Юрий Степанов: Информационная война 1812 года

Оценить
Отечественная война 1812 года до сих пор вызывает споры как у профессиональных историков, так и у публицистов. Об этом мы беседуем с кандидатом исторических наук, доцентом кафедры социально-гуманитарных наук Саратовского государственного аграрного ун

Отечественная война 1812 года до сих пор вызывает споры как у профессиональных историков, так и у публицистов. Об этом мы беседуем с кандидатом исторических наук, доцентом кафедры социально-гуманитарных наук Саратовского государственного аграрного университета им. Н.И. Вавилова Юрием Степановым.

– Юрий Геннадьевич, сейчас, двести лет спустя, все ли ясно историкам в войне 1812 года и событиях, так или иначе с нею связанных?

– Если бы было все ясно, то не писали бы столько литературы – и специальной, и популярной. Документы постоянно поднимаются, нюансы уточняются. И французы, со своей стороны, тоже занимаются исследованиями.

Во-первых, кто же все-таки виновен в этой войне? Те, кого называют западниками, обвиняют Россию или ставят ее на равных с Францией. Те, кто объявляют себя патриотами, говорят, что это была чистой воды интервенция со стороны французов.

Очень много споров относительно того, была ли это народная война, что вообще называть народной войной. Выиграла ли эту войну регулярная армия, а партизаны так – немножечко покусали Наполеона, или (в трактовке Толстого) все-таки дубина народной войны прибила наполеоновскую армию…

– Так кто же все-таки развязал эту войну?

– Это очень сложный вопрос. Если судить объективно, то к войне, наверное, вели и Франция, и Россия. Понятно, что напавшей стороной была Франция. Но мы не можем оставлять без внимания, что Россия готовилась к войне с Францией, причем наступательной, превентивной войне. У России было десять планов, различных вариантов военной кампании. Она предлагала австрийцам еще до 1812 года союз для того, чтобы развязать очередную войну. И Англия поддержала бы. Но австрийцев Наполеон разбил в 1810 году, и они вели себя смирно.

Франция была агрессивна, это безусловный факт. Но и Россия не была сироткой, она отстаивала свои геополитические интересы очень жестко и очень настойчиво:

1808-1809. Выигранная война с Швецией за Финляндию.

1804-1813. Русско-иранская война за северный Азербайджан и восточную Армению.

1806-1812. Война с Турцией.

Это не считая двух войн с Францией, проигранных Россией в пятом, шестом и седьмом годах.

– А для сравнения, Наполеон в эти годы?..

– Французы вели военные действия в Европе. Пруссию просто разметали в прах, Австрию поставили в полную зависимость. Они подчинили всю континентальную Европу. Единственная проблема, которая оставалась для Наполеона не решаемой, это Англия – в силу того, что французский флот при Трафальгаре проиграл английскому под командованием Нельсона.

Именно поэтому Наполеону нужна была Россия – для осуществления плана континентальной блокады и полного экономического краха Британии. Но Россию, как он считал до определенного времени, можно держать в союзниках или заставить подчиниться своим интересам.

– Англия со своей стороны старалась столкнуть Россию с Францией. Но было ли это решающим фактором, приведшим к войне?

– В большой степени – да. Все коалиции, которые были против Наполеона, были подготовлены, субсидированы англичанами. До Ватерлоо англичане предпочитали оплачивать кровь русских и австрийских солдат или других армий фунтами стерлингов, не вмешиваясь непосредственно в ход военных действий на континенте. Но когда им выпала возможность добить Наполеона, они ее, конечно, не упустили.

Безусловно, Англия имеет здесь ключевую роль. Ее положение в том мире – XIX века – в какой-то мере можно сравнить с нынешним авторитетом, который имеют Соединенные Штаты Америки.

Когда Павел I неожиданно заключил союз с Францией, это закончилось его гибелью. Понятно, что его ненавидело русское дворянство, но подталкивала-то Англия. И не последней причиной было то, что Россия вступила в континентальную блокаду, блокируя Англию.

– Есть давняя и устойчивая точка зрения: Наполеон нес прогресс, и в Россию в том числе, и жаль, что ему это не удалось в полной мере.

– Это напоминает старый и очень мерзкий анекдот: мол, надо было сдаться Гитлеру, тогда бы мы жили совершенно иначе. Какой прогресс Наполеон мог сюда нести, убивая десятки тысяч людей? Да у него и задачи-то такой не было. У него задача была: уничтожить русскую армию в приграничных сражениях, вернуть ее в подчиненное положение и заставить соблюдать континентальную блокаду. Всё! Он не собирался завоевывать Москву и Санкт-Петербург. И никакие изменения в России не планировал – до войны. А то, что у него в ходе войны появилась идея отмены крепостного права (хотя документально он нигде это не подтверждал), так он хотел поднять крепостных на помещиков. Это опять же не прогресс, а задача военная.

– Насколько ему это удалось? Крестьянские восстания были. Но насколько многочисленные?

– В советской литературе уверяют, что их было очень много. Но современные авторы не подтверждают это. Поджоги усадеб, убийства помещиков, безусловно, были. Но они носили локальный характер. Были даже бунты в солдатских полках – на исходе войны 1812 года, когда они узнали, что их отправляют в заграничный поход. Главной причиной было то, что в солдатских массах распространялась идея – это такое крестьянско-солдатское мифотворчество, – что за участие в войне они получат личную свободу. Когда они ее не получили, то возникли беспорядки.

Случаи перехода населения на сторону Наполеона тоже были, но крайне редко. Крестьяне скорее занимали пассивную позицию, выжидали, если не уходили в леса и не воевали с наполеоновскими солдатами.

Правда, в западных окраинах (областях Белоруссии, Украины и территориях, ранее входивших в состав Польши) польские подданные России вторжение Наполеона воспринимали со злорадством по отношению к русской власти, к отступлению русской армии.

– То есть там русских считали оккупантами?

– Да, особенно верхи, шляхта, дворянство. У поляков с Россией издавна отношения не сложились. Они считали, что в первую очередь Россия отняла у них свободу в царствование Екатерины Второй. Когда же французы вступили в коренные губернии (а коренная Россия начиналась от Смоленска), там для населения главным врагом был все-таки Наполеон, а не помещики.

– Сравнивают две армии: наполеоновскую – армию свободных людей и русскую – армию крепостных. И, наверное, свободные люди лучше воевали…

– А в этом есть очень существенная, глубокая правота. Громадные потери были в русской армии, в том числе, от пренебрежения командным составом по отношению к солдатам. Это и случаи обморожения, и случаи неоказания медицинской помощи. Но по ходу войны 1812 года это отношение менялось к лучшему.

Свободным русский солдат не был, это верно. Солдаты Великой армии были гораздо свободнее. Они бы не достигли тех успехов, если бы это была армия полукрепостная. И максима Наполеона, что каждый его солдат держит в ранце маршальский жезл, это ведь не слова. Среди его маршалов и генералов много выходцев из простонародья. В русской армии это было невозможно.

Но русские защищали свою землю. Эту войну неслучайно назвали Отечественной. А французские солдаты пришли сюда как завоеватели. Когда Наполеон привел своих солдат в Россию, он им обещал, что это будет последняя война. Почему? Они устали воевать. Франция воевала почти двадцать лет – от Египта до России. Это обещание – попытка морально поддержать армию, которая явно сознавала, что дело в общем-то неправое, потому что они на чужой земле и они – оккупанты.

– Они считали себя – не солдаты, конечно, а идеологи вторжения – цивилизованными завоевателями. Скажем, сожжение русскими Москвы они расценили как свидетельство варварства.

– Ведь в Европе шла еще мощная пропагандистская война. И русские, проигрывая эту кампанию до начала войны 1812 года, потом сумели сравняться, как минимум не уступать Наполеону в этом – за счет журнала «Сын Отечества» в первую очередь, за счет деятельности типографий, направленных, в том числе, и на зарубежного читателя.

А так вся Европа, действительно, рассматривала русских как дикарей, как варваров. А европейские народы, в том числе французов, – как просветителей, носителей цивилизующей миссии. Поэтому и пришлось русской журналистике на фактах показывать, что здесь творили эти так называемые «просветители».

И основной тон в русской прессе был такой: если это – просвещение, если расстрелы крестьян, грабеж церквей, монастырей, издевательство над жителями, насилие по отношению даже к монашенкам… если это – просвещение, нам такого просвещения не нужно. Если мы, защищая свою землю, остаемся патриотами, любим свое Отечество и своего царя, но мы не просвещенные, лучше мы останемся такими.

– Я не знал, что информационная кампания со стороны России, нацеленная на Запад, была такой масштабной.

– Это заслуга в первую очередь Греча с его «Сыном Отечества», а также профессора Тартуского университета Кайсарова, который предложил Александру план пропагандистской войны. Потому что до начала войны 1812 года вдрызг была проиграна пропагандистская кампания.

Это очень похоже на то, как в 2008 году, когда произошло грузинское вторжение в Осетию, весь Запад был убежден, что это Россия оккупировала Грузию. И наши попытки объясниться не воспринимались. Предубеждение по отношению к России очень прочное, оно существовало и в 1812 году. И в немалой степени это было связано с деятельностью польской образованной публики, после раздела Польши рассеявшейся по Европе. Они помогали успешно вести пропагандистскую кампанию против России.

– У меня такое впечатление, что сейчас аналогичная кампания ведется изнутри России. Российские авторы пишут, что русские в силу своей дикости оставили Москву, что русские генералы все никуда не годились и т.д. и т.п. Эти книги издаются массовыми тиражами. Вам приходилось сталкиваться с такими произведениями?

– Приходилось, правда, не с книгами, а с отдельными статьями. Я их редко дочитывал до конца, потому что там информации мало, к науке это отношения не имеет. Написано плохо. Возражать им я не собираюсь, это бессмысленно.

Такого рода литература, так же, как и псевдопатриотическая, это какой-то пласт общественно-политической мысли, который был и в XIX веке. В определенной степени это коммерческий проект. Книги, о которых вы говорите, скорее всего, просто дешевая, плохая публицистика. Авторы их, может быть, найдут свою нишу и своего читателя. Но в истории они ведь не останутся.

– Карамзинская «История государства Российского» родилась на волне патриотического подъема после победы над Наполеоном. Сейчас есть такая точка зрения, что этот труд сугубо имперского толка и не совсем достоверен.

– Здесь надо разделить две вещи: «не совсем достоверна» и «имперская».

Карамзин работал с источниками, но работал так, как он это понимал. Он очень добросовестный историк, он не коверкал факты, не искажал. Он их излагал, но в своем понимании. Любой историк создает некую воображаемую модель своей истории – как он понимает историческую действительность. Любой написанный труд будет субъективен. Такие оценки Карамзина, что он недостоверен, мне кажутся беспочвенными.

Что же касается имперской истории, так еще декабристы говорили о том, что история должна принадлежать народу, а Карамзин подарил ее царям. Но он же никогда не скрывал, что был монархистом. Нельзя сказать, что Карамзин – это не европейский, непросвещенный человек. Но он очень сильно испугался, увидев в Европе последствия французской революции.

Свою главную идею Карамзин выдвинул не в «Истории государства Российского», а в записке, представленной Александру I. Идея такова: европейские нововведения, которые кажутся очень модными, могут грозить гибельными последствиями, поскольку векторы развития России и Европы не совпадают – полностью! И приводит примеры, Смутное время в первую очередь: пала самодержавная власть – и мы стоим на грани полной катастрофы. Но при этом Карамзин никогда не оправдывал деспотизм и насилие. Он осуждал, например, Ивана Грозного.

Он призывал Александра I не торопиться, не следовать так быстро по западному пути, не просчитав, не прощупав ближайших последствий. Это мысль очень серьезная, разве она не имеет права на существование? По-моему, наша история показывает, что имеет: «Не торопиться!»

Второе, в чем обвиняют Карамзина, что он выступал против отмены крепостного права. Но он выступал не вообще против отмены. Он говорил одну правильную вещь: русский крестьянин никогда не знал гражданской свободы, русский крестьянин никогда не жил по закону – по писаному закону. Мы не можем освободить крестьян с землей (Карамзин полагал, что собственность на землю священна и принадлежит дворянству). А освободить крестьян без земли – значит вызвать неминуемый бунт.

Не забывайте, что Карамзин родом из Симбирска, а по Симбирску пугачевщина так прокатилась!.. И детские воспоминания об этом у него остались. Этот страх – взрывной волны народной ненависти – в нем сидел. Но он был человеком просвещенным. Он не отрицал возможности культурных связей России и Европы. Он в своем журнале «Вестник Европы» пытался утверждать собственные идеалы русского просвещения – те, которые рождаются на российской почве: своя архитектура, своя литература. Если у нас этого мало, давайте творить, давайте производить. Но не просто перенимать. Просто перенять – этого не достаточно.

– Сейчас бы нам помнить эту его идею: «Не торопиться…» Мы слишком торопимся, перенимаем все подряд.

– Получается мешанина. Вот этого он и опасался.