Чем не народное единство?!

Всё началось гораздо раньше. В четверг, первого ноября, группу оппозиционеров – все молодежь лет двадцати – задерживали три раза. Якобы по описанию некоторые из них походили на преступников. А День народного единства я провел в отделении полиции № 3, где активистов и организаторов «антифашистского пикета» продержали около пяти часов.

На Московской, напротив здания бывшего Кировского РУВД, живет оппозиционер из столицы Леша Шереметьев. Он молодой и горячий и известен уже, кажется, всем полицейским города. Выходит на одиночные пикеты, обращает внимание горожан на фальсификации выборов, политические репрессии и засилье во власти жуликов и воров. Начиная с сентября он является основной «головной болью» правоохранительной системы города.

В четверг я уже побывал в третьем отделении полиции, где снимал, как арестованную без причины машину Саравиа по описи принимали адвокат и водитель. Машина была вскрыта, пломбы сняты, но все понимали – это неминуемо при общении с нашей полицией.

Через двадцать минут я снова в отделении, где задержали Шереметьева и несколько саратовских активистов. Шли на пикет по поводу сфальсифицированных результатов выборов, несли с собой чистые листы ватмана. Их уже ждали у подъезда: «Есть ориентировка с описанием грабителя, похожим на вас, пройдемте». Это где-то в 12 часов дня.

Их продержали «положенных» три часа, никакого сличения внешности, конечно, не было. Отпустили, и ребята пошли перекусить. До пикета оставался час.

В это время я стоял у отделения и слушал, как замначальника полиции по Саратову Михаил Полубабкин кричал на полицейского Акрама Аливердиева, зачем тот отпустил активистов и как их теперь ловить. На самом деле это было не сложно. Когда оппозиционеры вышли из кафе, их ждало несколько десятков полицейских. Марина Тищенко, активист, которая защищает школьный стадион в Ленинском районе, пытается стыдить свежеиспеченных лейтенантов: «Молодые люди, у меня дети, вы вообще сами осознаете, что делаете?» Лейтенанты смотрят в пол и не отвечают. Снова три часа длятся долго, и за окном уже темно. Никаких обвинений, никаких протоколов. Людей забрали, чтобы потянуть время и сорвать пикет. Одиночный – и не требующий согласования, между прочим.

Они, кстати, не сдались и вышли с плакатами уже затемно, встали много дальше положенных полсотни метров друг от друга. «Путин – уходи», «Перевыборы»… Это на плакатах. Худенькая девочка, художница Марина Чурикова с листом ватмана, на котором выведено «Свободу политзаключенным», стоит под оранжевым осенним светом фонарей на проспекте. К ней подходят люди, щурятся в полумраке, читают, говорят: «Молодец, мы с тобой», – и уходят дальше в домашний вечерний уют.

Я спрашиваю Лену Пашкову – она тоже собиралась пикетировать, но сумела уйти, когда полиция задерживала ребят во второй раз: «Лен, а тебе это вообще зачем?». «Ну как зачем? Кто тогда в них будет участвовать? Сумасшедших мало... И, наверное, это хорошо», – отвечает она. «Тебе не кажется, что это какое-то политическое юродство – своим примером заставлять людей обращать внимание на то, что происходит вокруг, со страной?» «Естественно. Не устраивает многих, но не все пойдут «активничать», может выйти боком... А у нас каждый за себя, общество такое, и в этом смысле раскачать его не получится, если только не заставить немного подумать».

Через двадцать минут пикетчиков задерживают в третий раз за день. Обвиняют в нарушении законодательства об организации массовых мероприятий. Никого из полицейских не волнует, что по карте между кварталами проспекта по семьдесят метров, они решают, что меньше пятидесяти.

Я фотографирую оппозиционеров, полицейских и понимаю, что несколько десятков человек в форме и при погонах провели целый день, гоняясь за детьми двадцати лет с плакатами. Офицеры, которые считают, что их работа важна и значима, воспринимают этих детей, имеющих свое мнение, врагами и основной угрозой государственности. Насколько же деградировала и система управления государством и его защиты!

В воскресенье День народного единства начался для меня со звонка: «В квартиру к Шереметьеву ворвались полицейские. Его забрали в отделение, а Никиту Колпакова держат там вообще без причины». Кладу в карман несколько флеш-карт, чтобы, если отберут, быстро заменить в фотокамере, и иду к Кировскому отделу на Московской.

Там уже несколько журналистов и Михаил Полубабкин, конечно. Шереметьев иногда звонит и рассказывает, что его раз за разом допрашивают. Он и еще несколько оппозиционеров должны были участвовать в митинге против национализма. Ночью кто-то из них вывесил из окна самодельный баннер: «4 ноября – День фашизма и власти». Полицейские сорвали его, когда весь дом спал, видимо, через соседей. Потом уже мне соседи скажут, что это у них проводились учения полиции. Так им заявили ночью.

В брошенной квартире в это время допрашивают Никиту Колпакова – бывшего оппозиционного кандидата в гордуму. Он зашел сюда перед митингом, ничего не подозревая. В квартире – следственные мероприятия: снимают отпечатки пальцев, описывают вещи и документы. Зачем-то забирают Конституцию и закон «О полиции». Видимо, как вещдоки. Нас не пускают, ругаются, что пришли журналисты, и матерятся из-за закрытой двери. Я в подъезде с камерой наготове. Корреспондентка «Времени» Катя Федорова нервничает и курит.

Мы слышим, как хозяин квартиры, выпивший мужик, который заявил полиции, что активисты проживают у него незаконно, несмотря на договор аренды до 18 ноября, с руганью вырывает провода Интернета и спрашивает полицейских: «Чо они снимают, можно же им камеру разбить, да?» Я думаю, что, может быть, этот человек впервые в жизни почувствовал, что его поддерживает вся правоохранительная система государства, и ему, наверное, сейчас можно всё – и камеру разбить, и лицо, если захочется.

Колпакову, кстати, всего восемнадцать, он студент, и полицейские вызывают сотрудника военкомата. Сотрудник приедет, несмотря на воскресенье и общегосударственный праздник. Потому что, если нужно, все эти винтики государственной машины работают безотказно, но никогда по собственной воле и из чувства долга. Шереметьева продержат в запертой комнате дознания много больше трех часов, выпустят по подписке о невыезде и с грозящей статьей за экстремизм – это за баннер, который он и не успел увидеть, и за вторжение в чужое жилище – и это несмотря на договор аренды. Его обнимают, фотографируют, и я понимаю, что люди, которые его ждали весь день, настолько разуверились в какой-то справедливости от государства, устали добиваться правды и «жить не по лжи», что готовы были ко всему. К тому, например, что студента Колпакова «по ошибке» заберут в армию, что Шереметьева не отпустят и показательно «накажут», чтобы другим неповадно было пикетировать и митинговать, отстаивать свое мнение. И это бы никого не удивило.

А День народного единства я всё же отметил празднично. В отделении полиции № 3 собрались журналисты, либералы, которые поддерживали своим присутствием задержанных, анархисты-антифашисты с митинга, гопники, которые избили кавказцев на Сенном, эти самые избитые и обливающиеся кровью кавказцы… Чем не народное единство?