потом идет гречка, уже по 1000 рублей за банку. Мед третьей качки, с подсолнечника продается по 800 рублей, а перед школой, когда пчеловодам срочно нужны деньги, чтобы собрать в школу детей и внуков, отдают и за 600. Мед с подсолнечника содержит максимум витаминов, но у покупателей не очень популярен, потому что садится уже через две недели», — объясняет Валерий Голодаев.
Пчеловоды в глубинке зависимы от перекупщиков, так как самостоятельный выход в официальную розницу требует вложений. Нужно оформить и ежегодно продлять паспорт пасеки, каждую весну проводить исследование подмора (пчел, умерших в ульях во время зимовки), сдавать анализы на рынке, арендовать место, тратиться на дорогу и т.д. «Да и вообще, торговля — это другая профессия», — пожимает плечами Валерий Николаевич.
Пчеловодов возмущает недобросовестная конкуренция со стороны торговцев суррогатами. «Зимой в супермаркете мед жидкий стоит! То есть на банке написано, что это мед, — разводит руками Голодаев. — Иногда покупателей пытаются убедить, что мед собран с целебного растения, например, с расторопши или малины. Чтобы получить такой монофлерный мед, нужно поставить в улей абсолютно чистые соты, вывезти пчел на большой массив именно этого растения. Вы не представляете, какие это затраты, и какой может быть себестоимость такого продукта. Некоторые лечебные растения вообще не являются медоносами, например, облепиха или женьшень, а вот банки с таким «медом» можно увидеть на прилавках».
В саратовских магазинах собеседникам встречался даже огуречный мед, которого не существует в природе. «Пахнет огурцом! Лосьон, что ли, туда подливают», — смеется Михайлов.
«Может быть, кому-то кажется, что пчелы — это легко. На самом деле, это адский труд. Весной, когда выезжаем на место, нужно таскать ульи по 50 килограммов каждый. И это еще ничего, ведь осенью они будут весить по 80-85 килограммов. Причем переносить ульи нужно аккуратно. Чуть тряхнул — матку рамками задавило, — рассказывает Сергей Михайлов. — Всё лето тоже ходишь в полусогнутом положении: каждую семью нужно осмотреть, срезать трутней, маточник проверить, да еще в жару, в сетке. Поэтому мы все без спины, в корсетах и поясах. Хронически больные пчеловодством. Сегодня устанешь до смерти — а завтра опять хочется».
«Проблемы от невежества»
«Много лет пчеловоды были разрознены. Несчастье помогло, сейчас растет общественное движение. Мы боремся за свои права, но реальных инструментов мало, — говорит председатель общественного комитета по проблемам пчеловодства при областном министерстве сельского хозяйства Дмитрий Маслов. — В июне вступит в силу федеральный закон «О пчеловодстве». В первой редакции документа был прописан запрет на использование пестицидов первого и второго класса опасности, на обработки вокруг населенных пунктов. Пчеловоды аплодировали этим предложениям. Но в окончательный текст закона они не вошли. Предусмотрена лишь обязанность фермера оповещать о предстоящей обработке не позже, чем за три дня до начала работ. Есть риск, что оповещение будет формальным: в феврале в районных газетах будут появляться объявления о применении пестицидов с мая по сентябрь. И что делать пчеловоду? Уезжать на весь сезон в другой район?
В апреле прошлого года департамент ветеринарии федерального Минсельхоза попросил, чтобы общественные организации пчеловодов представили проекты новых Ветеринарных правил содержания медоносных пчел. Было подано несколько проектов. В ноябре департамент представил первую редакцию документа. В тексте оказалось много «перлов», например, устанавливался обязательный размер прилетной доски улья. А вот по-настоящему важные предложения туда не вошли.
Текст редактировали на нескольких видеосовещаниях с участием общественников и ученых. Наш Союз промышленных пчеловодов предлагал прописать алгоритм действий сотрудников ветеринарной службы при потраве пчел. Некоторые химические вещества распадаются за считанные часы, нужно очень быстро отбирать пробы на экспертизу, но в выходные ветеринары отказываются выезжать на место. Второй момент: в комиссию должны входить не только представители ветслужбы, но и участковый, чиновник районной администрации, инспектор Россельхознадзора. Собрать их всех трудно. Пчеловоду, пострадавшему от потравы, нужна помощь в формате «одного окна». К сожалению, департамент ветеринарии не пошел нам навстречу.
Пока мы бились за Ветправила, Роспотребнадзор тихо утвердил новый СанПиН. Авиаобработка полей теперь не требует согласований с федеральным органом исполнительной власти. Сельхозаэродромы можно размещать ближе трех километров от населенных пунктов. Не обязательно проводить лабораторный контроль содержания остаточных количеств пестицидов в атмосферном воздухе. Вне населенных пунктов разрешены химобработки в дневные часы. Получается, что прежние безобразные нарушения теперь легализованы. За нарушение оставшихся ограничений предусмотрен очень гуманный штраф в пределах 5 тысяч рублей.
Пчеловодческая отрасль стареет. Молодежь не приходит. Это неудивительно, ведь проблемы у новичка начнутся с первого шага.
Где купить пчеломаток? В стране зарегистрировано 13 племрепродукторов. Из них реально работают шесть. Импортных маток завозят полуподпольным образом.
Кто поможет начинающему пчеловоду избежать ошибок в содержании, справиться с болезнями пчел, с последствиями тех же отравлений? Специальность «Болезни рыб и пчел» в вузах из-за реформы высшего образования исчезла еще в середине 2000-х. Обычные сотрудники ветслужбы не особенно компетентны в нашей сфере. В стране работает только одна лаборатория биохимии адаптивности насекомых уфимского центра РАН, где проводят ДНК-анализ пчел, определяют, как повлияло на насекомых отравление, и дают рекомендации по восстановлению.
В 2022 году в России пройдет конгресс «Апимондии» (Всемирной ассоциации пчеловодческих организаций). Будет весь мир. Какие достижения мы покажем? В России осталось меньше 3 миллионов пчелосемей. Только в Чехии — 5 миллионов. В Европе и США основную прибыль пчеловоды получают не за счет продажи меда, а предоставляя услуги по опылению. В СССР понимали важность этой работы. Пасеки были даже при лесхозах.
Сейчас у отечественных пчеловодов нет связи с растениеводами. Пшеница не требует опыления, как и гибриды подсолнечника. Фермеры так и говорят: не понимаем, зачем вы, пчеловоды, нужны, это моя земля, опрыскиваю ее, чем и как хочу, а вы ко мне не ездите и пчел своих не пускайте.
В АПК пришли деньги. Сельхозпродукция успешно продается за валюту. Это хорошо. Но проблемы возникают от невежества.
Фермер сеет своё поле, пчел там нет, и он считает урожайность нормальной. Если бы он поставил положенное по нормативам количество пчелосемей на гектар, то увидел бы рост урожайности до 40 процентов. Новое поколение фермеров не видело, как это происходило в успешных колхозах. Агроном в сегодняшних хозяйствах встречается так же часто, как динозавр.
Вроде бы, мы сельскому хозяйству вообще не нужны. Но уже в этом году многие почувствуют последствия нехватки опылителей в южных регионах, где развито садоводство. Упадет урожай фруктов, поднимутся цены. И это только одно неблагоприятное последствие уменьшения численности пчел. Недаром еще Эйнштейн сказал, что человечество вымрет примерно через четыре года после гибели последней пчелы».
