Репрессии как метод воспитания непокорных: от КДН до суда над Навальным

Сказано это было в отношении Алексея Навального, которого Европейский суд по правам человека буквально на днях потребовал освободить немедленно. Россия, как страна, ратифицировавшая Конвенцию по правам человека, это требование была обязана исполнить. Но не исполнила. И не исполнит. 

Про пыль под ногами этот неустановленный политолог, увы, очень прав. Какие шансы у простых людей здесь чего-то добиться, в этой судебной системе? Да никаких. Процент оправдательных приговоров по уголовным делам смехотворно низкий  (десятые доли процента). Статистики по административным правонарушениям по политическим статьям нет. Но что-то подсказывает мне, что дела там не лучше: об этом говорят многочисленные истории задержанных — как участников митинга, так и случайных прохожих. Протоколы-близнецы, отказ судей принимать ходатайства о просмотре видеозаписей со стороны защиты, отказ привлекать свидетелей приводит к решениям не в пользу задержанных. А у судей никогда нет оснований не доверять сотрудникам полиции. 

Из процесса уходит состязательность, у следствия нет мотива качественно работать, правильно собрать доказательства. У прокуратуры — грамотно и аргументировано обвинять. Качество работы падает за её необязательностью. И вот ты уже видишь полицейскую даму, которая, составляя протокол о задержании несовершеннолетней, ссылается на видеозапись, рапорт о передаче которой означенной полицейской даме будет передан лишь десять дней спустя. И на вопрос защитника: «каков был процессуальный путь получения доказательства?» дама будет хлопать глазами и отвечать: «я не понимаю, чего вы от меня хотите?». 

И это уже наша, саратовская история. У нас тут не самая агрессивная полиция в России. «Космонавты» в полной амуниции во время митингов и шествий в переулках не прячутся. Рук не заламывают, на землю не валят. «Отбить» у одинокого полицейского, будь он хоть трижды с мегафоном, любого оратора толпа может довольно толнуть легко. Но вот после того, как всё закончилось, они собирают жатву.

Одной из тех сорока с лишним задержанных после акции в поддержку Алексея Навального, прошедшей 31 января, оказалась несовершеннолетняя М. Инспектор по делам несовершеннолетних майор Наталья Беккер составила на неё целых четыре протокола по итогам одного задержания. И вместо суда дело М. рассматривала комиссия по делам несовершеннолетних Ленинского района.

Золотой ребёнок — сказал бы любой из нас. Ответственный, отзывчивый. Но тем не менее, дело об административном нарушении ответственного и отзывчивого пока еще ребенка рассматривает комиссия по делам несовершеннолетних. 

М. вместе с мамой сидят за столом. Напротив восемь женщин и один мужчина безразлично пялятся кто в столы, кто в телефоны. Председатель Лисицина, блондинка в кофте цвета бутылочного стекла — зачитывает протоколы.  По двум из них дела прекращают сразу — майор Беккер уличила девушку в том, что она была без маски при большом скоплении народа. На фото у М. маска есть, просто приспущена на подбородок. Но фото эти не могут быть допустимыми доказательствами: неясно, где, когда и при каких обстоятельствах они сделаны. 

По двум другим протоколам защитник М. Фёдор Демьянчук, требует присутствия инспектора, составившего означенные протоколы. Для сохранения состязательности процесса. Заседания будут переноситься дважды.

На втором присутствует не только майор Беккер, но и помощник прокурора Ленинского района, оставшийся неизвестным.

 Так что же вменяют в вину несовершеннолетней М.? Лисицина читает голосом монотонным, без эмоций: 

«23 января с 14.10 до 16.30 М. принимала участие в мероприятии, выкрикивала: «Путин вор и не мужик, бабки вывез в Геленеджик», «жулики и воры, пять минут на сборы», «путина на ёрш». 

А 30 января указанная М., согласно протоколу, хлопала в ладоши в поддержку Навального. 

На видео, по ходатайству Беккер, приобщенному к первому протоколу, видно и слышно, что участники митинга выкрикивают совсем другие лозунги. Люди скандируют: «свободу политзаключенным!», «Россия будет свободной!», «Россия без Путина!», «Я/Мы не боюсь!», «Радаева в отставку!» и «перемен!», за последним следует дружное пение «Перемен! Требуют наши сердца!».

А дальше Демьянчук устраивает для Беккер экзамен:

 — В момент составления протокола у вас какие доказательства имелись, что М. выкрикивала лозунги? 

— Видеоматериалы имелись, — отвечает Беккер. — Но не приобщались. Видео было у меня на телефоне. Я не могла его приобщить. На диск не записывала отдельно. 

Наталья Беккер — красавица-брюнетка, невысокая, с длинными, жгучими черными волосами. Она с неудовольствием смотрит на Фёдора из-под челки. 

— А кем и когда были сделаны видеозаписи? — продолжает Фёдор.

— Их делали сотрудники УВД города, — отвечает майор. — Сначала собирали полностью видеоматериал, а потом разбивали его на части. Когда материал был готов, я записала его на диск. 

— То есть вы составляли протокол об административном правонарушении по видеозаписи, не приобщенной к материалам дела? 

— В объяснениях М. было сказано, что она согласна, что она выкрикивала лозунги. Видео я ей с телефона показала. 

— Кем конкретно было сделано видео? Фамилия, звание? 

— Сотрудниками УВД города. Я не буду называть вам фамилии. Потому что это оперативные сотрудники, которые были специально задействованы, чтобы привлекать людей к административной ответственности. 

— Как они передали его вам? Каков был процессуальный путь получения этого доказательства? 

— Я не понимаю, чего вы от меня хотите. 

— Они написали рапорт — я, такой-то такой-то, предоставляю в распоряжение майора Беккер видеоматериал, отснятый тогда-то и тогда-то? Так было? 

— Нам передали ее фото, сказали, что она присутствует на видео. Видео было предоставлено посредством внутренней электронной почты. У нас есть внутренний документооборот в МВД, куда приходит и складывается всё. 

Но тут комиссия по делам несовершеннолетних полностью игнорирует процессуальное нарушение и выносит решение: оштрафовать М. на 10 тысяч рублей по части 5 статьи 20.2 КоАП. Игнорируя призывы Демьянчука вспомнить, что комиссия эта не только по делам несовершеннолетних, но и по защите их прав. А право собираться мирно и без оружия, чтобы выражать свое мнение, закреплено не только в Конвенции о правах человека, но и в Конституции РФ. И даже в её новой редакции статья 31 не претерпела никаких изменений. 

Чуть позже то же самое видео на том же самом диске майор Наталья Беккер попробует приобщить и ко второму протоколу. Несколько минут Демьянчук, впрочем, с помощью прокурора, будет объяснять полицейской даме, что это два разных дела, к которым должны прилагаться два разных носителя. 

— Отложимся? — тут же реагирует председатель Лисицина на внезапно возникшую заминку. Вопрос оправдать девушку из-за ошибки полицейской дамы даже не стоит. И комиссия в полном составе голосует за перенос заседания. 

Удивительное дело, но комиссия практически всегда единодушна в принимаемых решениях. Удивление и желание посовещаться вызывает только ходатайство о разрешении фото и видеосъемки заседания. В этот момент не председатель комиссии, а помощник прокурора показывает жестами тайм-аут и просит прерваться. Фото и видеосъемку традиционно не разрешат. 

На этом заседании, куда представитель прокуратуры придет в первый раз, будет видно, что главная тут не Лисицына, главный тут — человек в синем мундире. Он будет кивать или мотать головой, а комиссия станет поднимать руки «за» или не поднимать, когда она «против». Он будет голосовать по всем вопросам вместе с комиссией, пока Демьянчук не напомнит Лисициной, что помощник прокурора, вообще-то не член комиссии и права голоса не имеет. После чего «синий мундир» руку поднимать перестанет. А на следующем заседании будет вести себя тихо и скромно, и больше интересоваться содержанием своего смартфона, чем происходящим действом. 

На следующее заседание майор Беккер принесёт еще один диск с видеозаписью и рапорт о получении видеозаписи от оперативного сотрудника. И даже назовёт его фамилию. 

— О, я смотрю, наш прошлый ликбез не прошел для вас даром, и вы подготовились? — съехидничает Демьянчук. — Но всё-таки интересно, почему протокол от 31 января у вас основывается на видеозаписи, полученной на основании рапорта, подписанного десятым февраля? 

— Вы что, мне тут экзамен решили устроить? — взбрыкнет полицейская дама. 

— Вам — да, — пожмёт плечами Фёдор. — Должен же вас хоть кто-то научить работать. 

— Я ходатайствую об исключении этой видеозаписи из списка доказательств, — скажет потом защитник. — На видео нет никаких исходных данных. Мы не можем знать, что она сделана 31 января, а не 23-го. На девушке та же одежда, что на прошлом видео, тот же макияж. В конце концов, на улице та же погода. 

— Но тут в компьюетере видно — файл называется 31 января, — вступается за майора председатель КДН Лисицина. 

— Файл можно назвать как угодно, название файла — это не исходные данные, — объясняет защитник. 

Ходатайство комиссия единодушно отклоняет.

В заключительном выступлении Демьянчук попросит комиссию трактовать все сомнительные моменты в пользу своей подопечной. Вновь сошлется на Конвенцию о защите прав человека, на Конституцию РФ, на кодекс административных правонарушений. Отдельно заметит, что право не свидетельствовать против себя и право на защиту не было разъяснено М. перед опросом. Что опрос несовершеннолетней проводился в отсутствии её родителей. 

Но комиссия вновь единогласно отклонит ходатайство Демьянчука о прекращении дела, признает  М. нарушителем стати 20.2 КоАП РФ и оштрафует её на десять тысяч рублей. 

Два года назад, после обыска в собственной квартире, псковская журналистка Светлана Прокопьева написала в одной из своих колонок — «у вас должен быть адвокат. У каждого человека в этой стране должен быть адвокат (не верьте министрам, которые ноют, что юристов слишком много, а трактористов — мало). Без адвоката — никак».  

Увы, за два прошедших года с момента обыска у Прокопьевой, ситуация в стране стала только хуже. И каждый, кто готов протестовать, должен понимать, к кому можно обратиться за защитой и правовой помощью.

В случае административного нарушения достаточно простого защитника по ходатайству, написанному вами. Никакой нотариальной доверенности не требуется. Защитник, который знает права, знает процесс, не даст вас запугать. Защитник и 51 статья Конституции, которая позволяет не свидетельствовать против себя. Отбиться на этапе составления протокола, не дать навесить на себя более тяжкий груз ответственности, в провинции пока чуть проще, чем в столицах. 

В истории М. поражает несколько вещей. Во-первых, единодушие членов комиссии, которые, не совещаясь, в едином порыве одинаково голосуют. Слушают ли они вообще, что происходит во время обсуждения? Точит ли их червяк сомнения? 

Мои попытки спросить у этих женщин — а чем, собственно говоря, КДН занимается еще, наткнулись на глухую стену молчания. Они отводили глаза, рассматривали стол, начинали возиться в телефоне.

Пришлось гуглить. В общем-то, комиссия по делам несовершеннолетних и защите их прав существует, в основном, чтобы защищать их права и интересы: заниматься профилактикой безнадзорности, контролировать условия воспитания, обучения, содержания несовершеннолетних, обеспечивать защиту от психического, физического и иных форм насилия, способствовать социальной реабилитации детей в социально опасном положении. 

В перерыве одного из заседаний две представительницы КДН обсуждают свою работу. «А что она? А что ты? А как себя повела? Ну, ты знаешь, я считаю, что жизнь в грязной комнате — это жестокое обращение с ребенком, и когда ребенок в грязной одежде ходит — тоже жестокое обращение». 

Я вспоминаю летние дни на даче у Волги — мы днями бегали грязные, как поросята. Переодеть футболку, в которой мы вчера день валялись по земле, изображая солдат? Да ни за что! Я вспоминаю, как мы висели на заборах, гоняли на великах, мерили лужи и периодически тонули в них. Это было счастьем — не убрать на ночь игрушки, и, падая от усталости, сладко засыпать, укрывшись одеялом, среди разгрома и бардака. 

Я вспоминаю свою сестру, к которой две тётки из КДН пришли, когда её муж буквально только что ушел на ночную смену. Она и открыла им дверь после девяти вечера, потому что думала, что он что-то забыл и вернулся. И эти тётки вошли в прихожую в грязных сапогах к матери двоих маленьких детей и стали её допытывать и допрашивать, как же это она так мешает своим соседям снизу, что те накатали на нее аж 17 жалоб в администрацию. Пугали, что отберут детей. А под конец профилактической беседы с укором велели ей — «ну вы бы хоть убрались!». 

Соседи снизу, сами не пример адекватности, скорее наоборот, написали жалобы на то, что дети после девяти вечера громко топают по квартире. 

Я не знаю, что обсуждали тёти из КДН Ленинского района, может быть, там и правда, вопиющий случай. Но было ощущение, что они не очень понимают в детской психологии. И что для системы главное — не помочь, а наказать. 

А это та вещь, которая поражает не меньше, чем единодушие в голосовании: вы, с одной стороны, требуете растить детей в чистоте, уюте, воспитывать их ответственными, отзывчивыми, самостоятельными. А когда такие дети замечают ложь и несправедливость, им — внезапно! — нельзя об этом говорить. Им нельзя выражать свое мнение. Они еще маленькие и жизни не нюхали. Их зомбируют и втягивают в политику. Но тут ведь или то, или то — или самостоятельный и сам решает, или недееспособный и вы за него решаете. 

Это же касается не только тех, кому не исполнилось 18 лет. Это касается студентов, которых наказывают, отчисляя из вузов, молодых специалистов, уволенных с работы. 

Воспитательная система, работающая не чтобы помогать, но чтобы наказывать — сначала родителей, которые не справляются, потом детей, которые без разрешения сунулись в политику, постепенно трансформируется в правоохранительную и судебную. И те тоже призваны не охранять, а наказывать. 

Возвращаясь к словам политолога о Навальном и пыли под ногами — тут, скорее, обратная зависимость. Они могут поступать ТАК с очень известным человеком именно потому, что ощущают, что все мы — пыль под их ногами. Рассказывать о дворце Путина именно поэтому и стоит 3,5 лет лишения свободы, потому что хлопать в ладоши в поддержку Навального стоит 10 тысяч рублей.