Сергей Боровиков: Человека забыли совершенно
Писатель, критик, автор двенадцати книг. Редактор журнала «Волга» в его лучшие времена, когда «Волга» стала одним из самых интересных и содержательных литературных журналов страны – с 1984-го до «тихой» гибели журнала в 2000-м при полном равнодушии местных властей. Редактор газеты «Новые времена», той, с чаплинской фигуркой у заголовка, газеты шестнадцатиполосной, острой, умной и веселой.
О книгах и чтении мы беседуем с Сергеем Григорьевичем Боровиковым.
– Сергей Григорьевич! В сентябре Общественная палата России обсудит полученные из регионов предложения по списку ста книг, «которые должен будет прочитать каждый выпускник российской школы» и которые составят российский «культурный канон». Это идея Владимира Путина, высказанная, когда он баллотировался в президенты. Как она вам нравится?
– Сто? Почему не пятьдесят, не двести? И это будет рекомендация или обяжут читать? Раньше на детских книгах ставили гриф, что шло еще с дореволюционных пор: «Рекомендовано министерством просвещения». Список книг для уроков литературы или «Родная речь» в младших классах – одно, а это – только рекомендовано. Тут логику можно понять – ориентир. Особенно где-нибудь в глубинке. Для продавцов книг, для родителей.
Думаю, важнее этого списка то, что читают всё меньше. Повторю всем известные избитые вещи, что никуда не деться от электронных носителей. И купить книгу, читать ее и поставить на полку – сейчас это совершенно исчезло. И не только из-за Интернета.
Вот я свободный человек, пенсионер, на работу не хожу, но для меня выкроить время, перечитать «Братьев Карамазовых» – событие! Где молодому человеку найти время, условия, чтобы прочитать роман Достоевского? По-моему, это малореально. Кто любопытствует, может заглянуть в Интернет, узнать вкратце, в чем там, в романе, дело.
Еще пример. Я, думаю, один из немногих, кто ходит в библиотеки. Хожу в читальный зал периодики областной научной, где кинотеатр «Ударник» был. Сколько, по-вашему, обычно читателей в зале?
– Два-три?
– Один я! Однажды застал там странного дядьку. Грязный-грязный пакет висел рядом с ним. Он одной рукой перелистывал какой-то политический журнал, потом доставал из пакета кусок ветчины, откусывал, доставал «полторашку» с квасом, запивал, опять читал. Единственный читатель, которого я там видел за два года. А ведь библиотека классная! Квалифицированные библиотекари, огромные фонды, помещения «старорежимные»...
– Но книжные магазины забиты! Там просто теряешься. Раз издают, значит, кто-то это покупает?
– Издают неимоверно много. Кто-то из критиков пошутил: сейчас пишут больше, чем читают. Насколько увеличился ассортимент, настолько упали тиражи. Сейчас тысяча-две экземпляров – нормальный тираж. Люди покупают, но я не социолог, не знаю, что покупают. Когда я работал в газете, понял, что молодые журналисты читают только модные книги, какой-нибудь Мураками нашумел, Пелевина фамилию услышали… Причем за спиной у них, как правило, ни Чехова, ни Достоевского нет. А ведь вроде бы одна из высших категорий читателей – журналисты. Но они страшно далеки от чтения, от литературы. Переназначат ли Грищенко или Алешину, для них гораздо важнее, чем то, о чем писал Достоевский, над чем задумывался Пушкин.
И, как Фирс говорил у Чехова, «Человека забыли!» Человека сейчас совершенно забыли везде. Посмотрите телевидение: куда от этого проклятого ящика денешься. Все лучшие обозреватели поглощены политикой. Разве только на канале «Культура» собираются, обсуждают книги.
А издают действительно много. Вот видите эти две забитые новыми книгами полки? Не думайте, что я купил их, упаси бог, я не сумасшедший. Это мне как члену букеровского жюри прислали то, что было выдвинуто на Букеровскую премию за один лишь год. Посмотрите этот позолоченный том: чудовищная графомания. Но кого и когда так могли издавать?
– А кто же выдвигает такое на Букеровскую премию?
– Смотрите – только что выпущенная «Малая литературная энциклопедия», составленная Сергеем Чуприниным, приводит цифры. В России 2431 писатель – ну, в этом ничего удивительного, 131 творческий союз, 538 литературных газет и журналов, 99 издательств, 177 фестивалей, праздников, конкурсов. А вот самые страшные цифры: 579 литературных премий! Это сейчас просто чума. Чуть-чуть денег надо, и они уже лауреаты. И каждый стучит себя в грудь и подписывается: «Золотое перо».
В энциклопедии дальше: премия «Золотая нива Алтая», «Золотая Ока», «Золотая пчела», «Золотая строфа», «Золотая тыква» – они даже не слышат юмора! – это тверское региональное отделение Российского союза профессиональных литераторов. Дальше: «Золотая цепь». А теперь пошли «золотые перья». Просто «Золотое перо», затем «Золотое перо границы», «Золотое перо Московии», «Золотое перо России», а еще «Золотое перо Руси», «Золотое перышко», «Золотое сердце России», «Золотой венец победы», «Золотой витязь», «Золотой крокодил», «Золотой листопад», второй «Золотой листопад» и «Золотой теленок». Это уже откровенное безумие.
– Но может быть, учредители премий полагают, что делают благое дело, поощряют литераторов…
– Нет, это чистое жульничество. Как в криминальной хронике: мошенник предъявляет удостоверение генерал-лейтенанта ФСБ, а на самом деле три класса образования и два срока уже отмотал. Это явление того же порядка. При этом существует большая литература, или лучше сказать, профессиональная. Но и она страдает тем, что я сказал по поводу «человека забыли».
В этом году я был в жюри премии «Национальный бестселлер». Девяносто процентов книг – это политика, секс, ну, может быть… даже не могу назвать это человеческими отношениями: какие-то такие возбужденные фантазии на тему человеческих отношений. И кто же получил премию? Как сообщают СМИ: «лауреатом премии стал отечественный писатель Александр Терехов. Он получил заслуженную награду за создание романа «Немцы», повествующего о жизни современных московских чиновников». Вот вам и еще литзвезда. А лауреат премий «Нацбест-2007» и «Супернацбест» Захар Прилепин (как пишет Наталья Иванова: «утюг включишь и оттуда Прилепин») просто-напросто назвал Александра Терехова классиком: «В русской литературе есть несколько волшебников русского языка, которые в своих текстах достигают потустороннего эффекта. Для меня Терехов стоит рядом с Владимиром Набоковым и Гайто Газдановым». Всё, дело сделано. Несколько суперактивных ребят в одночасье сделались классиками. Какой теперь список, какой канон без них?!
А в общем-то, несложно составить, допустим, два-три десятка обязательных книг. Ну как может русский человек никогда в жизни не прочитать ни строки Пушкина, ни одного рассказа Чехова? Но потом начинается «совок», и даже талантливые произведения того времени теперь почти обречены на погибель. Тот же Алексей Толстой мой любимый. Я говорю: его надо воспринимать как Дюма, о котором все знают, что он всё выдумывал, но ведь страшно интересно написано!
Еще, я думаю, очень плохую роль играют мои коллеги в том смысле, что они не хотят или не могут – я вот, наверное, не могу – быть пропагандистами настоящей книги. У нас высочайший уровень филологии! Ах, какие завитки мысли, полёт, но всё это между нами, филологами. Читатель остается совершенно ни при чем.
– А раньше было так же?
– Разрыв, конечно, тоже был, но тридцать-сорок лет назад критики писали всё-таки о том, что люди читали. Тогда читать было не то что модно, а обязательно, и не потому, что родители или учитель грозил. Кто-то доходил до самиздата, кто-то ограничивался Тургеневым в школьном варианте, детективы передавали из рук в руки, но совсем не читающих людей практически не было. А сейчас у нас больше всего читают книжки такие, что доехал в электричке и выкинул, она стоит 50 рублей, никто дома ее держать не будет.
– Вы, наверное, знаете о романе Евгения Попова «Арбайт». Автор около года выкладывал в Интернете главы с вопросами для обсуждения. Получился роман с комментариями читателей. Подобные эксперименты серьезных писателей, таких как Попов, – это шалость, игра или поиск и из этого может вырасти что-то новое?
– Женя прислал мне этот роман. Но это немножко подмена литературы чем-то другим. К тому же когда это появлялось в Интернете, то диалог имел ценность. А когда книга издана, всё это исчезает: уже не здесь и не сейчас, а вчера.
– Недавно прочел, опять же в Интернете, что в Бразилии принят закон, по которому заключенным будут сокращать срок за чтение книг.
– Замечательно! Вроде бы курьез, а на самом деле очень любопытно. А что им дают читать?
– Ни о каком каноне не говорится. Любые книги из тюремной библиотеки.
– Ну, какой-то отбор туда книги уже прошли. Но всё равно: хоть за бразильцев можем порадоваться.
– А вас не пугает само слово «канон» применительно к российскому кругу чтения?
– Оно совсем сюда не годится. Время отбирает классику, это естественно. Но чем этот канон ограничить – 2012-м годом? Или 1917-м? Сорокина и Пелевина, самых почитаемых сейчас, включать?
Когда-то, во времена книжного дефицита, я с трудом сумел выписать 50-томную детскую всемирную библиотеку. Но потом оказалось, что томов будет не 50, а 51, затем 52, 53, 54… Начали-то, конечно, с классики, но люди, которые были обозначены на титульных листах как редколлегия, они тоже кое-что писали: Сергей Михалков, Анатолий Алексин и так далее. А там 400 тысяч тираж, на всю страну, повышенный гонорар. И библиотека стала множиться. Дошли в конце концов до писателей, которых теперь все давно забыли.
А сейчас гораздо проще влезть в этот список. Просто за деньги. Создадут комиссию, придет туда какой-нибудь мордоворот, который к тому же еще и пишет, весь в «золотых перьях». И что ему стоит потрясти мошной и влезть в список, где Пушкин и Чехов.
– Если бы вам предложили составить такой канон, вы взялись бы?
– Дело очень заразительное. Я один раз себе это позволил. Составил десятку лучших романов, пять из девятнадцатого века, пять – из двадцатого. В девятнадцатом у меня «Капитанская дочка», «Мёртвые души», «Война и мир», «Обломов», «Бесы». Двадцатый век – «Жизнь Арсеньева», «Детство» Горького, «Тихий Дон», «Белая гвардия» и дилогия Ильфа и Петрова. Но ведь это очень субъективно. Я, например, с большим трудом, через силу читаю Андрея Платонова. И, например, не люблю Владимира Набокова. Но я же не могу позволить себе сказать, что Набоков – плохой писатель. Тут, наверное, нужно отделять вкусы от признания того, что это действительно состоявшиеся, большие книги. А сто книг… Это ведь еще какая-то страшная ответственность. И вообще, нехорошее слово – «канон».
– Но это не наше изобретение. В Канаде я листал такой «путеводитель»: «Пятьсот [или тысяча – не помню] книг, которые нужно прочитать».
– Насколько я знаю, в американской культуре очень велика роль указки. Если ведущий критик сказал, то всё. Почему там критики, колумнисты – необыкновенно уважаемые люди? Он может одним текстом «застрелить» режиссера, актера или писателя. Мы более самостоятельны в выборе чтения. Поэтому, я думаю, они нам тут не указ. Мне несимпатична эта идея.
Так же, как и идея канона – на всю Россию, чтобы это было как флаг, как гимн… Вот Большой театр у нас, а вот – книги, культурный канон, обязательный.
– Но обязательность этого канона, как и законов российских…
– Конечно, ничего не будет исполняться. Но кто-то этим займется, отчитается. Кто-то на этом заработает. Критики в газетах вволю поиздеваются над половиной списка. Кто-то будет вопить: как, почему не попал туда такой-то?!
Знаете, несколько лет назад, когда на проспекте Кирова еще были лотки с подержанными книгами, я видел такую сцену: проходит барышня мимо лотков, а там Булгаков. Она и говорит громко: «Булгакова еще издают?!» Она рисанулась, конечно, вот какая я продвинутая. Но я подумал: как коротко время! Ведь помню очень хорошо, как мы мечтали почитать хоть что-нибудь Булгакова, помню эти бесконечные ксерокопии «Мастера и Маргариты». А новая барышня, наверное, образованная, раз вообще на Булгакова внимание обратила, но для нее это уже что-то вроде Тургенева, Тредьяковского. А с кого для неё литература начинается? Какой для неё нужен канон?
– В Доме книги и магазине «Стрелец» среди всего разнообразия, если постараться, можно найти и вашу новую книгу «Двадцать два». Что означает её название?
– Здесь мое избранное за 22 года с 89-го по 2010-й – то, что не входило в более ранние книжки. В книге три раздела. Первый называется «Струна», это критика и эссе. Второй, самый маленький, – «Опыты», это проза. И третий – «Саратов», тут саратовские статьи, написанные в основном, когда я служил в «Новых временах», когда газета начиналась.
– А почему на обложке «Гитарист-бобыль»?
– Мне всегда очень нравилась эта работа Перова, страшно нравилась. А эпиграф к книге у меня созвучный «гитаристу», из Жени Рейна:
В последней пустой электричке
пойми за пятнадцать минут,
что прожил ты жизнь по привычке,
кончается этот маршрут.
Выходишь прикуривать в тамбур,
а там уже нет никого.
Пропойца, спокойный, как ангел,
тулуп расстелил наголо.
И видит он русское море,
стакан золотого вина,
и слышит, как в белом соборе
его отпевает страна.
Один мой ныне покойный приятель, сильно выпивши, сказал мне однажды: «Неглубоко пишешь, неглубоко». Потом задумался и добавил: «Но очень интересно». То есть я не литературовед, я такой несколько легкомысленный критик.