Хтонь и мрак сжирают родин(к)у мою

Для Газеты Недели я бывало привозила байки из Рогнедина. Рогнедино – это родинка моя, в смысле, малая родина. #Люблюнемогу и «деревня Гадюкино». Местные сами прозвали её так, потому что там всё время льют дожди. А жители боятся, что однажды Рогнедино-таки смоет. Глинистая почва толком не впитывает воду. Вокруг вечные лужи, чавкающая под ногами жижа и сорняки, сорняки, сорняки, которые радостно прут на этих дождях. Даже окультуренную и хорошо прижившуюся (белорусы наши соседи!) в этих широтах картошку надо отбивать у сорной травы. 

Сто километров от Брянска. Жопа мира, где течёт размеренная, неспешная жизнь с курами, козами, огородами (коров всё меньше, все приличные пастбища занял «Мираторг»). Новости теперь сюда быстро доходят только благодаря интернету. Сюда он пришел довольно давно: лет 15 как. Примерно в то же самое время в рогнединской школе, наконец, устроили тёплые туалеты, которыми смогли пользоваться и дети, а не только учителя. Все памятные семь лет своего там обучения я морозила жопу вместе с одноклассницами в уличном туалете типа сортир с отделениями «эМ» и «Жо» на четыре дырки каждое. Естественно, без перегородок.

Вместе с интернетом до Рогнедина добралось и государство. Точнее, до местных жителей дотянулись своими руками siloviki. Сначала было немного смешно – одинокий полицейский дежурит на пустой площади, пока в Москве лупят дубинками, а в Саратове тихо винтят молодежь. А вот теперь стало страшно. Ведь и в этой жопе мира ты отсидеться не сможешь, коли государство решит, что ты виновен (всё равно в чем). 

Население три тысячи человек. Умные и перспективные уезжают – в Брянск, в Питер, в Москву. Увозят своих детей. Обратно почти никто не возвращается. Кроме тех, кто влюблен в этот неспешный образ жизни. Но таких – по пальцам перечесть. 

Три красных здания обрамляют центральную рогнединскую площадь (про неё мы говорим «пойти на Центр»). Одно из них – раньше там был суд – аварийное и потому пустое. Оно за спиной у серого, пустого и гулкого Ленина. Второе – полупустое. Раньше там жили почта и телеграф. Осталось почтовое отделение – сиротливый закуток на первом этаже. И Ростелеком – на втором. Третий этаж пустует. В третьем красном здании – администрация района. Единственное обжитое здание. Но старые оконные рамы тихо дребежжат на ветру. 

21 апреля я хотела рисовать плакат и идти стоять в пикете как раз у здания администрации – как уговаривались, в семь вечера. 

- Дождь, холод, будни, с работы все уже уйдут: не то, что винтить, фотографировать…над тобой там даже посмеяться будет некому! – отговаривала меня мама. Отговорила. 

Но пока я чисто гипотетически собиралась рисовать плакат, все значимые рогнединские события уже произошли. 

Утром в Брянске взяли Марину Белохвост – уроженку Рогнедина. Гордость села - отличница, умница, медалистка, мечтавшая о карьере актрисы. Выучилась в итоге на повара-кондитера и осталась в Брянске. Она оставила сообщение в группе «Типичное Рогнедино» (да, такая тоже есть) о намечающейся акции в поддержку Алексея Навального.

В этой группе сельчане продают б/у вещи, пристраивают котят и щенков, ищут машину, которая «завтра идёт на Брянск», жалуются на раздолбанные мираторговской техникой дороги, ругают администрацию за отсутствие воды, за несвоевременный вывоз мусора. В общем, как везде. 

Пост удалили, а гордость села, медалистку Белохвост привлекли по статье 20.2. 

Кто-то скажет – подумаешь, что она из Рогнедина. Задержали-то в Брянске! Мало ли кто у нас политически активный. Только на следующий день – упс! – по той же самой статье привлекли и жительницу Рогнедина. С К. мы лет тридцать назад жили в соседних домах. Рассказывали друг другу детские страшилки, а она, на правах старшей подруги, цитировала мне песни группы «Сектор Газа».

К. – швея. Зарабатывает на жизнь в прямом смысле своим горбом – у тех, кто гнет спину за швейной машинкой, в первую очередь садится зрение и страдает спина. Несмотря на то, что подшить брюки, посадить по фигуре костюмчик, сшить платье, детский карнавальный костюм и т.д. – идут прежде всего к ней, заработки у неё не великие. И муж не судья и не полицейский, простой работяга. И дом в деревне. И двое детей. 

- Белохвост запостила сообщение про акцию в «Типичном Рогнедино», а я сделала репост себе на страницу, - рассказывала она потом мне. – Утром 21 апреля пришло уведомление от ВК, что одна из моих записей удалена, а через пару часов у дома появились два вежливых человека в штатском. Составили протокол. Я подписала. А как я докажу, что ничего не репостила? К пяти вечера отвезли в Дубровский районный суд. Там быстренько присудили мне 20 тысяч рублей штрафа. Апелляцию подавать не буду – говорят, мне и так дали по минималке. Лучше заплачу и забуду. 

20 тысяч рублей для этой семьи – деньги! И ещё какие. Разом не заплатишь, по рублю никто не насобирает. И сколько их таких по всей стране? Наказанных за интерес к судьбе человека? Семью К. государство тоже наказало. Выдрало у них хороший такой кусок, прямо с кровью выдрало. 

Пугает, что это всё стало так близко. На расстоянии вытянутой руки. Государство в лице группы siloviki дышит тебе в затылок. А в это время… 

В это время я любуюсь новым домом, построенным на землях бывшего Рогнединского совхоза (руины, развалины). Двухэтажка «с иголочки» посреди останков элеватора – жилье, построенное для детей-сирот и для врачей, которые, конечно же, когда-нибудь приедут в эту забытую богом деревню, чтобы, как Булгаков, лечить местных. Только строительство заморожено. По суду. Потому что строили без плана, без проекта, без разрешения. И коммуникаций к нему не подвести. Сколько-то (подозреваю, что довольно много) денег ухнули в яму, и ничего. 

Впрочем, больница – а был ведь целый комплекс зданий! – давно уже не больница, а филиал Жуковской ЦРБ (район даже не соседний, от Жуковки до нас бедным терапевтам трястись полсотни километров). Терапевты бывают три раза в неделю, специалисты не чаще раза в неделю. Своего и осталось – лаборатория и скорая помощь. 

Большая часть окрестных деревень вымерли. Стоят деревянные дома, отрезанные от электричества, глядят слепыми окнами на дорогу. Дальние сёла сражаются за то, чтобы выжить – любой ценой сохраняя школы. Которые продолжает за любую мелочь штрафовать местная прокуратура (у которой, между прочим тоже план по штрафам). 

Зато во время акций в поддержку Навального, во всяком случае, в январе было так, на центральной площади дежурит одинокий полицейский, командированный из Дубровки (своего пункта полиции в Рогнедино несколько лет как нету). Юрик, муж моей лучшей подруги, тот ещё тролль, возвращаясь с работы, всегда тормозил рядом и спрашивал – ну что, служивый, один тут митингуешь? Тот ругался, злился, а поделать ничего не мог – служба. 

Юрку в апреле унёс ковид. Повод посетить малую родину был очень печальный. Хтонь и мрак, в который сползает моя страна, захватил и мою деревню, и отдельно взятую семью. Дуют холодные, промозглые ветра времени, и некому нас защитить, кроме нас самих.

Зато природа настолько очистилась, что на Льнозаводском озере плавают утки, а на Совхозном ночуют лебеди, направляясь к себе домой.