Иссушенное село
В пятнадцати районах области действует режим чрезвычайной ситуации из-за засухи, угрожающей урожаю. По подсчетам регионального министерства сельского хозяйства, погибли более 160 тысяч гектаров посевов, пострадали более 400 хозяйств. Ущерб составил почти миллиард рублей. Прогнозы по величине урожая снижены почти вдвое: вместо 4 миллионов тонн зерна, как предполагалось в начале года, регион соберет не более 2,5 миллионов тонн.
В Лысогорском районе с апреля не было ни одного дождя. «Третий год засуха», – говорит один из старейших фермеров Иван Гресев. В 2010 году поля вымерзли, а те, что уцелели, высохли. В 2011-м озимые, посеянные в сухую землю, даже не взошли. Крестьян выручили яровые и подсолнечник, как говорит Иван Петрович, «лето было отличное». В этом году жара вернулась.
Сам себе агроном
Гресев уверен, что значительно смягчить последствия засухи можно при помощи грамотной агротехники. Иван Петрович – агроном с полувековым стажем. На любимую тему говорит с таким азартом, что даже филолог заслушается. В хозяйстве Гресевых отказались от вспашки земли и от паровых полей – это не только позволяет экономить солярку, но и сберегает почву в условиях засушливого климата. В качестве страховки от погодных превратностей сеют рожь, которая хоть и дешевле пшеницы, зато практически никогда не вымерзает. Держат коров и свиней. Как подсчитал фермер, зерноотходы, «пропущенные» через скотный двор, по экономической отдаче равны семенному материалу.
Информацию о новых технологиях Гресев искал сам – в газетах и литературе, с сыновьями ездил на семинары в Волгоград и Краснодар. Но не каждый фермер имеет высшее образование, единицы могут позволить себе нанять агронома, а информационной и просветительской работой в аграрной сфере ни одно ведомство не занимается. «Есть энтузиасты, которые экспериментируют на свой страх и риск. Наука не обобщает этот опыт. Вот правильно мы делаем, что не пашем, или неправильно, кто оценит с научной точки зрения? Кто донесет эти выводы до крестьян? Надзирающих структур, которые могут выписать предписание или штраф, полно, а направлять развитие отрасли некому», – говорит Гресев.
Иван Петрович больше двадцати лет работал директором совхоза. Увольняясь с руководящей должности, так и написал в заявлении: «В связи с тем, что не согласен с существующей системой ведения сельского хозяйства». Когда фермерское хозяйство только организовалось, жена Гресева каждое утро доила четырех коров, а бывший директор, которого в районе все знали, возил молоко на продажу. «Здесь ничего не было, два оврага и лес», – хозяин обводит рукой «фазенду» (так ее называет) с ремонтными цехами, токами, мельницей, водонапорной башней, электролинией, нефтебазой. Ивану Петровичу за семьдесят, и хотя основные обязанности по управлению хозяйством перешли к сыну, он до сих пор работает – развозит обеды тем, кто занят на уборке и сенокосе.
Бизнес маленький, но инновационный: хозяйство занимается элитным семеноводством. Сейчас здесь десять наемных рабочих. «Принимаем на работу всех, но некоторых выгоняем на второй день. Вот пример: подметаем склад, вроде простейшая работа, а ведь не каждого можно приучить собирать мусор в кучку и выбрасывать». Из тех, кто прошел испытательный срок и остался на постоянную работу, за двадцать лет уволились двое. Основная особенность работы – универсальность: надо управляться с трактором, комбайном, «КамАЗом», а также «мешки грузить, если за семенами приехали». Зарплата колеблется от 11 до 15 тысяч рублей плюс сельский соцпакет – бесплатное питание, шесть мешков комбикорма в месяц, сено и супоросные свиноматки по льготной цене. Обычно в декабре выдавалась премия, но этот год – «очень сложный, беда в том, что у покупателей нет денег, чтобы приобрести семена».
Официальные лица на телевизионных экранах регулярно говорят о помощи сельскому хозяйству: производители могут получить субсидии на семена, удобрения, борьбу с вредителями и технику, горючее по льготной цене и т. д. «Помощь государства оказывается неэффективной: на оформление, поездки, бумажки приходится тратить чуть ли не столько же, сколько получишь. Лучше бы государство убрало административное давление, мы бы помогли себе сами, – считает Гресев. – Лет десять назад работал я на складе с сыновьями. Вдруг в воротах появляется мужчина, при галстуке и с папкой. Говорю сыновьям: смотрите, взяточник идет. И точно! Мужчина спрашивает: «А у вас есть проект защиты природы? Ах, не слышали о таком, значит, завтра я к вам с прокурором приеду». Дал адрес частной фирмы, где нам этот проект сделали за 30 тысяч. Охранять природу надо. Но делаем мы это или нет, никого не интересует, – главное, чтобы бумажка была».
Еще один яркий пример государственной заботы об АПК – работа ГАИ. «Едем домой с семенами. Заезжаем со стороны Самарской области. Первое саратовское село – сразу из-за будки инспектор выскакивает с палкой, начинает придираться. Я достаю блокнот и спрашиваю у гаишника: как ваша фамилия? Меня один старый директор давно научил: в России больше всего боятся карандаша. И правда, гаишник сразу руками замахал, езжай, мол, отсюда». Всего на пути от границы до Саратова машину остановили четыре раза.
Не стоит село без Жарикова
«Вот какая в этом году чечевица, – фермер Александр Жариков заезжает в поле прямо на «Ниве». – Ничего страшного, хуже ей уже не будет». Поле похоже на старую мочалку: из земли торчат куцые, от корешка до верхушки желтые кустики с пустыми стручками. Только на семена на этом участке Жариков потратил 1,5 миллиона рублей. Теперь думает, «стоит ли здесь что-то косить, или залущить всё и рожь посеять». Едем к ржаному полю. «Не пугайтесь, это саранча», – предупреждает хозяин. Спрашиваю, почему вредитель не пожирает посевы? «Зубы сломает», – отвечает фермер. Насекомые, не задерживаясь, скачут по сухим колосьям. Дождя здесь не было с 7 апреля, с тех пор, как растаял снег.
Засуху хозяйство ощущает с 2009 года, тогда пришлось списать яровые. В 2010-м, как говорит Александр Викторович, «ничего, кроме «поволжского верблюда» – подсолнечника, – не было». Как подсчитала Счетная палата РФ, федеральный и региональные бюджеты выделили на поддержку пострадавших производителей 46 миллиардов рублей. Жариков получил 427 тысяч, «это примерно два бензовоза солярки», с размерами реального убытка это было несопоставимо.
«Как в этом году будем выкручиваться, одному богу известно. Малым фермерам, думаю, легче выживать – он сам себе пояс затянет, зубы на полку положит. А мне только поясов больше трех десятков надо закупить».
В хозяйстве Жарикова 35 наемных рабочих. Это «градообразующее» предприятие села Невежкино. За рабочую силу с фермером конкурируют столичные стройки. «Это проблема многих хозяйств, даже крупных. Новая «большая Москва», о которой сейчас говорят, здорово обескровит страну: вся Россия уедет ее строить, а деревня – в первую очередь», – полагает Александр Викторович.
«Нравится? – хозяин оглядывает базу с мехтоком, ангарами, гаражными павильонами. – Для красоты много не надо: убрать металлолом, почистить, покрасить. А ведь здесь был пустырь. Модель работы у нас колхозная, только немного ума и порядка». Двадцать лет назад, когда главный инженер Жариков решил выйти из колхоза, его ругала даже мать: куда собрался, расстреляют тебя.
«Мы, фермеры, никакой работы не боялись. Самой тяжелой была моральная сторона вопроса. Люди пальцем показывали. Воду нам отключили. Выдали только половину пая, мол, вторая половина пойдет в счет уплаты колхозных долгов, хотя это было незаконно». Отношение сельчан изменилось, когда фермер после развала колхоза взял на себя социальную нагрузку – перекрыл крышу на здании школы, занялся ремонтом деревенских улиц, поставил хоккейную коробку. Спрашиваю, зачем предпринимателю всё это надо? Он замолкает, отвечает даже слегка растерянно: «Я и не думал, зачем. Я здесь живу, сын вернулся после аграрного университета, будет инженером работать».
«Раньше я думал, что село не умрет. Сейчас мнение изменилось. Если заниматься растениеводством, объективно не нужно столько рабочих рук, сколько сейчас живет в сельской местности. Если развивать животноводство и переработку – другой разговор», – говорит Александр Викторович. Развитие села с 2006 года было объявлено приоритетным нацпроектом, в 2008-м – переименовано в государственную программу, в рамках которой власти декларируют помощь животноводам, развитие кооперации, обеспечение жильем специалистов и т. д. Спрашиваю, что из государственных забот перепало селу Невежкино? Навскидку Жариков может вспомнить несколько пластиковых окон в школе да теплый туалет.
«Наверное, в этом году останусь без хоккейной команды. Старшеклассники не хотят сдавать ЕГЭ и после девятого класса уезжают в город в техникумы». Чтобы сдать государственный тест, сельские дети должны встать в 4 часа утра и 60 километров трястись по ухабам до райцентра. Понятно, что после такой поездки блеснуть знаниями более чем проблематично. Отъезд старшеклассников может со временем привести к закрытию школы. Уже известно, что в августе закроются участковые больницы в Больших Копенах, Широком Карамыше и Большой Дмитриевке. «Понятно, что это не полноценная больница – ни рентгена там нет, ничего. Но теперь, если стало плохо, можно сразу идти и копать себе могилу?» – Александр Викторович напоминает, что из райцентра скорая будет ехать час-полтора, а во время весеннего паводка Невежкино полностью отрезает от «большой земли» на 25–35 дней.
Реформа местного самоуправления селу не помогла: чиновников стало больше, а налоги, за малым исключением, по-прежнему уходят вверх по вертикали. Много говорилось о том, что глубинку вытянут мощные агрохолдинги, способные заменить прежние колхозы. «Вот они, выкупили все земли вокруг Больших Копен, – Жариков указывает на противоположные холмы. – Приходит бригада на супертехнике, обрабатывает и движется дальше. Это своего рода вахтовый метод, с нашей деревней холдинг ничем не связан».
Возвращаясь к теме засухи, спрашиваю фермера, что будет с ценами на хлеб? Александр Викторович напоминает, что рекордные цены на зерно наблюдались в 2008 году: фураж стоил до 9 тысяч рублей за тонну. В 2010 году, во время засухи, цифры также были высокими – до 8 тысяч рублей. В прошлом году цены упали: продовольственную пшеницу у крестьян закупали по 4000–5000 рублей. Как полагает собеседник, цену сбили государственные интервенции (изначально эта мера позиционировалась как способ поддержки сельхозпроизводителей, на деле вышло иначе). Нынешним летом зерно дорожает: за фураж дают 6–6,5 тысячи рублей, за продовольственную пшеницу третьего класса – 7,2–7,5 тысячи.
«Когда в 2008 году стали дорожать пшеница и хлеб, все сверху донизу завыли: виноваты фермеры! Потом цены на пшеницу упали, на хлеб не изменились – но об этом никто не кричал, всех всё устраивало», – говорит Жариков. По его мнению, в нынешнем году хлеб не должен подорожать, так как у переработчиков «есть ценовой запас прочности».