Михаил Богатов: Был бы ум – найдем, куда его деть

Гуманитарные науки у нас не в почете – ни у государства, ни у широких слоев населения, иначе откуда взялись бы такие фразы: «О чем человеку разговаривать с гуманитарием?» и «Есть два склада ума у людей – нормальный и гуманитарный». О гуманитариях и, в частности, состоянии философского образования, о поэзии и многом другом мы разговаривали с кандидатом философских наук, доцентом кафедры теоретической и социальной философии философского факультета СГУ Михаилом Богатовым.

Автор: Осип Кунцев

– Михаил, на прошлой неделе мы общались с хозяином книжного магазина «Оксюморон» Иваном Соловьёвым, и он сказал, что у него чаще всего берут литературу по философии. Философы действительно так сильно любят книги?

– В случае с «Оксюмороном» необходимо учитывать то, что раньше книги по философии можно было купить только там, интернет-магазины еще не получили такое распространение.

Что касается академической среды, то первоисточники читаются мало, в основном, люди ориентируются на учебную литературу – она легче понимается. Читая первоисточники, получаешь больше вопросов, чем ответов.

– То есть люди ленятся?

– Нет. Просто сама система образования затачивается под то, чтобы дать какие-то знания, которые потом можно получить с людей обратно и проверить. Поэтому выбрасываются всякие проблемные вещи, которые нельзя изложить однозначно. И это происходит не только с философией. Иногда лучше рассказывать про какого-то автора, не читая его, иначе можешь оказаться в изоляции: вся группа прочитала «Википедию» и рассказала по ней, а ты ознакомился с первоисточником, и оказалось, что там вообще о другом шла речь. И ты не понимаешь: ты один такой ненормальный? А может, преподаватель тоже читал «Википедию»?

– Это ирония?

– Конечно, я шучу. Но тенденция к упрощению есть всегда и везде. И в школе в том числе. Задача образования же не в том, чтобы сделать нас образованными, а чтобы безболезненно пропустить во взрослую жизнь, дав какие-то умения, компетенции, которые можно спросить и проверить. Образование – это всегда вопросы, а не ответы.

– Получается, что мы по ходу пьесы сами должны ставить себе вопросы…

– Да.

– …а преподаватели нас толкнут в нужном направлении?

– Можно сказать так: нынешняя система образования оставляет очень большую долю на самообразование. Чтобы получить красный диплом, не нужно самообразовываться, нужно просто делать то, что тебе говорят, что от тебя ожидают. Очень часто люди, которые самообразовываются, начинают «плыть». Чем меньше знаешь, тем больше уверенности.

– Абитуриентов на вашем факультете с каждым годом больше или меньше?

– Сейчас заканчивается период демографической ямы родившихся в 1991–1995 годах. В Москве яма заканчивалась в 1993-м, и там уже почувствовали приток абитуриентов, у нас это впереди. Поэтому сейчас идет серьёзная борьба за абитуриента между вузами. Тем не менее, философский факультет набирает абитуриентов. Я думаю, лет через пять мы сможем вывести какую-то линию: кто предпочитает философию, кто филологию, кто физику, а кто математику. Сейчас же – кто кого ухватил… Это ненормальная ситуация для прогноза.

– Борьба за абитуриента превращается в охоту?

– К сожалению, да. Надеюсь, что это скоро закончится. Не упрощает ситуацию и то, что сегодня сосуществуют две системы образования – аспирантура и магистратура, люди не знают, куда им идти. Я думаю, что о тенденциях здесь трудно говорить в силу дублирования систем. У нас в этом отношении смутная эпоха.

– Государство заинтересовано хотя бы в поддержании имеющегося количества гуманитариев?

– Я попытаюсь вывести апологию государства. Оно хочет сделать то, что в свое время сделали в США, – передали вузы целиком гражданам. Государство дает понять: если вам это надо, то вы продержитесь. Но есть два «но», отличающих нашу ситуацию от американской. Первое: государство не ослабляет бюрократический контроль, то есть свобод частных не прибавляется с убавлением государственных мест. Второе: наше так называемое гражданское общество всегда полагает, что государство ему что-то должно, и боится брать. Ужесточение внутренней политики России, как мне кажется, связано с тем, что в 1990–2000-е можно было брать, но мы не взяли ничего, и чтобы как-то действовать дальше, закручиваются гайки. Но об этом почему-то забывают и заявляют: «Нас притесняют!» Я бы не хотел оказаться на месте руководителей нашей страны, потому что от тебя что-то требуют, ты даешь, они не берут, боятся, ленятся, ты опять забираешь, а они кричат об ужесточении.

– Народ неблагодарен?

– Он всегда будет недоволен. Здесь много аспектов. Но однозначно сказать, что государство не заинтересовано в образовании, нельзя. Скорее, речь идет об окупаемых специальностях. А гуманитарии – это всегда очень длительные инвестиции. Трата средств на культуру, на первый взгляд, может показаться пустой. Но, я думаю, если бы в целях эксперимента все гуманитарные специальности закрыли, то лет через 20 граждане технари начали бы резать друг друга, и никто бы ничего не сказал. И это было бы здорово. Я говорю намеренно провокационно, потому что только лет через 15–20 становится понятно, срабатывают ли эти инвестиции, когда меняется поколение, когда нынешний абитуриент будет воспитывать своих детей. Будь родитель хоть семи пядей во лбу естественник, но если у него отсутствует общая культура (хотя я не верю в такое), то вырастет и соответствующий ребенок.

– Философия в сознании нашего современника всё больше воспринимается как наука словоблудия?

– Да, такая проблема есть. Я в таких случаях не отстаиваю научность философии. По современным понятиям философия наукой не является, конечно. Мне кажется, что мы должны перейти скорее на античное понимание философии, когда она воспринималась как средство для формирования образа жизни, а не как набор некой информации, которую нужно развивать. Уподобление философии науке в нынешних университетах губит ее. Любой науке требуется новаторство, а философия – это в первую очередь работа с текстами предшественников. Она очень консервативна.

– Существует ли связь философского высшего образования со школой?

– Думаю, да, но она не столько в предметах. Человек, который чем-то интересуется, но не находит среди школьных предметов того, что его волнует, – наш первый клиент. Всегда есть люди, которые «парятся», а есть те, что не «парятся». Вот первые, которые не могут «расслабиться и жить проще», – это тоже наши «клиенты», независимо от профессиональных интересов.

– Иными словами, это люди, у которых горе от ума.

– В том хорошем смысле, как это было у Грибоедова. Был бы ум – найдем, куда его деть. У нас почему-то до сих пор считается, что раз тебе не интересны естественные науки, то ты гуманитарий. Я думаю, что это не правда, так как ты можешь вообще быть никем. Для гуманитарных наук нужен талант не меньший, чем для естественных. Проблема в том, что у нас на гуманитарных специальностях часто оказываются такие недогуманитарии, которые вообще больше никуда не поступили: у них нет никакого внутреннего стимула для получения образования. К счастью, в этом году я таких не встречал.

– 10 октября в министерстве образования Саратовской области рабочая группа обсуждала вопросы введения в школьную программу «Основ религиозной культуры и светской этики». Этот предмет связывает ваш факультет со школой?

– У нас на кафедре религиоведения открывается специальность, которая будет обучать учителей этому предмету, но мне кажется, что это не улучшит ситуацию.

– Философия может исчезнуть из учебной программы?

– Конечно.

– И все тихо забудут об этом?

– Нет. Вообще, конечно, сделать это можно и тихо, но пока что, как видите, стоим.

– Вы – главный редактор альманаха «Res cogitans». Каково его направление?

– Мы называем его теоретическим. Я бы позиционировал его как общегуманитарный. Сейчас как раз делаем новый номер – думаю, появится в начале 2013 года. Альманах был задуман инициативной группой аспирантов, в которую входил и я. Мы скинулись и издали первый номер, пригласив уважаемых нами профессоров. Потом появились спонсоры. Но вся редколлегия разошлась кто куда. И потому мы со второго номера печатаем разных людей – по большей части из других городов. Как мне кажется, это вообще судьба саратовских изданий.

– Вы ещё и координатор всероссийского фестиваля актуальной поэзии «Дебют-Саратов» и руководитель литературного клуба «Дебют». Вам принципиально важно работать с молодежью?

– Нет. Эти названия случайны. Клуб сформировался из тех людей, которые написали в литературную премию «Дебют» семь лет назад, но не прошли туда. Я собрал этих людей. Первый раз пришло 38 человек, а в конечном итоге осталось 10. Те, кто хотят признания, популярности, публичности, – им не интересно даже слушать, они ушли. А кому интересно писать и слушать, остались. С фестивалем тоже вышло случайно: мы хотели клубом сделать первые городские чтения, и я написал координатору премии «Дебют» Виктору Пуханову. Он привез 12 человек нас поддержать. Мы не могли уместить всю программу в один день и провели фестиваль. А с 2013 мы переименовываемся в «Центр весны», потому как дебютов было уже много.

– Ограничения по возрасту или цензура в клубе есть?

– Нет. Абсолютно.

– А что такое «актуальная поэзия»?

– По-моему, эту шутку ввел в свое время Данила Давыдов. Мы сейчас ушли от этого слова. В свое время оно означало определенную конфронтацию с устоявшимися союзами писателей, которые получают деньги от государства на издание. Мы же сами всё организовывали.

– Бывает, что в клубе выступает человек, глубоко неприятный вам как поэт или как личность?

– Бывает. Но мы его пускаем. Мне человек может быть неприятен только по одному параметру – по невниманию к другим. Мне могут не нравиться стихи приятного мне человека. Но я здесь организатор, и для меня есть один враг – тот, что входит в сообщество и мешает другим. С другой стороны, у нас есть люди, которые приходят и всем своим видом показывают, что им это не интересно. Но мне интересны и такие, как представители других интересов. А есть те, что выходят, читают, хотят получить какие-то дивиденды, а потом сами уходят.

– А есть такие, которых можно с уверенностью назвать поэтами? Напечатали бы их?

– Да, таких много. Но тут есть нюанс: когда человек хорошо выступает на сцене, это еще не значит, что у него хорошие стихи. Бывает, возьмешь, прочтешь и удивляешься – а ведь так хорошо звучали! Если ты выпускаешь книгу, текст должен говорить. С такими поэтами я бы выпустил еще книжек 12 индивидуальных и, может, штуки три сборника.

– На одном сайте я нашел такую характеристику вашего творчества: «Передоверие своего голоса угнетенным классам». Это ваши слова?

– Нет, вообще первый раз слышу это.

– Согласились бы?

– Нет. Я же никогда не выступал ни с каких левых позиций. Это явно какая-то марксистская фраза. Какие угнетенные классы? Нет, я, правда, люблю в клубе, на семинарах и лекциях давать слово другим и смотреть, что получится. Но студенты же не угнетенный класс?

– В этом году вы в третий раз попали в лонг-лист литературной премии «Дебют» с романом «Отче наш». Чувствуете себя молодым автором?

– Нет. Я, кстати, долго не принимал участия в этой премии. Просто в этот раз сумел отправить туда текст. Было бы пять премий, которые принимают рукописи, я бы отправил во все. А сейчас работаю над романом «Лика» и думаю, что разберусь с ним, когда в силу возраста не смогу принять участие в «Дебюте».

– Что вам дала бы победа в этой премии?

– Во-первых, у меня бы вышла первая прозаическая книга. Это очень странно – быть писателем без книги. Причем тебя знают по России как писателя. Поэтическая книжка, выпущенная здесь нами самими, не считается. Хотя проза публиковалась в той же «Волге». Другой интересный момент: сейчас в премии «Дебют» есть программа перевода победителей на другие языки. Я бы очень хотел увидеть выражение лица переводчика, если бы он посмотрел на мой текст. Текст очень сложный, хоть и переводить его легче, чем Джойса. Но не в каждой стране найдется свой Хоружий.

К тому же победа заставляет всегда возвращаться к тексту, смотреть на него, и это может уберечь тебя от повторений. Возможно, поймешь, что и писать даже не стоит, а стоит заняться другими делами.

– Это победа может быть замечена в Саратове и быть использована для поднятия местного патриотизма?

– Это зависит от мудрости властей. Могут пропиарить, а могут и не обратить внимания. В Европе – начиная с Древней Греции – города гордились гражданами, которые чем-то прославляли город. У нас много ура-патриотизма, и он очень специфический. К тому же многое зависит от премии: скажем, если бы речь шла о «Русской премии», то был бы иной резонанс, а «Дебют» в принципе либеральная премия.

– Вы преподаватель, ученый, писатель и организатор. Это тяжело, да еще и не прибыльно. По сути работаете за идею. Таких людей в Саратове много?

– Мало, конечно. Мне лично это необходимо. Я понял, что мне нужно постоянно находиться в напряжении между несколькими деятельностями, чтобы была возможность взглянуть на каждую с другой точки зрения. За это приходится много платить. Не только финансово. Я на эту жизнь не жалуюсь: культурная ситуация становится лучше. Будем действовать, работы много.