Они ушли, подарив нам Вселенную

Писатель «Братья Стругацкие» перестал существовать еще 21 год назад, когда эту планету покинул старший из братьев, Аркадий Натанович. На прошлой неделе младший брат, Борис Натанович, присоединился к нему. Отныне в полное собрание сочинений этого писателя уже нельзя добавить ни строчки. Впрочем, в этом собрании, как в магическом шаре, и так есть всё – наше прошлое и наше будущее. То, о чем не хотим вспоминать, то, чего мы ждем, и то, чего мы боимся и не хотим признаваться, что боимся.

Автор: Роман Арбитман

Каждое произведение братьев Стругацких, законченное, неопубликованное или оставшееся в писательском архиве, четко привязано к своему времени, но одновременно как бы парит над ним. А поскольку мир Стругацких был рожден воображением писателей в годы расцвета советской цивилизации и достиг зрелости в час небывало яркого ее заката, он – еще и призма, магический кристалл, с помощью которых иные поколения могут наблюдать «ушедшую натуру». Читая эти книги, мы заглядываем в день завтрашний из дня вчерашнего и смотрим в прошлое из будущего, уже зная, насколько оно отлично от чаемого. Мы, если воспользоваться формулой Джека Финнея, оказываемся «меж двух миров», и во многом нашем знании об обоих – много печали.

Аркадий и Борис Натановичи творили свои миры в советской стране. Те, кто мечтал утопить фантастов, закрыть им путь к читателям, настойчиво докладывали начальству об «антисоветском» характере творчества Стругацких. А те литературные критики, кто относился к нашим героям доброжелательно, всеми правдами и неправдами старались выгородить их, представить вполне лояльными к режиму, эдакими певцами светлого будущего, сражающимися с отдельными недостатками самого прогрессивного общественного устройства. В первые перестроечные годы вектор поменял направление: поклонники стали записывать своих любимых авторов в матерые антисоветчики, бескомпромиссные борцы с тоталитаризмом, а недоброжелатели стали вываливать на фантастов обвинения в потворстве проклятому коммунистическому строю. На самом деле писатели вовсе не являлись ни ярыми диссидентами – несмотря на «Гадких лебедей», выпущенных эмигрантским «Посевом», – ни уж тем более оплотом правящего режима – несмотря на неизменное присутствие слов «коммунист» и «коммунар» в их романах о светлом завтра. Писатели просто-напросто старались честно, не роняя себя, существовать в заданных условиях и выжимали максимум из тех немногих степеней свободы, которые им предоставляло Гомеостатическое Мироздание.

Попробуйте читать Стругацких в хронологическом порядке – от первых, еще ученических рассказов до позднейшего «Града обреченного», – и вы станете свидетелями уникального процесса их эволюции, творческой и человеческой: от искренних адептов светлого коммунистического будущего (время «Страны Багровых туч» и «Стажеров»), до мудрых печальных реалистов (время «Улитки на склоне» и «Гадких лебедей»). Космические приключения уступали место земным проблемам, прекрасный «полдень XXII века» становился литературным антуражем, а каждое новое произведение всё труднее преодолевало редакторское и цензорское сито.

Как и многие их современники, Стругацкие в годы хрущевской оттепели были романтическими оптимистами и верили в светлое завтра. Им казалось, что люди мезозоя – все эти шефы с заскорузлыми мозгами и референты с повадками убийц, все эти дубинноголовые стукачи и каменные задницы – уйдут в прошлое сами собой. Вымрут, оставив мир добрым и талантливым магам, для которых «думать – не развлечение, а обязанность», и «понедельник начинается в субботу». Однако в действительности всё произошло по-другому. «Я пытался переделать мир, а переделали-то меня», – жаловался потом Писатель из фильма «Сталкер».

Магов из НИИЧАВО победили не умением, а числом. Расплодившиеся, как тараканы, Выбегаллы, Камноедовы, Шершни, Барбриджи, генералы Пферды, доны Рэбы, философы Опиры и прочие несимпатичные персонажи прогнули реальность под свои нужды. Молчальники вышли в начальники. Старым корешкам достались вершки. Уже к концу 60-х Стругацкие расстались со всеми иллюзиями. Они осознали, что мир Полдня есть недостижимая утопия; сколько бы вы ни проектировали солнечные города, в конце концов будут возведены угрюмые замки; сколько бы вы ни строили хрустальные распивочные и алмазные закусочные, там будут лишь тупо выпивать и закусывать, а не предаваться философическим беседам. Массовый Сытый Невоспитанный Человек с шерстью на ушах оттеснит усталого мага-труженика, у которого понедельник начинается сами знаете когда.

Хотя у Стругацких больше не было иллюзий, они не стали циниками. Их героям окружающий мир по-прежнему небезразличен, вот только хеппи-эндов в их историях уже нет, и даже у победы добра над злом вдруг окажется терпкий привкус поражения... Можно долго перечислять открытия Стругацких, ставшие поворотными в развитии жанра отечественной НФ литературы: тут и перенос смыслового акцента с машинерии на героев, и ломка стереотипов господствовавшей прежде «фантастики ближнего прицела» с проблем чисто технологических – на проблемы этические, тут и дерзкий подкоп под железобетонную ограду пресловутой «научности», и не менее дерзкое сочетание традиционнейшей science fiction с сатирой, памфлетом, детективом, сказкой, тут и конструирование целой Вселенной с уже знакомыми персонажами, «мерцающими» в каждой вещи, тут и грамотный сплав ненатужного интеллектуализма с action, и провокативность тревожных открытых финалов...

Кстати, разомкнутые финалы во многих поздних вещах Стругацких – не от пренебрежения к читателям, и ничего общего это не имеет с популярными в нынешней коммерческой фантастике расчетливыми заделами для сиквелов. Авторы просто не желают громоздить точки-булыжники над каменными i. Прокламируемая незаконченность, «неотверделость» мира Стругацких есть залог его развития – подчас и без непосредственного участия создателя. Всякий демиург сразу же после акта творения утрачивает право на истину в последней инстанции. Стругацкие ушли, подарив нам Вселенную. Мы ее приняли. Дальше придется справляться самостоятельно.

***

Первая любовь начиналась с «Понедельника»

Анатолий Катц, заслуженный деятель искусств РФ, профессор, художественный руководитель Саратовской областной филармонии имени Шнитке:

ИХ ТРУДНО НАЗВАТЬ ФАНТАСТАМИ, ОНИ ВСЕГДА БЫЛИ РЕАЛИСТАМИ

Для меня это светлое литературное впечатление ранней поры моей жизни. Ведь для меня Стру-

гацкие времен, скажем так, моей молодости были литературой запрещенной. У нас в стране умеют читать между строк. Не знаю, ставили ли писатели задачу так эпатировать публику, но такие вещи, как «Сказка о тройке», читались почти как запрещенные книги. Все пожимали плечами и удивлялись: как такое напечатали?

Я уж не говорю о том, что их стиль, сюжеты, язык были чем-то таким новым и неожиданным, что это обсуждалось, было предметом дискуссий. Вся интеллигенция читала Стругацких и обсуждала.

Для меня это определенный этап советской литературы – или русской, как хотите. Их трудно назвать фантастами. Есть такой термин «социальная фантастика», но и он не совсем четко объясняет это явление. И ведь они никогда не уходили в сторону антиутопии, они всегда были реалистами.

Я недавно начал их перечитывать – «Сказку», «Хищные вещи века», купил сборник пьес и сценариев и с удовольствием прочёл. «Жиды города Питера» – очень смешная пьеса. Еще перечитал «Улитку на склоне» – вот замечательная литература! Там нет никакой фиги в кармане, просто прекрасная литература.

А самая любимая моя книга Стругацких – «Понедельник», как ни странно. Это была первая их книга, которую я прочел, она меня ошарашила, и с тех пор я стал читать братьев Стругацких.

Николай Островский, профессор, доктор медицинских наук, главный врач городской больницы № 7:
ПОРОЙ ТАК И ХОЧЕТСЯ СПРОСИТЬ: «РЕБЯТА, А У ВАС УШИ ШЕРСТЬЮ НЕ ОБРАСТАЮТ?»

Первое мое – еще практически детское – впечатление от Стругацких, как я помню, было удивление: я не мог поверить, что они на самом деле братья. И понять: как же это они так пишут вместе?

Я, надо сказать, не любитель чистой фантастики, в свое время начитался Беляева и пресытился ею. Но когда появился «Понедельник начинается в субботу», это было необыкновенное впечатление. Это же энциклопедия научного работника! А сколько там афористичных фраз, которые все время цитируются, ярких, необычных ситуаций. Их то и дело вспоминаешь.

Кадавр чем-то там обожрался, Бриарей сломал палец… А неразменный пятак! Сейчас, наверное, не все представляют, что это за образ, символ. А я часто в разговоре его употребляю.

Позже настоящим откровением для меня стали «Улитка на склоне» и «Град обреченный».

Кончина Бориса Натановича – горестная утрата. Классики уходят.

А книги Стругацких сейчас читаются абсолютно так же, как и в 60-е, 70-е годы, в том числе и мой любимый «Понедельник». Но со временем открываются новые акценты, обращаешь внимание на новые подробности. Нет, конечно, во многом слышатся отзвуки той эпохи, но люди-то остались те же. Так порой и хочется спросить: «Ребята, а у вас уши шерстью не обрастают от того, что вы здесь дурью маетесь?»

Как только появилась возможность, я скачал «Понедельник» на электронный покетбук. Месяца два назад перечитал – в очередной раз. Всё воспринимается очень современно – через призму времени.

Сергей Шувалов, профессор, доктор экономических наук, в конце 1990-х – вице-губернатор Саратовской области, в 2000-х – председатель областной думы, в 2005–2010-м – член Совета Федерации:
ТОЛЬКО С ПОМОЩЬЮ ФАНТАСТИКИ И МОЖНО ОПИСАТЬ НАШУ ДУРЬ

Феномен Стругацких объясняется тем, что нашу совковую действительность без фантастики, без фантасмагории ни понять, ни изобразить невозможно. Их произведения нисколько не устарели, потому что и нынешнюю нашу дурь описать невозможно, кроме как с помощью фантастики.

Что можно сказать, например, об инициативе нашего депутата Госдумы Ольги Баталиной – лишать неплательщиков алиментов водительских прав? А предложение другого уважаемого мною депутата той же Госдумы Александра Васильева – сделать номера на служебных машинах чиновников зелеными? Это же прямо по давнему знаменитому анекдоту, когда вставший из могилы Сталин дает советы новым «хозяевам» Кремля, как навести в стране порядок: расстрелять три миллиона человек и покрасить Кремль в зеленый цвет. «Почему в зелёный?» – «Я так и думал, что первое предложение вопросов не вызовет!»

Любимое произведение братьев Стругацких – это для меня, конечно, «Понедельник…». Понятно, что оно насыщено оптимизмом, в котором сами авторы потом сильно разочаровались. Но можно провести аналогию: Николай Бердяев во вступлении к «Философии свободы» подчеркивает, что такой труд он мог написать только с позиций ортодоксального верующего. Так вот и «Понедельник начинается в субботу» не мог быть написан без этого феномена оптимизма – пусть даже не оправдавшегося впоследствии.

С экспертами беседовал Сергей Сергиевский