Правители теряют доверие
На встрече Владимира Путина с иностранными экспертами Валдайского клуба профессор Гарвардского университета Тимоти Колтон сказал, что ресурс нынешней системы власти подходит к концу. И Путин с этим согласился. Премьер сказал, что мир меняется, и власть в России должна меняться в соответствии с изменениями в мире. Некоторые обозреватели сочли это реакцией Путина на доклад Центра стратегических разработок, который был представлен на заседании клуба. Документ констатирует, что если политическая система России не трансформируется, то это грозит стране кризисами и потрясениями. Доклад называется «Движущие силы и перспективы политической трансформации России».
Один из авторов доклада президент ЦСР Михаил Дмитриев подробно рассказал о нём на «Эхе Москвы» журналистке Евгении Альбац.
– Политическая ситуация в стране вышла в новую фазу, это фаза существенного углубления политического кризиса, при котором значительная часть населения ждёт политических перемен. На Валдае уже были представлены результаты социологических исследований, которые говорят о том, что большинство населения не только в крупных городах, но и, возможно, в целом по стране уже считает приоритетом изменения в политической системе.
Думаю, что эти сигналы Путин и Медведев получили. Не могу сказать однозначно, читали ли они наш доклад, но судя по всему, с некоторыми выжимками из него они ознакомились. Потому что ответ Путина, что в своё время политическая система соответствовала условиям развития страны и состоянию российского общества, но общество изменилось и должна измениться политическая система. Это было основное положение нашего доклада, которое мы подтвердили дополнительными социологическими данными, свидетельствующими о необратимых изменениях в российском обществе. А Медведев сказал, что никакие реальные действия в дальнейшем невозможны в условиях потери доверия. Вот все эти слова о доверии, о том, что из-за изменений в обществе должна меняться политическая система, говорят о том, что первые лица страны очень серьёзно встревожены этой ситуацией.
Когда мы весной опубликовали наш первый доклад, там содержалось много знаковых изменений в политической жизни страны, которые могут произойти в ближайшее время, если будет падать доверие к политической системе, и которые будут свидетельствовать о переходе кризиса в новую фазу. Многие из тех изменений, о которых мы писали в начале апреля как о гипотетических, состоялись. В этом плане наш доклад оказался достаточно точным барометром. Мы сумели адекватно описать внутреннюю логику развития политической системы в условиях продолжающегося падения доверия населения. Эта логика имеет определённые закономерности, они в значительной мере проявили себя, то есть эта логика работает. А если она работает, значит можно с большей определённостью говорить о дальнейших изменениях, которые могут нас ждать в ближайшее время.
Главный вывод нашего последнего доклада состоит в том, что к тенденции падения доверия прибавилось ещё одно обстоятельство, которое мы весной до конца ещё не понимали. Мы проанализировали гораздо больший массив социологии, который показал, что если в начале 2000-х годов, когда формировалась вертикаль власти, наше общество было в некотором смысле весьма однородным, и вертикаль власти позволяла политической системе адресовать однородное политическое послание преобладающей массе населения. В основном это было не очень богатое население или как минимум малообеспеченное, и это население было ориентировано на получение государственной социальной помощи, разного рода перераспределение, минимизацию рисков. И вертикаль власти отлично нашла общий язык с этим населением.
Другие группы населения, конечно, были в нашей стране, но они совсем немногочисленны. К концу 2010 года, по данным социологии, мы получили ещё один социальный полюс. Это довольно массовая группа людей, живущая в основном в крупных городах, она составляет не менее 25 процентов от всего населения России и около трети взрослого населения – это население ждёт совсем других вещей. Для него приоритеты прежде всего в способности защитить свои интересы перед законом, в способности участвовать в деловой деятельности, в том числе в малом бизнесе, дать образование своим детям. У этих людей совсем другие установки, чем у того массового ядра населения, к которому обращалась власть десять лет назад. К новому ядру сейчас начинают примыкать люди, которые своего мнения не имеют, но стараются автоматически присоединиться к мнению большинства, и это критически опасная для власти ситуация. Потому что переток людей на сторону оппонентов политической системы принимает быстрый и массовый характер. Мы сейчас находимся как раз в этой стадии. И власть как бы вынуждена раздваиваться: одной группе населения говорить одно, а другой – другое. Что и делали Медведев и Путин.
Если бы остался один Путин, то это была бы почти шизофрения – то есть с утра он говорит одной группе населения одно, а другой – прямо противоположное. Одной он предлагает повышение пенсий, а другой – снижение налогов. Но это на самом деле невозможно одновременно.
Сейчас мы понимаем – средний класс как раз начал складываться, когда возник тандем, и у Путина и Медведева возникла естественная специализация: Медведев обращался к относительно обеспеченным горожанам, у которых своя экономическая социальная повестка. Путин больше ориентировался к той части населения, которая по-прежнему ждёт от государства перераспределения и социальной защиты.
Когда тандем произвёл рокировку, выяснилось, что Медведев не является самостоятельной фигурой. И получилось так, что обращаться Медведеву к модернистски настроенному городскому, относительно обеспеченному электорату нет смысла – он не вызывает доверия. По сути политический бренд Медведева для этой аудитории исчез.
Но у Путина бренд обращён к совсем другим людям, и быстро его переориентировать в отношении горожан трудно и, думаю, практически уже невозможно. И получается так, что эта массовая категория, треть взрослого населения страны, треть избирателей, оказалась на персональном уровне лидерства в стране не представленной. И конечно, от этого потерял и Путин, потому что он в составе тандема лишился поддержки этих людей. Он по-прежнему ориентируется на другую часть населения – она в электоральном плане всё ещё более многочисленна, но этого уже недостаточно, чтобы поддерживать политическую стабильность. Потому что города закипают, а судьба политической системы, как мы знаем, решается в городах. Как только дело доходит до внесистемных методов борьбы с властью, то города решают всё.
Власти всерьёз встревожились ещё весной. Они предприняли ряд, по их мнению, эффективных попыток, направленных на восстановление доверия, – например, ребрендинг «Единой России» под вывеской «Народного фронта», попытка создать более динамичную правую партию Михаила Прохорова, праймериз «Единой России» – вещи, как они понимали, радикальные, которые позволят встряхнуть население и наполнить ресурс доверия к партии власти.
Всё, что было сделано летом, сильно запоздало. А многое из важнейших вещей, которые мы рекомендовали, сделано не было. Например, на правом фланге не была зарегистрирована ни одна из внесистемных партий. В результате теперь мы имеем ситуацию, когда теми относительно мягкими методами, которыми можно было восстанавливать доверие летом, сейчас уже не обойтись. Восстановление доверия к первым лицам страны, скорее всего, возможно только путём обновления их состава – хотя бы частичного. И на самом деле Путин хорошо понимает, что это возможный подход, потому что Путин работал бок о бок с Борисом Ельциным, и Борис Ельцин это делал дважды. Первый раз, когда после дефолта он назначил на пост премьера Примакова. И второй раз Ельцин поступил точно так же, когда назначил Путина премьером, а затем и передал ему фактически должности исполняющего обязанности президента.
Сейчас же руководство страны рискует оказаться в хвосте событий, пытаясь реализовать меры, которые никого уже ни в чём не убедят. Например, объявить выборы в Совет Федерации. Сейчас это мера, скорее всего, бесполезна.
Ввод в оборот свежих лиц, какого-нибудь сильного харизматика, который явно независим от Путина и Медведева, который способен найти собственный формат общения с людьми – новый, свежий, предложить им новую повестку и сообщить им, что он сумеет это реализовать, – это большой шаг вперёд. И на это люди обратят серьёзное внимание. Попытка предпринималась: Прохоров. Понятно, что он был зависим, но он пытался вести достаточно независимую линию в избирательной кампании. И чем более независимым политиком он бы оказался, тем ценнее он был бы с точки зрения завоевания доверия к политической системе. Но именно потому, что он был слишком независим, ресурс терпения Кремля истёк, и Прохорова просто отстранили от руководства партии.
Скорее всего, у власти остается такая возможность и сегодня – просто обновить ряд первых лиц, чтобы новое лицо, действительно влияющее на решения, смогло по-новому говорить с людьми и продемонстрировало свою самостоятельность и конструктивность, решительные действия. Это может изменить многое.
В докладе мы пишем о том, что если нелегитимность выборов станет общепризнанным фактором, новая Дума утратит значение как политический институт, даже если «Единая Россия» получит в ней конституционное большинство. Это проблема инерционности системы. Она неспособна брать на себя риски. Потому что она закоснела и обюрократилась. Для «Единой России» это тем более характерно: это довольно тупая, инерционная машина, перед которой поставлены цели, которые очень трудно поменять на переправе, и она в соответствии со своими целями и работает. Ей поставлена задача с использованием административного ресурса набрать процентов 60. Они и пытаются это делать. И сейчас, за две-три недели до выборов, у них в запасе нет никаких идей.
В крупных городах уже все понимают, что «Единая Россия» явно не набирает большинства, и если они всё-таки решатся на то, чтобы напрячь административный ресурс и его набрать – понятно, что выборы нечестные, – вывод будет сделан однозначно. Как потом эта Дума будет общаться с людьми, доказывать, что имеет реальный мандат на то, чтобы принимать хоть какие-то законы?
Какие могут быть варианты действия властей? Когда Путин поймёт, что того мандата, который у него был в начале 2000-х, больше нет, остаются два варианта. Первый – чтобы появились новые люди, которые для него потенциально опасны. Либо второй – закрутить гайки. Давайте поговорим о силовом варианте. Такая тактика отлично работает, когда протестные действия носят локальный характер, не являются массовыми.
Но склонность к протестным действиям на протяжении последних трёх лет довольно быстро росла, она сейчас охватывает примерно 40 процентов населения. Практически на 10 пунктов она выросла за последние два года. И это ещё не конец, мы сейчас вступаем в фазу, когда конформистское большинство населения начинает перетекать на сторону твёрдого ядра противником власти, потому что это ядро стало очень массовым. По данным Бунича, уже больше половины населения считают, что политические перемены – это одна из приоритетных задач страны.
Давайте представим: в такой ситуации, когда повсюду нарастает напряжённость, власти припугнут какую-то протестную группу. Наверняка протестная группа отступит назад, вряд ли они начнут конфронтацию с представителями силовых структур. Но можем себе представить, что в условиях, когда таких очагов пожара может быть тысячи, а может быть и десятки тысяч. И в какой-то момент, как это неоднократно бывало в истории, какой-то из этих пожаров пробьёт давление силовых структур. Достаточно одного такого пожара, где люди не спасуют, а пойдут до конца, в том числе на конфронтацию с силовыми структурами, чтобы всё то, что накопилось, выплеснулось наружу.
Такое же может произойти и в политическом процессе, потому что мы приближаемся к ситуации, когда общественные страсти накаляются всерьёз. И массовое политическое насилие здесь малоэффективно, скорее оно приближает момент, когда действительно политический кризис перейдёт в открытую конфронтацию власти и населения. Полагаться на силу в такой ситуации, на мой взгляд, для власти самоубийственно.
Мы не можем просчитывать временную перспективу. Нет никаких социологических данных, которые бы позволили измерять время политического кризиса. Могу сказать одно – логика событий такова, что сейчас падение поддержки властей ускорится. И одновременно ускорится рост числа людей, ждущих политических изменений.
Михаил Эгонович Дмитриев – российский государственный деятель, учёный-экономист.
Окончил Ленинградский финансово-экономический институт имени Вознесенского по специальности «экономическая кибернетика». Доктор экономических наук.
В 2000–2004 гг. – первый заместитель министра экономического развития и торговли России Германа Грефа.
С октября 2005 г. – президент фонда «Центр стратегических разработок».
Научные интересы: теоретические и практические проблемы социальных реформ; пенсионная реформа; вопросы реформирования электроэнергетики; проблемы административной реформы.
***
(Печатается с сокращениями с сайта радиостанции «Эхо Москвы»)