История репрессий
История репрессий. Война, плен и лагерь филолога Бугаенко
В биографии известного саратовского ученого Павла Андреевича Бугаенко (1908–1983) есть ряд лакун, связанных с цензурными нормами советского периода. Научная и административная карьера критика и историка литературы выглядит безупречной. Доктор филологических наук, профессор Бугаенко с 1958 г. заведовал кафедрой советской литературы Саратовского государственного университета. В 1969–1970 гг. исполнял обязанности ректора СГУ. И только после смерти в официальной биографии филолога появляются скупые строки: «Был в немецком плену, бежал из плена, войну закончил в советских войсках». О том, что после побега Бугаенко попал в другой лагерь – уже советский – знали лишь его родственники и те, кому эта информация полагалась по службе.
Более того, в 1989 г. в Архиве новейшей истории Саратовской области «в связи с истечением срока хранения» было уничтожено фильтрационное дело П.А. Бугаенко. Подобные дела заводились в том числе на бывших военнопленных в ходе проверки в специальных фильтрационных пунктах и подлежали уничтожению, т.к. не содержали «каких-либо сведений о действиях, которые можно квалифицировать как преступления проходящих по ним лиц».
И только благодаря семейному архиву, сохраненному дочерью Павла Андреевича Светланой и внуком Андреем Цеповым, стали доступны документы, проливающие свет на этот период жизни ученого.
Однако «темные пятна» появились в биографии Бугаенко гораздо раньше. Например, на сайте СГУ сообщается, что он «поступил в 1926 г. в Саратовский государственный университет, но в 1929 г. был отозван по решению крайкома ВКП(б) и направлен директором Балашовского педтехникума». Спустя полвека после событий Павел Андреевич, уже будучи признанным ученым и преподавателем университета, рассказывал об этом так:
«Я не закончил педагогический факультет. По решению крайкома комсомола и соответствующих партийных инстанций, за несколько месяцев до окончания педагогического факультета я был отозван с учебы и направлен директором Балашовского педагогического техникума. <…> В самом техникуме я работал очень мало. Приходилось выполнять поручения окружного комитета партии по коллективизации, по ликвидации буржуазных классов. Обстановка была очень тяжелая. В селе Большая Грязнуха, рядом со мной моего товарища, заведующего окружным политпросветом, убили кулаки. Так что все это было очень сложно. Сейчас кажется, что мы наделали тогда немало ошибок, несколько прямолинейно подходили к вопросу коллективизации, но в общем колхозы были организованы».
Согласно удостоверению, выданному Особой Тройкой Балашовского района 11 марта 1931 г. вчерашнему студенту, Павел Бугаенко «является особо уполномоченным по Мало-Меликскому сельсовету для проведения выселения кулаков и их семей. С момента Вашего пребывания все находящиеся на месте уполномоченные, командированные районными организациями, переходят в его непосредственное распоряжение. Партийным, советским и общественным организациям предлагается оказать Бугаенко полное содействие в проведении намеченных мероприятий».
Исходя из содержания другого удостоверения, 23-летний филолог успешно справлялся с непривычными задачами, и начальство перебросило его в следующий район. «Предъявитель сего тов. Бугаенко является Особо уполномоченным по выселению кулацких семей из Балашовского района по Алмазовскому сельсовету», – гласит документ от 5 июля 1931 г.
Завершив борьбу с кулаками, Павел Бугаенко в 1932 г. возвращается в Саратов и получает повышение по службе, его направляют по линии народного образования. С сентября 1936 г. по июль 1937 г. он работает заместителем заведующего гороно. Однако уже в сентябре того же года он неожиданно оказывается в должности замдиректора педагогического училища в Иркутске. Причина переезда в Сибирь указана в случайно сохранившемся черновике заявления в прокуратуру города Саратова:
«18 мая с/г., бывшим контр-революционным, вредительским руководством Саратовского Горсовета, возглавляемого тогда врагами народа – троцкистскими бандитами, на работу Зав. ГорОНО был назначен гр. Кочетов. Вскоре после его прихода мне стало ясно, что он негодный работник и темная личность. Свои предположения я сообщил Зав. ОблОНО Полякову и просил как у него, так и у самого Кочетова освободить меня от работы. Поляков этого вопроса не решал, а мерзавцу Кочетову нужно было другое; известный прием бандитов состоит в том, чтобы кричать “держи вора!” Кочетов прибегнул к этому приему, придравшись к ошибке, совершенной мною в распределении путевок, он снимает меня с работы, а затем совершенно безнаказанно продолжал везде поносить меня и приписывать мне все недостатки, крупнейшие прорывы и даже вредительство. Я по мере сил разоблачал истинное лицо и действия самого Кочетова. Обращался лично к быв. облпрокурору, который отказался рассматривать это дело. <…> Свыше двух месяцев ходил я по вине Кочетова и его своры без работы. Довел семью до того, что она осталась без куска хлеба, и больше я ждать не мог. В сентябре м-це, не дождавшись еще результатов, я выехал из Саратова и получил преподавательскую работу в г. Иркутске».
Неизвестно, был ли оригинал заявления отправлен в прокуратуру, и последовала ли какая-либо реакция на жалобу Бугаенко. Отметим лишь, что по независящим от него обстоятельствам все фигуранты данного документа были «изъяты» органами НКВД. 29 июня 1937 г. был арестован председатель Саратовского горсовета А.Я. Гринштейн, в сентябре – прокурор Саратовского края С.А. Пригов и врио заведующего гороно Г.П. Кочетов, 3 октября – заведующий облоно П.А. Поляков. Все они были в скором времени расстреляны.
Павел Бугаенко впоследствии рассказывал близким, что переехать в спасительный Иркутск ему посоветовал университетский приятель Василий Черников, который с 1935 года работал в тамошнем пединституте. При этом сам Василий Михайлович не избежал ареста и провел полтора года в тюрьме по обвинению в антисоветской деятельности. Впоследствии он, как и Бугаенко, вернулся в саратовский университет, до 1981 г. работал на кафедре русской литературы, в 1954-1955 гг. был деканом нашего филфака.
А уцелевший во время чисток коммунист Павел Бугаенко в сентябре 1939 г. был призван в армию по партийной мобилизации и начал неожиданную для штатского служащего военную карьеру. Так, он прошел всю советско-финляндскую войну и 23 марта 1940 г. был награжден орденом Красной Звезды. По окончании операции Бугаенко участвовал в походе в Бессарабию. В июле 1940 г. был назначен заместителем начальника штаба по тылу в 16-ю танковую дивизию, расквартированную в Кишиневе. Поэтому в боях с фашистами старший лейтенант Бугаенко участвовал с первого дня войны: 22 июня 1941 г. его часть держала оборону по реке Прут.
Затем дивизия, в которой служил Бугаенко, последовательно обороняла Умань, Полтаву, Харьков, участвовала во взятии Ростова и в разгроме артгруппы Клейста. За Ростовскую операцию была переименована в 5-ю Гвардейскую танковую бригаду. В апреле 1942 г. капитан Бугаенко был назначен помощником начальника штаба по кадрам.
12 мая 1942 г. танковая бригада пошла в наступление в направлении Харькова и попала в окружение. 25 мая родным в Саратов было направлено извещение о пропаже бойца Бугаенко без вести.
Фронтовая жизнь достаточно подробно описана не только в воспоминаниях самого Павла Андреевича, но и в книге «Немеренные версты» его сослуживца Героя Советского Союза генерал-лейтенанта В.Н. Джанджгавы. Однако в советские годы не было никакой информации о том, где Бугаенко провел последние три года войны.
В семейном архиве хранится «Объяснительная записка об обстоятельствах попадения в плен», написанная майором Бугаенко уже после освобождения, в лагере для бывших военнопленных. Вероятно, эти карандашные записи в тетради германского производства – тоже черновик, иначе невозможно объяснить, каким образом показания для контрразведки оказались в семейном архиве автора.
«26 мая 1942 г. было приказано командирам и бойцам выходить группами и поодиночке. В ночь с 28 на 29 мая, около 22 часов я брел по камышам вдоль берега р. Берека и был внезапно схвачен немецким патрулем. Затем был посажен в машину и привезен в с. Бунаково, где на площади уже находилось до 3-х тысяч пленных <…>. Затем колонну пленных со всевозможными издевательствами погнали по маршруту Алексеевка – Тарановка. В Тарановке нас погрузили в вагоны и направили в лагерь г. Проскуров, через три недели, в лагерь Владимир-Волынск<ий>, оттуда через месяц в лагерь Ченстохов, оттуда в лагерь Хаммельбург (Сев<ерная> Бавария) и наконец привезли в г. Нюрнберг и назначили в рабочую команду на машинную фабрику Павла Лейстритца, изготовлявшую масляные насосы. Здесь заставили работать на станках.
Уже с осени 42 года я вступил в общение с товарищами для организации подпольной большевистской группы. <…> Работа была направлена на противодействие изменнической работе Власова и его банды, на правильное разъяснение мероприятий нашей партии и Сов<етской> власти, на поддержание моральной силы наших людей, бодрости их духа, на борьбу за понижение производительности труда, на станколомство, на производство брака.
Осенью 1944 года, после воздушных бомбардировок Нюрнберга остатки фабрики были переведены вместе с пленными в лес вост<очнее> Нюрнберга. Весной 1945 года фронт стал приближаться с Запада. В ночь на 4 апреля вместе с двумя товарищами я бежал из ночной смены с завода. До 18 апреля мы бежали по лесам, 18 апреля перешли американский фронт.
К 7 мая мы были привезены на сборный пункт для советских граждан. Туда прибыл уполномоч<енный> миссии СНК по репатриации ст<арший> л<ейтенан>т Карамышев и назначил меня начальником штаба дивизии, организуемой из б<ывших> совет<ских> военноплен<ных>».
Удивительным образом заключенному Бугаенко удалось не только сохранить, но и вывезти на родину документы этого периода своей жизни. Возможно, они дают гораздо более полное представление о советских лагерях для военнопленных, чем уничтоженное впоследствии личное дело.
Так, согласно машинописным и рукописным справкам, 7 мая 1945 г. Павел Бугаенко попал в проверочно-фильтрационный офицерский лагерь № 269 в городе Баутцен (Саксония). И в тот же день (!) он был назначен начальником штаба дивизии. Судя по документам тех лет, Бугаенко удавалось делать карьеру даже за колючей проволокой. 14 июля он занимает должность начальника штаба 7-го офицерского батальона, 15 июля ему разрешен выход за пределы лагеря и, кроме того, узник получает право пользоваться велосипедом на территории города. 9 августа Бугаенко объявлена благодарность за наведение дисциплины и порядка в лагере, а 21 августа – благодарность за подготовку празднования Дня авиации.
Особо стоит отметить, что в сентябре 1945 г. в фильтрационном лагере офицерами при участии Бугаенко был выпущен «Литературный альманах». Полноценное издание объемом 28 страниц включало стихи и прозу, было отпечатано и переплетено на профессиональном оборудовании, и по качеству полиграфии превосходило многие провинциальные советские сборники военных лет.
Кроме того, на фотографиях солагерники Бугаенко предстают в военной форме, при погонах, с газетами в руках. Сам Павел Андреевич запечатлен сидящим за письменным столом в кабинете.
В то же время родные ничего не знали о судьбе пропавшего без вести с мая 1942 года. Очевидно, при всей мягкости лагерного режима, переписка с родственниками была запрещена. И лишь 4 октября 1945 г. жена Вера Бугаенко получила письмо от незнакомого ей Анатолия Утесова:
«Я вам хочу объяснить об одном деле. Я сам работал в Германии, и в последние дни существования Германии я встретился с вашим мужем, который прятался от немцев в лесах. Я ему помогал. После освобождения нас американцами, я с ним встречался несколько раз, после чего мы разъехались в разные стороны. Где он сейчас, я не скажу Вам точно. Если вы интересуетесь своим мужем Павел Андреевичем Бугаенко, я вам все опишу подробно, как вы дадите мне ответ. Это маленькое письмо передано одним красноармейцем, который увольняется, сам родом из Саратова».
Советский лагерь в Баутцене ликвидируется, и 20 октября штатный лектор и начальник штаба Бугаенко отправляется эшелоном в город Муром в 99-й запасной стрелковый полк. Носив офицерские погоны, он, тем не менее, не имел права сообщить жене, что живой.
В это время Вера Николаевна получила второе письмо от Анатолия Утесова:
«Привет из Австрии! <…> Я вам писал за Павлика, но не всё, а сейчас опишу всё подробно, как я его встретил. Дело было 10 апреля 1945 г. Я работал в Германии. И вот в этот день, был очень жаркий, я работал в лесу. Примерно часа в четыре дня стал я закуривать. В это время между соснами увидел я двух человек, которые увидели меня тоже и присели. Я обозвался, что если русские, идите ко мне. Они оба приподнялись и пришли ко мне. <…> Американская армия приближалась к нам. И вот ваш Павлик и еще два товарища убежали из лагеря военнопленных и блуждали по лесам и вот встретились со мной. После того я с ними встречался несколько дней, носил им кушать и помогал всем, чем мог. И вот 18 апреля нас освободили американцы – а 19 апреля ко мне пришел Павлик и его товарищ, посоветовались и они ушли от меня в соседнюю деревню в комендатуру, но никакой комендатуры там не было. <…> а как расставались, то он взял мой адрес, а я его. <…> Где он находится, я вам сказать не скажу, а предположения могут разные быть».
И только 8 ноября 1945 г. Павел Бугаенко получил возможность написать жене самостоятельно. Письмо отправлено со станции Навашино Горьковской области:
«Дорогая Вера! Впервые за несколько лет я получил возможность написать эти строки. Это письмо мое, первая весть после долгих лет разлуки, предвестник скорой, может быть, встречи. Как бы там ни было, – я остался жив, сердце честного советского человека, сердце большевика по-прежнему бьется в моей груди. Родина, ты и дети – были моими путеводными звездами, которые освещали мне тяжелый и мрачный путь жизни в эти годы. <…> Что скажете вы, если “в шинели, ветрами подбитой”, вернется ваш…?»
Отметим, что боевой офицер и бывший узник оставался филологом в любой ситуации. «Подбитую ветрами шинель» Павел Бугаенко позаимствовал из «Дневника провинциала в Петербурге» Салтыкова-Щедрина.
В декабре 1945 г. майор Бугаенко, наконец, демобилизовался и вернулся к жене и детям в Саратов. Уже в марте 1946 г. Павел Андреевич стал заместителем директора музея Чернышевского, откуда в 1949 г. перешел в Саратовский университет, где работал до конца жизни.
