«Мой проспект хорош!»
Всякое сходство имен, должностей, персонажей, характеров, обстоятельств, географических названий и иных подробностей с реально существующими или когда-либо существовавшими абсолютно случайно.
То ли Лев Олегович, то ли Василий Алексеевич (как его звали? кто звал, то и знал), то ли сити-глава, а то ли менеджер города, что совершенно не важно (как не важно и название города), а скорее всего вообще некое совершенно вымышленное лицо, которое условно назовем сити-мэром, проснулось в одно прекрасное утро в дурном настроении – и утро показалось лицу далеко не прекрасным.
Всю ночь плохо спалось. Виделось дурное: горожане, веселые, нарядные, гуляли по центральному проспекту города совершенно бесцельно и бессистемно, сидели на лавочках – в высшей степени беспорядочно и неорганизованно, даже беззаботно, как у себя дома, и абсолютно неупорядоченно болтали о том о сём, смеялись. Вдоль всего проспекта торговали разными приятными для глаз и для души товарами – букинистическими книгами, цветами, сувенирами, кустарными поделками, раздавали «котят в хорошие руки». Художники, сидя на складных стульчиках, быстро и ловко рисовали портреты всех желающих. Саксофонист наигрывал заунывно-бодрый «Караван»…
И ни у одного горожанина не светилось в глазах благодарное восхищение городскими властями и неугомонной их (властей) деятельностью для их же (не властей, а горожан, разумеется) пользы и процветания.
Было решено: «Вразумить. Упорядочить. Принудить к миру, порядку и благодарности». В этом решении укрепились непоколебимо. После чего был совершен – немедленно, сейчас же утром, натощак – выход в город. Ответственное лицо, именуемое условно сити-мэром, было сопровождаемо свитой из аналогичных лиц районного и еще более мелкого масштаба – для получения от них объяснений, выслушивания оправданий и раздачи взысканий.
Считаем излишним пояснять, где чьи реплики в дальнейших диалогах: читателю несложно и самому разобраться.
– Тумбы. Рекламные. Мешают проезду.
– Да как же, это же зона, она ведь пешеходная!
– Кому пешеходная, а кому и проехать нужно. Так что же ему вилять прикажете, ралли изображать? Нет, наш путь прямой. А кроме того, что, собственно, рекламируем?
– Разное, всего и не упомнишь, то вздор всякий, а то вот Народный фронт рекламировали! Помните, как это было – на всех тумбах, в едином строю?
– Как же не помнить, так в глазах и рябило… То есть я хочу сказать, так глаз и радовало! Но теперь фронт уже не актуален. Победа одержана. Срубить тумбы!
– А скамеечки вокруг них? Очень они народу понравились.
– Это чем же?
– Сидит на них народ. Присядет и сидит себе, мороженое ест, а когда и пиво попивает… Разговаривает о том о сем.
– О чем чисто конкретно?
– Да кто же их знает!
– А кто во вверенном вам районе за народ отвечает? Следовало бы знать. Не знаете – значит, срубить. А это еще что такое?
– Это просто лавочки. В стиле ретро. Как будто давным-давно…
– Давным-давно? Давным-давно… Да, давно пора завтракать. Обход после продолжим. А скамейки эти тоже срубить. Тем более они ретро. Забыли, что в стране модернизация? Всё должно быть модерновое, а у вас – ретро! И вообще, сам же говоришь: пиво попивают… Разгул один от этих скамеечек, пьянство и разврат!
– Так с этим бороться можно, правоохранительные органы…
– Ты знаешь, как лучше всего бороться с карманниками, что в трамваях орудуют?
– Наверно, как Глеб Жеглов? «У нищих слуг нет!» И кошелек Кирпичу в карман…
– Какой кирпич? Кому в карман? Что несешь? Запомни: лучший способ против трамвайных воров – запрет трамваев! Шутка. Но скамейки – срубить. Немедленно.
После завтрака обход, и правда, продолжили. За это время руководящие указания уже начали стремительно исполняться: сварщики бодро срезали рекламные тумбы, грузчики бросали в грузовики ретро-лавочки. Как говорится, «такая картина труда и быстрых темпов».
– Так! Уже лучше. Наш проспект становится хорош. Стоп! А эта скамейка почему не срублена? И что это за деревенщина на ней расселся – да еще с гармошкой, кажется? До него что, не довели, что на нашем проспекте музыке дозволено звучать только из наших репродукторов? И музыке проверенной и утвержденной. Ну, там, «Владимирский централ» или «Я вижу аринтир!»
– Это, позволю себе заметить, памятник, кто же его срубит?
– Кто это тебе позволил позволять себе заметить? И кому памятник? Это же просто мужик какой-то!
– Саратовской гармошке-с. Бренд, с позволения сказать. Народу нравится, фотографироваться с ним любят-с. А вы не желаете сфотографироваться?
– Я? Вот с этим? Да меня рядом с губернатором каждый день репортеры фотографируют! Да я!! С президентом!!! Ну, конечно… не каждый день… и не на переднем плане… так, иногда… в массовке… Но чтобы с этим?! Не шути так.
А вот это здорово придумали! Вот это вы молодцы. Вот теперь тебя люблю я, вот теперь тебя хвалю я!
– Это вы о чем?
– Да вот траншейки эти вокруг киосков. Вот уж бабахнет! И забором огородили – тоже правильно, это надо в тишине готовить, а только потом уж, неожиданно – бабах!
– Да что вы, что вы? Видите, на бумажке написано: идет ремонт и реконструкция дренажной системы, извините за временные неудобства.
– Тьфу на вас! А я-то думал… Заложить бы динамиту… вот уж полетали бы в небеса эти ларьки-киоски! Жаль. Ай, ну всё-таки почему бы не заложить? Бабах!
– Тише, тише! Люди ведь услышат. Не извольте беспокоиться: сначала произведем как бы ремонт и реконструкцию, а потом можно будет и бабах! А то и без бабаха: утром народ выйдет на проспект…
– На мой проспект?
– Конечно, на чей же еще? Выйдет народ – а ларьков-то и нет.
– Ладно, убедил. А это что – очками торгуют. Кто разрешил?
– Да они как бы без разрешения…
– Что, совсем?!
– Да не то чтобы совсем. Но ведь муниципалитетам велено теперь без зарплат работать, идея чучхе, одним словом…
– На моём проспекте не выражаться!
– Да это приличное слово, только корейское: опора, так сказать, на свои силы. Вот они и опираются – кто на цветочниц, кто на очечниц. Понемногу, конечно, чтобы и на потом осталось. А то скоро и опереться не на что будет.
– Нет, а зачем столько очков? Что, у моих горожан зрение слабое?
– Так это же солнечные, темные – тонированные, так сказать.
– Им что же, закон не писан, горожанам-то моим? Тонировка запрещена! А правила движения едины как для водителей, так и для пешеходов.
Вот что: прикажите заменить стекла во всех очках, пусть будут розовые, через них смотреть на город будет куда приятнее. Поглядят-поглядят, да и благодарность во взорах появится.
– Что вы, что вы, тише… Как можно! Вы бы еще сказали: голубые…
– А что я сказал?
– Да ведь только что, на днях, двух или трех барышень с розовыми шариками на проспекте… виноват, на вашем проспекте националисты гоняли – меньшинствами барышни-то оказались, сексуальными… Розовыми, понимаете?
– Та-ак! Жаль, не видел. Так нельзя, говоришь, розовые. Ну, а сам-то можешь что-нибудь предложить? Скреативить, как я это называю. Инициатива снизу, креативизм низов, энергетизм верхов – и дело сделано.
– Есть одна идея! Нынче модно на очках картинки всякие делать. Так вот бы сделать такие очки, а на стеклышках у них всякие ямы, колдобины тротуарно-дорожные, мусор городской, неделями не убранный…
– И что?
– Как что? Народ очки наденет, посмотрит – кругом безобразия. Он – жаловаться, а мы ему: да это у тебя очки такие, обманные, ты сними очки-то!
– И что?
– Как что? Снимет он очки, и увидит…
– Вот именно: «И увидит!» А что он увидит? Сам знаешь. Нет, тут лучше уж зеленые очки, как в сказке. Сейчас он смотрит: под каждым деревом пивные бутылки валяются, стекло битое. А в зеленых очках глянет – не стекляшки, а изумруды сверкают…
– «Золото, бриллианты…»
– Именно. Подумай, перспективная идея. Ладно, пусть пока такими очками торгуют. Раз уж это у вас опора на собственные силы. Пойдем дальше.
Это что еще за тележка, что за коробейники? Цветами торгуют? Цветами следует торговать в цветочных магазинах, а никак не на улице. Доходит?
– Не коробейники это, кактусисты.
– Как? Тут? Кто?
– Растения, говорю, экзотические. Мексика, Чили там разные.
– Контрабанда, что ли?
– Да что вы, граница на замке! Сами выращивают, сами продают.
– Тоже опора – ваша, на их силы?
– В известном смысле. Они и налог платят, и аренду за место на проспекте, и в пенсионный… А тележку эту, прилавок, значит, на свои средства построили, но по нашему указанию, без самоуправства.
– Вот что: будь эти кактусы не из Чили, а местные, ну, хотя бы из Хвалынского района! Да я бы сам…
– Продавать стали бы?
– Ты все-таки думай, что говоришь и с кем. Купил бы я парочку, чтобы на развод. А Чили – там, кажется, диктатура была. Зачем народу напоминать о грустном?
– Срубить?
– Зачем рубить? У тележки колесики, видишь? Вот и пусть катится.
Так, а это мы куда пришли?
– Это называется аллея Роз. Правда, хорошо?
– Где же хорошо? Все эти ряды торговые надо убирать! А скверик восстановить, чтобы народ там отдыхал – с детьми, как в старые добрые времена.
– Да ведь павильоны эти недавно построили, денег столько вложили. Опять же рабочие места… Народу-то куда податься?
– Народ должен быть мобильнее, пусть сам ищет, где глубже, то есть лучше.
– Да, но вот сквер-то как раз за этими павильонами и восстановили, замечательный сквер, каких и в добрые-то времена не было. С детьми гуляют. А в сохранности он – не вытоптан и не замусорен – оттого, что павильонами этими торговыми со всех сторон загорожен, и на ночь калитки запирают.
– Подожди, мы же проблему трамвайного воровства решили? То есть, тьфу, проблему пьянства на проспекте. Решили. Правоохранительные силы тем самым освободили? Освободили. Вот сюда их и перенаправим.
Ладно, пойдем-ка обратно.
Да! Вот теперь мой проспект хорош! Чисто, конкретно, в смысле пусто, просторно. Гуляй – не хочу. Еще бы кафешки эти искоренить. Нет, ты подумай: взяли моду посреди улицы рассиживаться. Как будто они в Европе! Нет, парень, как говорится, ты не в Чикаго!
– Чикаго же вроде не в Европе?
– Сам знаю. Да! Не совсем чисто на проспекте. Вот еще деревья эти… Мешают ведь они жителям города и гостям его! Мешают целенаправленно и организованно прогуливаться по моему проспекту. Что им здесь, Усть-Курдюм, что ли?
– Да неужели же деревья тоже рубить прикажете?
– Не, а чё они такие зелёные?!
