Ольга Игнатьева: Все мои бабушки
Она была специалистом по микроэлектронике, работала в «закрытом», или «режимном», институте НИТИ. Но двадцать с лишним лет назад жизнь её резко изменилась, и с тех пор она – социальный работник, обслуживает на дому одиноких и немощных пенсионеров. Как это произошло, Ольга Львовна Игнатьева объясняет очень просто. Более чем тридцатилетнее знакомство позволяет мне быть с собеседницей на ты.
– Ушла из института, потому что у меня Паша пошел в первый класс, а бабушек, дедушек нет, встречать из школы некому. В НИТИ было так – зашел через проходную и не выйдешь. Однажды прибегаю в обед, а он меня встречает у подъезда и говорит: «Мама, не волнуйся, ничего не сгорело!» Пришел из школы, поставил чайник на плиту, пошел поиграть на улицу и забыл обо всем на свете. Это было последней каплей.
А у нас рядом с домом был центр социального обслуживания «Милосердие». Там график меня устроил: обслужила бабушек, зашла домой, проверила, накормила, посадила уроки делать и пошла дальше работать. Но я всё думала, что это временно, и я вернусь. Это было в 91-м году. Следом, в 92-м, пошел в первый класс Митя. А потом НИТИ начал разваливаться. Возвращаться было некуда. Заводы тоже все стояли. Вот так я осталась в «Милосердии».
Тогда мы всех одиноких обслуживали бесплатно. Независимо от того, какая у кого пенсия. Потом дела в государстве шли всё хуже и хуже, начали обслуживать с учетом пенсии и прожиточного минимума, но некоторых еще обслуживали бесплатно. Потом центр перестал называться «Милосердием», потому что какое же это милосердие, когда обслуживают за деньги. Сейчас там каждая услуга имеет определенную цену.
В то время в «Милосердии» уборкой квартиры мы не занимались, только приносили продукты, лекарство, оплачивали коммунальные услуги… А сейчас работаю в еврейском благотворительном обществе «Хесед», мы занимаемся и уборкой, и приготовлением пищи… И уходом: если лежачий больной, то меняем памперсы, стираем и гладим белье… Кого-то нужно, например, в ванной помыть…
А ушла я из «Милосердия» – это государственная организация – потому, что очень много времени на писанину уходило, на отчеты: сколько времени ты ходишь, сколько времени потратила на закупку продуктов и прочее, чтобы получилось восемь часов, еще надо в специальной тетрадочке записывать, какие продукты принесла. А в «Хеседе» у каждой бабушки по договору определенные часы и определенные виды работы.
– Сколько же у тебя подопечных?
– Раньше ставка была на восемь человек. Но зарплата небольшая, конечно, все брали двенадцать человек. К каждому надо приходить два раза в неделю. Один день для посещения поликлиники и тому подобное, справку получить, бесплатный рецепт – тоже масса времени, пока в очереди сидишь.
– Сложно было переучиваться с чистой работы в лаборатории на сиделку, уборщицу?
– Я об этом даже не думала. Выхода не было. Что я буду думать, душу себе травить? Воспринимала как должное.
– Наверное, капризы бывают у подопечных?
– Люди были всякие. Но я никогда не учила этих старух жизни. Они начинали ругать правительство, у них ведь жизнь прошла при советской власти. И что, я буду говорить человеку «давай, перестраивайся»? Нет. Поэтому конфликтов практически не было.
– Сколько же у тебя всего было подопечных – за двадцать-то лет?
– Много. Люди меняются. Люди умирают. На моих руках умирали. Вот уже и в «Хеседе» была лежачая старушка, я ей памперсы меняла, купала ее. Однажды пришла, у нее дочь, говорит мне: маме плохо. Мы вызвали скорую, но скорая ведь не сразу приезжает. Так бабушка у нас на руках и умерла.
– Ты столько общалась с людьми не обязательно несчастными, но не самыми благополучными...
– Кто-то просто брошен своими детьми, и стариков это, конечно, очень угнетает. Детям некогда. Особенно если знают, что социальный работник принесет продукты и всё сделает, значит, можно родителей раз в месяц навестить.
– С такими детьми общаться не приходилось? Звонить им в каких-нибудь чрезвычайных обстоятельствах?
– Если человеку стало плохо, то конечно. Но чтобы разбираться, детям говорить, что вы такие-сякие… Нам еще в «Милосердии» говорили: никогда не вступайте в конфликт между подопечными и их детьми. Потому что всегда потом крайним будет чужой человек. А стариков стараюсь успокаивать: дескать, дети ваши работают, у них свои дети, ваши внуки, поэтому им и некогда.
– Ты от этой работы сама пессимистом не стала?
– Пришлось приучить себя: очень близко к сердцу эти проблемы не принимать. Потому что я же не могу изменить их жизнь. Их всех гнетет одиночество. Особенно тех, кто из дому выйти не может – с ногами плохо или лестница такая жуткая, что не спустишься. Кто может выйти на лавочку, особенно летом, пообщаться со сверстницами, тем полегче.
– Деликатный вопрос: а как быть с брезгливостью? Ведь старые люди, особенно больные, порой не очень опрятны, не очень чисты.
– Да! Были такие. Ну что? Приходишь, перчатки надеваешь… И опять же: а куда деваться? Это моя работа. Не нравится – уходи. Может быть, я не настолько брезгливый человек? Понимаешь, я же даже памперсы меняла. А в памперсах – там всё! Возможно, мне легче было потому, что пришлось раньше ухаживать за лежачими больными: мама с онкологией, папа полгода лежал после инсульта, бабушка.
– Так то за своими!
– Это понятно – другое дело. Но теперь я надеваю перчатки и стараюсь не думать, что это ужасно. А как-то в прошлом году я себя плохо чувствовала, так даже попросила, чтобы мне не давали, где уборка квартиры: лучше я приду памперсы поменяю.
– Твои старики пытаются чем-нибудь тебя порадовать, отблагодарить – не деньгами, а какими-нибудь подарочками, как-то еще?
– Да, конечно! Есть бабушки, которые стремятся за стол усадить: давай попьем чаю. Но вот, кстати говоря, чай пить не у всех могла и поэтому старалась вежливо сказать, что у меня нет времени…
– Почему?
– Потому что я знаю, что здесь я посуду сама мою, а там…. А если я им сварю щи, тоже обязательно приглашают попробовать. Я отказываюсь – и не потому, что брезгую, а просто чтобы ей осталось побольше. Но они обязательно скажут: что же ты меня, объешь? Одна старалась маленькие подарочки делать на Новый год, на 8 марта. Но я же понимаю, какие у нее деньги. Сказала ей: ваше доброе отношение дороже всяких подарков. Пожалуйста, чтобы на меня денег не тратили. Да еще вдруг за моей спиной кто-то скажет, что вот, она подарки получает. Мне спокойнее, когда на меня денег не тратят.
– Кстати, с коллегами, социальными работниками, между собой общаетесь?
– В «Хеседе» нас часто собирают на учебу – там это очень хорошо организовано. Были занятия с психологом, а в 3-й Советской – по уходу, там с нами работала медсестра.
– Учила вас навыкам сиделки?
– Да. Как поставить клизму, как, не напрягаясь, поменять простыни лежачему больному.
– А в государственной соцслужбе были такие занятия?
– Нет. Там нас собирали только на Новый год, на День социального работника.
– И много тебе дала эта учеба? Ведь ты к этому времени уже сама многое умела.
– Да, и, кстати, в «Хеседе» очень приветствовалось, что я пришла из «Милосердия», поскольку у меня был хороший опыт. Ухаживать за лежачими я уже могла. Но всё равно ходила: люблю учиться, всегда любила. И с психологом было очень интересно. Он учил, как общаться именно с капризными бабушками, как нам самими освобождаться от всего этого негатива.
– И как же общаться с капризными?
– Не надо настаивать на своем, не надо спорить, а надо как-то сглаживать, отвлекать на другую тему. Они бывают всякие, бывают очень трудные. Но хорошо, что руководство в случае конфликта идет навстречу. Могут тебе поменять подопечного, с которым конфликт, дать другого.
– А из-за чего бывают конфликты?
– Например, у меня было такое. Женщина была уже больна и знала, что у нее онкология. Она меня однажды зимой попросила купить грецкие орехи. Мы не обязаны приносить продукты, но я принесла ей эти орехи, они стоили триста пятьдесят рублей. Зимой она из дому не выходила. А весной вышла, сходила в оптовку и мне говорит: «Зимой орехи не были по триста пятьдесят, они были по триста. Вы меня обманули».
Ну, я в жизни никогда никого не обманывала. Но раз такое дело, говорю, нам лучше расстаться. Я всё рассказала моей начальнице. И мы с этой женщиной расстались, а месяца через три она умерла. Я даже перед «Хеседом» чувствовала себя неудобно, говорила, что я должна была как-то этот конфликт сгладить и не доводить до этого. Мне сказали: «Перестаньте, Ольга Львовна, это очень частое явление, и некоторые конфликты нельзя сгладить». Меня-то обидело то, что обвинили в обмане, в воровстве. Как же я после этого могу войти в эту квартиру!
– Вообще это скользкий момент – приходить в чужую квартиру.
– Очень скользкий. К тому же с памятью-то у них уже плохо. Одна старушка пожаловалась, что у нее соцработница (не я, другая) ложки украла. Сразу идет туда все начальство выяснять, а старушка им говорит: я нашла ложки под кроватью, это ваша работница их обратно подкинула. И у меня был случай с этой самой бабушкой на самой заре моей соцслужбы. Тогда у нее еще с головой было более-менее нормально.
Я пришла, у нее приготовлен мешок с мусором (мы должны были его выносить) и рядом телефонный аппарат – на выброс! Старый такой. В то время аппараты были дефицитом, а мои мальчишки хотели в свою комнату параллельный телефон провести. Я ее спрашиваю: зачем вы его выкидываете? – Да он старый, негодный. Я и спроси ее: можно я его не выкину, а возьму себе? Мальчики его установили, и действительно, оказался негодный: только шум, шипенье. Но меня бог уберег, я его не выкинула, а положила где-то на шкафу.
Проходит с полгода. А меня уже от этой бабушки перевели, я там временно была. И вот она начинает жаловаться на всех: то у нее ложки пропали, то еще что-то. И говорит: даже ваша безупречная Игнатьева у меня украла аппарат. Мне звонят: ты брала? Я говорю: брала, но не крала! Она мне его сама велела выкинуть. – А он у тебя живой? – Живой! Я этот аппарат принесла туда и уж не знаю, вернули они ей его или нет.
– А бывает так, что просят из магазина не кефир принести, а «Беломор» или водочки бутылочку?
– Конечно! Всё что угодно бывает. У меня была подопечная – мировая бабулечка! Курила так: одна у нее заканчивается, она ее гасит, а другую тут же поджигает. Не «Беломор», правда, сигареты какие-то. Ей было девяносто с лишним лет, она всю войну прошла хирургом. И рассказывала: самое хорошее время было в годы войны, такой был подъем! То есть было очень тяжело, но она именно так это вспоминала.
– Как у Самойлова: «как это было, как совпало – война, беда, мечта и юность». Молоды были!
– Но ей уже тогда было не двадцать лет! А дожила до ста! Я её обслуживала, когда ей было за девяносто, потом, примерно в девяносто пять, сын забрал её в Иркутск. Она еще при нем мне говорила: я вернусь, я вернусь. Но он так подмаргивал, дескать, куда уж вернуться. И потом соседи как-то мне сказали, что она там до ста дожила и вскоре умерла. Вот такая старая закалка.
– А такие, что запивали, попадались?
– Попадались. У меня бабушка была, её соседка с другого этажа, тоже любительница выпить, не порядочный человек, зазывала, и бабка там напивалась так, что еле до дому доходила. Много чего было. Люди-то ведь всякие!
– Сейчас пенсионеры часто благодарят правительство за то, что пенсии платят «и нам хватает».
– Так, чтобы уж прямо благодарить правительство… Единственное, что задерживать пенсии перестали. Вот «Хесед» старушки благодарят. Там обслуживают бесплатно. И чем меньше у человека пенсия, тем больше его обеспечивают бесплатными лекарствами. Раньше были еще продуктовые пайки, мы их разносили. А теперь бабушкам выдали банковские карточки, по ним в магазинах покупаем продукты и чек потом представляем в «Хесед».
И еще: тем, кто во время войны был эвакуирован или как-то еще пострадал, больше денег выделяется. Могут даже ремонт сделать, купить холодильник, телевизор. И всё бесплатно. А в государственной соцслужбе – за каждую услугу плати.
– А газеты купить кто-нибудь просит?
– Конечно. У одной подопечной есть знакомая – жена фотокорреспондента Набатова, она ей заносит газету «Взгляд». А когда жена Набатова куда-то уехала по делам, Набатов сам газету приносил в почтовый ящик.
А еще одна в основном слушает «Эхо Москвы» и по телевизору смотрит канал «Дождь» – именно это! Они в курсе всех событий. Одна из моих бабушек очень увлекается спортивными телепередачами. Обожает биатлон, лыжные гонки. Смотрит хоккей, волейбол. И болеет так активно, кричит! Сейчас очень недовольна, говорит, в биатлоне плохо выступили. Прихожу, рассказывает все новости, какие – с возмущением, какие – с гордостью.
– А политические новости с тобой обсуждают?
– Конечно! Сейчас очень возмущены тем, что наши депутаты запрещают американцам усыновлять российских детей. А усыновляют-то в основном больных – с синдромом Дауна, с детским церебральным параличом. Бабушки говорят: что же они, считают, пусть эти дети лучше будут в наших детских домах, где для них нет условий?
– Бабушки понимают жизнь.
– Да уж, естественно, всякое повидали, всякое испытали.
