Пусть ЦИК подождет, пока студент отдохнет

Оценить
4 марта мне выпала честь защищать законность выборов

Учитывая всю серьезность мероприятия, готовился основательно, чтобы иметь максимальный КПД. Посетил четыре тренинга, которые проводили разные люди. Получив направление от штаба Прохорова еще за неделю до выборов, направился на свой участок. Являясь членом комиссии с правом совещательного голоса, я имел право присутствовать на всех заседаниях комиссии и намеревался своим правом воспользоваться.

Автор: Никита Колпаков

Первая попытка отстранения не удалась

Мой участок № 148 находился в 24-й школе. Председателем оказалась директор школы Ева Юрьевна Шарга. Отличительная черта Евы Юрьевны: она, не стесняясь, курит в своем кабинете (интересно, а когда на родительских собраниях выступает, тоже не выпускает папироску изо рта?).

Познакомились, у меня приняли документы, в следующий раз встретились только на следующем заседании 3 марта. В тот день, пройдясь по участку, я заметил, что камеры установлены с явным нарушением (одна не захватывала и половины членов комиссии, а вторая снимала с расстояния 15 метров подходящих к урне избирателей со спины). Тут же был составлен акт и сделан звонок в Ростелеком. Ребята пообещали камеры перевесить.

4-го я и сагитированный мною в наблюдатели друг Даниил Елисеев прибыли заранее, люди пунктуальные. Обстановка начала накаляться почти сразу. Разумеется, камеры никто и не думал перевешивать, зато на телефон пришла отписка об устранении проблемы. Поражала нерасторопность комиссии, которая начала готовить участок к открытию в 7:45, несмотря на мои предложения сделать это пораньше.

Мой вопрос о регистрации наблюдателей остался без ответа. Начали выдавать списки. Вспомнив байки о том, что подписи в них могут появиться еще до начала голосования, я тут же изъявил законное желание на них взглянуть. «Чуть позже», – ответила председатель.

Выдали бюллетени. Начали опечатывать урны. Стационарные успели, а вот на переносные времени не оставалось – было 8:05, первые избиратели уже хотели волеизъявиться. «Быстрее допечатывайте, я пока участок открою», – пробормотала г-жа Шарга. Ни о каком оглашении числа избирателей, бюллетеней, реестра открепительных даже речи не шло. «Списки-то дайте взглянуть», – напомнил я. Сославшись на то, что сейчас надо регистрировать наблюдателей, мне снова отказали.

И тут начались первые фокусы. Мои коллеги Даниил и Жанна (от КПРФ) вполне быстро прошли процедуру, мне же секретарь с грустным лицом сообщила, что у меня неправильно оформлены документы. Начались прения. На мои вопросы о месте ошибки она перечитала документ и лишь повторила фразу об ошибке. Звоните, говорят, в штаб, там подскажут, где ошибка. Так и пришлось поступить. Приехал руководитель приемной Максим Бычков и действительно всё решил. Оказалось, в направлении (по ошибке) было написано «направляю в ЦИК», а не в УИК, к чему в итоге и придрались в комиссии. Тут же было составлено новое направление, и – с явным недовольством – меня впустили. Как потом скажет председатель в общении с коллегами (это будет совсем не скоро): «Я пыталась его отстранить, видишь, но из штаба так быстро приехали, что я могу сделать?»

Мы не собаки, чтобы на коврике лежать!

Получив-таки роль члена комиссии, я тут же напомнил председателю, что книги она так и не показала. Она отказалась это делать вовсе. «Открепительные тоже не считали», – сказал я. «Это не ваше дело», – ответила Шарга.

Пришлось составить жалобу, которую подписали все, даже милая девушка-единоросска, за весь день проронившая лишь пару слов. Ева Юрьевна долго вчитывалась в жалобу, звонила в ТИК и читала текст, спрашивала, что делать (ведомая, однако). Потом нехотя приняла. Я не удержался и съязвил: «Вот мы и уменьшили вашу премию за выборы, а учитывая, что жалоба уже не первая, вряд ли вы вообще премию получите». Явно не понравилось это г-же председателю.

Чуть позже Даниил и Жанна решили встать возле урн, чтобы лучше видеть процесс голосования и количество опускаемых бюллетеней. Не успели они простоять и 20 минут, как председатель довольно агрессивно потребовала (!), чтобы они вернулись на места. «Они вам не собаки, чтобы на одном коврике лежать!» – в эмоциональном порыве вырвалось у меня. Попросил объяснить, чем вызвано такое требование, предупредил об административной ответственности. «Пишите куда угодно», – бросила Шарга. Сказано, как говорится, – сделано. Составили заявление сотруднику полиции, дружно подписали его и приложили объяснения. Ухмылка так и не сходила с лица большинства членов комиссии.

Потом ходили с урной по домам. Там всё обычно: больные пенсионеры, которые сами дойти не могут. Все встречали нас с радостью, многие предлагали попить чаю, но мы вежливо отказывались. Только один избиратель выбивался из общей нормы: смотрю, в паспорте год рождения – 1991-й. Перевожу взгляд на владелицу и лукаво спрашиваю: «А что вам, если не секрет, помешало дойти до участка?» Ответ: «Горло болит». Девушка улыбается. С ответной улыбкой прошу ее в следующий раз особо не злоупотреблять нашей добротой и желаю скорейшего выздоровления.

Ходить с переносной урной, конечно, нелегкое занятие, но вернулись мы довольные. Никогда за один день я не держал в руках столько паспортов, не желал стольким людям здоровья. Мне попалось 7 человек, у которых день рождения попадал в интервал плюс-минус неделя от дня выборов. С удовольствием их поздравил, в ответ получил много комплиментов о внимательности.

Самое интересное началось, как только участок закрылся. Занялись погашением бюллетеней. Начали резать не тот угол. «Остановитесь, – говорю. – Надо левый нижний резать. У нас в инструкции написано». «Ваша инструкция – филькина грамота, – отвечает председатель. – Закон надо смотреть». Посмотрели, убедились, что были неправы, сконфузились и начали делать по регламенту.

В этот же момент начали считать проголосовавших по избирательным спискам… Я тут же громко предупреждаю Еву Юрьевну об ответственности за несоблюдение порядка подсчета. Та остановила сразу всех, начала звонить в ТИК: «Мы вот и гасим, и считаем… нельзя, да? Хорошо, хорошо…» Улыбнулась мне, а в ответ получила благодарность за оперативность. Попросила всех членов комиссии прекратить работу со списками. Но один член комиссии упорно листал список и считал на калькуляторе. «Смотрите, – говорю, – вон сидит, работает». – «Где? Да это не со списками!» (при этих словах член комиссии переворачивает лист А3 – не заметить невозможно). Предложил подойти и посмотреть. Выяснилось, что я говорил правду. По требованию подсчет прекратил и этот «последний из могикан».

Списки считали долго: видимо, цифры не сходились. Их то приносили секретарю, то вновь уносили, и это продолжалось не один раз. Наконец, собрались сшивать. И, о чудо, нас позвали посмотреть на это. Я тут же попросил ознакомиться со списками. «Как?! Вы будете смотреть личные данные? Не положено», – заявляет госпожа председатель. – «Буду-буду, всё положено. Давайте, каждую страничку показывайте». Происходит быстрая перепалка между секретарем и председателем. «Да покажи ты ему», – командует последняя. Секретарь начинает листать список. Сначала медленно, потом быстрее, еще быстрее, потом еще… Пока наконец список чуть не выпадает из ее рук.

Обстановка нервозная. Позже секретарь прольет скупую слезу, председатель скажет, что я довел бедную женщину до слез. Любопытное дело: члены УИК рыдают от того, что их просят соблюдать закон! Но дальше ситуация становится еще курьезней: все встают вокруг стола (не соблюдая регламент, согласно которому одна из четырех сторон стола отводится наблюдателям). Начинаю это действо снимать. Достают из переносной урны бюллетени, я подхожу к столу. «Вы не можете снимать меня так близко», – причитает председатель. Я только усмехаюсь. Меня просят отойти от стола. Поясняю, что мое расположение диктует федеральный закон, поэтому не намерен отходить. Добавляю, что Ева Юрьевна сейчас не директор, а я не ее ученик, чтобы в страхе падать ниц.

На бюллетени смотреть запрещено!

Тут следует звонок в ТИК: «Ну вот, мы начали подсчет, а он стоит у стола!.. Ну да, стоит. Нет, ничего не делает. Понятно, хорошо».

Председатель говорит, что ей поручили не начинать подсчет, пока я не отойду. «Ну, тогда вы вообще его не начнете», – усмехаюсь я. И у нас начинается «стояние». Точнее у меня «стояние», а у комиссии сидение. Женщины активно обсуждали, какой я плохой и так далее... Жаль, сидели они не на скамейке и в руках семечек не было. Им бы очень подошло.

После получаса стояния мне захотелось присесть, что я и сделал. Председатель тут же среагировала звонком в ТИК: «Нет, ну это, конечно, вообще наглость! Он сел! Ты представляешь, сел!» У меня это вызывает самые веселые эмоции, а председатель получает инструкции ждать. И пусть весь ЦИК подождет, пока воодушевленный борец за справедливость, простой студент из Саратова, отойдет в сторону.

После еще часа ожидания Шарга обращается к полицейскому: «Ну, вы напишите там что-нибудь, посодействуйте нам!» Я тут же предупреждаю доблестного блюстителя порядка об ответственности за «что-нибудь». Тот и сам прекрасно понимает и спрашивает, где же это прописано, что я на должен отойти на расстояние трех метров. «Не знаю я, сейчас из ТИКа приедут, скажут», – отвечает Ева Юрьевна. Но просьбы о помощи к полицейскому не стихают. «Попросите, – советую, – чтобы они там группу захвата прислали, атомную подлодку и пару истребителей».

Полицейский не понимает, что делать. Звонит начальству, объясняет, что мы не поделили сантиметры. А также уточняет, что я вполне адекватен и руками ни на кого не машу, спокойно сижу. Переполнившись отчаянием, председатель звонит по 02.

Через минут 30 неспешно прибывают люди, как две капли воды похожие на полицейских. Почему похожие? Да потому что удостоверения у них оказались милицейские (то есть службы, расформированной 1 января). Они приехали, взяли объяснения у председателя (неоднократно выходив с участка, что тоже нарушение), долго решали, что бы написать такого в решении, долго совещались. Потом решили послушать, что я говорю по поводу случившегося.

Я начал указывать конкретные статьи конкретных законов, просил ознакомиться и защитить мои интересы. Однако полицейский молча записал всё и дал мне расписаться. В ходе получения объяснений выяснилось, что волеизъявления граждан – это личные данные и смотреть на них (на бюллетени) строго запрещено. Полицейские же, получив решение комиссии на руки, дали мне с ним ознакомиться (правда, там не было ни слова о статье закона, которую я нарушил). Я попросил полицейских обратить внимание на это, те отмахнулись: есть решение (об отстранении) – уходим с участка.

Перед уходом спросили моего друга: будет ли он сотрудничать с комиссией? Тот поинтересовался, что они под этим подразумевают. Ему ответили: не нарушать закон. Когда он пояснил, что ничего не нарушал, председатель проронила, что комиссия и его отстраняет заодно. Так нас незаконно отстранили и заставили уйти. В решении было написано: «Нарушение Избирательного законодательства, препятствовал подсчету голосов».

Шел второй час ночи. Ни одного бюллетеня еще не посчитали…