Как родина отблагодарила ликвидаторов чернобыльской аварии

Саратовец Анатолий Демин провел в окрестностях Чернобыля 111 суток. Каждый день отмечен короткой записью в коричневом блокноте. Анатолий Иванович 31 год хранит эту маленькую книжечку на антресолях. Несколько лет назад, когда дома появился компьютер, пенсионер нашел на интернет-карте точное место, где стояла его котельная, подававшая горячую воду на пункт санобработки. Душ и баня были одним из основных методов радиационной защиты ликвидаторов: «Как мне сказал врач на распределительном пункте, ничего страшного в зоне нет, главное – мойся три-четыре раза в день». 

«Такой орел нам нужен!»

Анатолий Иванович вырос в Клевенке Ивантеевского района. Это именно такой населенный пункт, от которого хоть три года скачи, ни до какого государства не доскачешь: 340 километров до Саратова, 200 – до Самары. Отец Демина работал кузнецом, в семье было шестеро детей. В 1960-х село было большим, в каждом классе школы – больше 30 человек. Сейчас в Клевенке, по официальной статистике, осталось около 400 жителей.

Демин переехал в город после срочной службы в армии. «Заехал в гости к брату, он работал в Саратове на заводе. Соседи по общежитию говорят: такой орел нам нужен!». Анатолий Иванович стал ковщиком тугоплавких металлов. «Это была редкая профессия, шестнадцать человек на всю страну. Условия – тяжелейшие. Ротационно-ковочные машины, сильнейшая вибрация, две печки электроводородные по 1500 градусов. От них в цеху была жара 60 градусов. Смена – восемь часов. За неделю хлопчатобумажная роба белая становилась. Нам, ковщикам, хирурги на профосмотрах говорили: пейте газированную воду с солью, потому что из костей всё вымывается, – Анатолий Иванович, задумавшись, ерошит волосы на затылке. – Да, поработали. Вспомнить страшно. Но мне тогда двадцать лет было, все нипочем».

Проработав 15 лет на «Элмаше», собеседник перешел на «Металлист». Переоформить бронь (освобождение от сборов военнослужащих запаса. – Авт.) он не успел. «Другие ребята после армии по восемь раз на этих сборах побывали – урожай собирали, на стройках работали. А меня первый раз военкомат выловил – и сразу в Чернобыль!» – хмыкает Анатолий Иванович. Кстати, взрослых уже мужиков, одетых в заношенную военную форму, тогда иронично звали партизанами. Их призывали будто бы на сборы, а направляли строить, убирать урожай. И  в Чернобыле – тоже отправляли.  

По состоянию здоровья никого не отсеяли. Как вспоминает саратовец, позже, уже в Тоцких учебных лагерях, он встретил запасника из Тольятти, который передвигался на протезе. 

«Кто-то пытался слинять. Перед отправкой в учебку нас привезли в военкомат в Мирном переулке. Напротив цирка тогда находился винно-водочный магазин. Один из наших сбегал туда и напился в дуговину – наверное, рассчитывал таким способом опоздать на поезд и остаться в Саратове. В военкомате над ним посмеялись. Отправили в вытрезвитель и сказали, что назавтра он все равно поедет в Тоцк со следующей партией».

По словам Демина, сотрудники военкомата не пытались воодушевить «партизан» пафосными речами. «Мы все взрослые мужики, не романтики. Уже в Тоцких лагерях нам объявили, что в Чернобыле будут платить по 139 рублей в месяц на карманные расходы плюс тарифная ставка по разряду и сдельщина. Выходило прилично, почти в два раза больше, чем моя зарплата в Саратове».

К тому моменту со времени аварии на ЧАЭС прошло два года. В советских СМИ тема не особо обсуждалась. «Изначально по телевизору сказали, что на крыше станции загорелся рубероид. Конечно, я сомневался, что всё так просто. Срочную службу я проходил в РВСН (ракетных войсках стратегического назначения. – Ред.). Там радиация относительно «упакована», но я представлял, насколько это может быть опасно».

После учебки запасников на поезде повезли в Киев. «Ехали долго, но весело. Братья-проводники не первых нас везли. Охотно меняли наш сухпаек – тушенку и сгущенку – на водку». В городе Белая Церковь находился штаб ликвидационной операции. Оттуда вновь прибывших на ЗИЛах повезли в Иванковский район и дальше в село Ораное, где дислоцировалась Киевская бригада, к которой их приписали. 

«Тут нормально всё, не боись»

На распределительном пункте Демину встретился военный медик, который когда-то проходил практику в Саратове. «Разговорились. Оказалось, он снимал квартиру на улице Ломоносова, а я жил на следующей троллейбусной остановке. Он мне говорит: тут нормально всё, не боись. Главное – мойся, по сто раз в день мойся, как можно чаще меняй белье и сапоги. Я его спрашиваю: ну а Высоцкий-то правильно пел о том, что «Столичная» очень хороша от стронция? А вот это, говорит он мне, строго запрещено. Тех, кого поймают подшофе, лишат оплаты, а после командировки напишут о недостойном поведении на завод, в партком и жене».

Новобранцев распределили по военным специальностям. Кто-то попал в ремонтный батальон, следивший за состоянием транспорта, кто-то – в батальон спецуборки, проводивший дезактивацию грунта вокруг АЭС, кто-то – в разведроту, замерявшую радиацию в различных местах зоны. Одно из подразделений прозвали «зондеркомандой» – их задачей было проверять выселенные деревни. «После эвакуации люди поняли, что их никто нигде не ждет, многие старались вернуться», – вздыхает Анатолий Иванович. Его назначили в котельную на пункт спецобработки техники и персонала, возвращавшегося с работ в зоне. 

Жилой лагерь находился за пределами 30-километровой зоны. Ликвидаторов расселили в армейских палатках на 20 мест. По утрам на военных грузовиках отвозили на 12-часовую вахту в зону (иногда смена затягивалась на сутки). Из средств защиты был только респиратор. 

Первая отметка в блокноте Демина – 11 июня. Пункт располагался в 6-7 километрах от Чернобыля в сторону Припяти. Здесь находилось несколько вагончиков (в одном из них обустроили баню), котельная и автомойка – «чудо техники, таких в СССР в те годы еще не было». «Подвигов никто не совершал, мы просто работали», – говорит Анатолий Иванович. Днем и ночью через пункт шли грузовики, автобусы и легковые машины. По воспоминаниям собеседника, на тот момент в зоне работали около 50 тысяч «партизан» и 6-7 тысяч вольнонаемных – строители, электрики, химики, привлеченные большой зарплатой.

На ночь на пункте оставалось 15-20 ликвидаторов. «В окрестностях было очень много волков. Людей они совсем не боялись. Ночью садились вокруг бетонной площадки, освещенной фонарями. Было неприятно: выйдешь из вагончика покурить – а по периметру глаза горят. Днем мы специально прятали под вагончик всякие железки, чтобы швырять в волков. Часто они воровали у нас собак. Несмотря на отстрел после эвакуации, там осталось много дворняг. Мы их прикармливали. Был у нас один пес – здоровый, с крупной головой, мы его прозвали Радиком. Он долго прожил, месяца два, потому что как только слышал волков, залезал на вышку к телефонисту». 

По словам Демина, в газете Киевского военного округа рассказывалось о волчице, которая забралась в казарму и напала на дневального. Находчивый рядовой оборонялся ведром, пока на помощь не подоспел прапорщик с ножом.

Других диких зверей в зоне саратовец не видел. Ходить в лес было запрещено. «Партизаны» передвигались только по специальным бетонным дорогам. «Их круглосуточно мыли АРСы (авторазливочные станции, предназначенные для дезактивации. – Ред.), чтобы пыль не разлеталась».

«Нас старались подбодрить»

После смены, вернувшись в расположение бригады, ликвидаторы играли в нарды, шахматы, смотрели телевизор. «Телевизор был в каждой палатке, а иногда по два-три. Знаете, почему? Потому что Припять стояла пустая, – улыбается Анатолий Иванович. – Телики фонили немножко, но смотреть было можно». Пользоваться брошенной техникой разрешалось, «а вывозить домой – ни-ни».

Тем не менее, среди жителей СССР ходили слухи о том, что радиоактивные детали авто обнаруживались даже на Дальнем Востоке. Собеседник полагает, что такое вполне могло быть. «Рядом с АЭС остались тысячи металлических гаражей работников станции. А в них – новенькие легковушки. Ими занималась милиция. Снимали номера, писали на крыше трехзначное число, чтобы было видно патрулям с вертолета. Эти машины разрешалось использовать для передвижения внутри зоны. Но не исключено, что некоторые уехали дальше».

Кормили участников операции очень хорошо. «Мы все закабанели! – смеется Анатолий Иванович. – Продукты везли из Прибалтики. Впервые увидел там консервированную картошку в литровой банке – вареная, чищеная, открывай и ешь. Пили только минералку, и даже зубы с ней чистили. Я уже на вкус отличал, какую привезли: армянскую, северокавказскую или львовскую. Ох, она и надоела! Долго потом не пил».

Ликвидаторы досыта наелись бананов, которые в Саратове были большим дефицитом. Правда, в отличие от бесплатной еды в столовой, фрукты приходилось покупать. Килограмм бананов в чипке стоил 2 рубля 20 копеек – столько же, сколько колбаса. 

Дозиметром в лагере было принято проверять всё – обувь, одежду и особенно постель. Каждый вечер матрацы выносили из палаток и тщательно выколачивали. Утром, убрав постель, кровать сверху застилали пленкой. «В пленке было всё! Не только кровати, но и вешалки с одеждой. На земляной пол в палатке тоже постелили толстую пленку, чтобы можно было мыть». 

Из расположения бригады можно было позвонить домой. Для этого покупали талончик и в определенный час приходили на переговоры в военную машину связи. Ликвидаторы могли отправлять письма. Как полагает собеседник, переписку проверяли цензоры. «Однажды замполит зачитал нам отрывок чьего-то письма: «…а потом резинка на свинцовых трусах порвалась, трусы упали и травмировали мне пальцы ног». В блокнотике у Анатолия Ивановича лежит вырезка из армейской газеты: статья под заголовком «Ахинея о том, как лысеют в Чернобыле» развенчивает «слухи» о том, что участие в операции вредит здоровью людей.

«Мы скоро поняли: когда летает много вертолетов, на АЭС меняют фильтры. Видимо, в эти моменты происходили выбросы в атмосферу, и фон мониторили с воздуха. Могла прибольнуть голова, во рту появлялся металлический привкус. Офицеры говорили: ничего особенного, поболит и перестанет».

Выходных у ликвидаторов не было. По вечерам в бригаде часто устраивались концерты. Саратовец видел молодую Машу Распутину в костюме морпеха, а вот на Пугачеву не попал – был на вахте. «И в жилой зоне, и на пункте пропуска стояли громкоговорители, постоянно крутили музыку – Катю Семенову, Валентину Легкоступову. Наверное, нас старались подбодрить».

Однажды земляк, работавший на автобусе, предложил Демину прокатиться на станцию. Сам аварийный корпус АЭС уже находился под саркофагом. Анатолию Ивановичу запомнились пруды-охладители, в которых плавали двухметровые сомы, и единственная сосна, оставшаяся от «рыжего леса». «Сосна растет в виде трезубца. Горизонтальные ветки покрыты скобами. Как нам объясняли, в войну на этом дереве полицаи вешали партизан, а потом партизаны – полицаев. Под сосной осталось 30-40 памятных знаков, поставленных разными воинскими частями. Весь остальной лес спилили и закопали, даже сжигать его было нельзя».

После дембеля

На вахты каждого участника посылали до тех пор, пока общая набранная доза не достигала 4,5 рентгена. «После пяти рентген оплата труда повышалась в несколько раз», – объясняет Демин. После достижения предельной отметки ликвидаторы продолжали службу вне зоны – дневальными, дежурными на АТС, патрульными. Патрули часто посылали на реку Тетерев гонять рыбаков. «Речка мощная. Голавли, лещи водились. Мы и сами в патруле могли порыбачить, знали же, где удочки спрятаны. Но рыбу отдавали местным. Они не боялись ее есть». 

Дата 10 октября в блокноте Демина отмечена коротким словом «Дембель». Буквы жирно, несколько раз обведены шариковой ручкой. «Мы уже готовились ехать домой. Как вдруг пришел приказ: перебросить запасников в Белоруссию валить лес. Хорошо, что в тот момент сменился комбриг – пришел 24-летний майор, афганец, Герой Советского Союза. Он посмотрел списки и тех, кто уже набрал 4,5 рентгена, на свой страх и риск отправил по домам. Жаль, не помню его фамилию».

В Киеве дембелей уже ждали умудренные опытом таксисты. «Едем на Подол, там всегда есть водка и колбаса», – говорили шоферюги.

В Саратове Демину дали две недели отпуска, премию от завода в размере тридцати рублей и 3,5 тысячи рублей за работу в Чернобыле. На что он потратил деньги, собеседник уже не помнит: «На машину точно не хватило. «Запорожец» стоил тогда 5 тысяч».

Последствия Чернобыля собеседник ощутил уже после 50 лет: «То одно, то другое прихватит. Как я прочитал, из-за радиации преждевременно начинается старение организма».

Пенсия Демина – 13 тысяч рублей. Плата за коммунальные услуги зимой доходит до 10 тысяч. Раньше чернобыльцы платили ровно половину от указанной в жировке суммы. Но из-за хитрых изменений в законодательстве льгота съеживается с каждым годом. «Хотел съездить домой, в Клевенку. Думал, как раньше, бесплатно проеду по удостоверению от райцентра до села. Нет, теперь нужна какая-то дополнительная справка!» – разводит руками Анатолий Иванович. Отменен даже отдельный день профосмотра, когда чернобыльцев приглашали в поликлинику, – теперь они должны идти в общей очереди. 

За участие в операции по ликвидации аварии пенсионерам доплачивают по 2073 рубля в месяц. Между собой чернобыльцы называют эти деньги «гробовыми».