Алексей Батусов: У вас на заборах – сплошная любовь

С ним легко общаться. Он странный. Седой и светлый. Такие не лезут в толпу, не придают значения деньгам и вещам, живут «аки птицы небесные». Русский художник, музыкант, актёр, модельер, певец Алексей Батусов живёт и творит в стиле нонконформизма. Французы зовут его ЛёшА (с ударением на второй слог) и считают «видной фигурой парижского андеграунда».
Из своих сорока девяти последние двадцать лет он живёт в Париже, изредка приезжает на родину в Саратов. Лично я после нашей беседы о вещах вроде бы отвлечённых воспрянула духом. Причина тому – сам Лёша со своими взглядами на мир. А ещё удивительно было узнать, что французы, похоже, верят в Россию больше, чем мы сами.

– Алексей, двадцать лет прожив в Париже, вы стали французом?

– Если вы имеете в виду французский паспорт, то я по-прежнему гражданин России. Может, это прозвучит кощунственно, но я никогда не придавал значения бумажкам. Оперирую ими очень свободно, воспринимаю как некую игру социума. Потому что за бумажками всегда стоят простые человеческие отношения, люди.

При этом Франция – достаточно бюрократическая страна. Да-да. Но во Франции очень хорошо развиты социальные институты, и на каждый конкретный человеческий случай есть свой шаблон, матрица. Французы не вникают в тонкости, а просто выдают схему – откуда и какой документ нужен. Ты просто идёшь, берёшь его и живёшь дальше. Тем более что народ в Европе отзывчивый: с тобой рады пообщаться, обсудить новости, шутят, рассказывают про свою жизнь. В общем, процесс сбора справок там не особо трудный, непринуждённый даже.

– Что же вы делаете в Париже?

– Мы с друзьями создали артистическую ассоциацию «Симпозион», я её президент. Помогаем творческим людям – художникам, модельерам, циркачам, киношникам, артистам – реализовать себя. Например, с 2004 года каждое лето мы устраиваем бесплатные стажировки для студентов художественных, дизайнерских вузов из России и бывшего СНГ по теме «Мода и театральный костюм». Стажёры придумывают костюмы для героев пьес, слушают лекции на тему исторического костюма, современной мировой моды, мы знакомим их со стилистами, водим на показы, в модные дома.

– Вашу ассоциацию поддерживает французское государство?

– Нет, мы занимается чистой самодеятельностью.(Смеётся.)Наше некоммерческое объединение не ставит своей целью заработок денег. И вообще, большинство проектов, в которых я участвую, не приносят дохода. Более того, ниша, которую мы занимаем, считается в артистической среде самой низшей. Мы поддерживаем нонконформистов, любые культурные проекты в стиле нонконформизма (нонконформизм – непринятие господствующего порядка, норм, ценностей, традиций или законов. – Прим. ред.).

Нашу деятельность трудно описать в двух словах. Например, в Париж приезжает танцевальный детский коллектив, и выясняется, что приглашающая сторона… пропала. Коллективу нужна площадка для выступления, мы её ищем.

Всем нужно разное. Одному – свести его с полезным знакомым, другому показать город, третьего устроить на ночлег или приютить. Помню смешной случай, когда на съёмки в Париж приехала русская киногруппа, и ей нужна была удачная натура.

Девушка из нашей ассоциации, Ольга, повезла киношников на заброшенную железную дорогу. Те – в восторге, загорелись. Но местные жители вызвали полицию. Приехали полицейские и видят: народ говорит по-русски, в карманах крупная сумма денег. В общем, все признаки русской мафии! Ольга, переводчик, объясняет, что к чему. Полицейские деньги вернули, что русскую сторону очень удивило, и затребовали разрешение на съёмку. Его нет. А на режиссёре нет лица – так переживает, что фактура уплывает из рук. И он спрашивает: «А снимать-то можно?» Наша Ольга переводит ему ответ полицейских: «Да, конечно, после нашего отъезда». Хотя на самом деле те сказали: «Нет, ни в коем случае». В общем, съёмки прошли удачно.

Надо понимать художника – он готов пойти на всё, когда творит. На нарушение всяческих правил. Эти люди живут своими законами. Если художник не реализует свою идею, она ему не даст покоя.

Художник продвигает и развивает общество именно потому, что он – в авангарде. Он ступает туда, куда ещё никто не ступал, и не знает, есть ли там почва. Это потом следующие за ним аплодируют и кричат: «Браво! Как же мы раньше этого не видели?» Делать этот первый шаг – очень страшно. Пьер Карден, будучи признанным мэтром, перед каждым показом своих коллекций забивался куда-то в угол. От страха, от ужаса – поймут, примут ли?

– Значит, вы – папа для художников? Нянчитесь с ними, пестуете, спасаете.

– (Смеётся.)Для новичков в Париже – может быть. А что касается французов, то здесь я – их ученик. Всегда шучу, что я – задержавшийся турист, который двадцать лет назад приехал в Париж и никак не может насмотреться.

– Вот интересно – если ваши проекты не приносят денег, на что же вы живёте?

– Французские власти платят мне социальное пособие. Случаются заказы, иногда удаётся продать картину или сняться в кино. Это сейчас я с бородой, а если меня полностью побрить, то можно снимать в бандитском сериале. (Смеётся.)Правда, случаются казусы. Помню, пожертвовал я бородой ради одного фильма. Обещали роль бандюгана, вот и побрился налысо. Сажусь к гримёру, а он мне точку на лбу рисует. Оказывается, по сценарию я «уже убит» и лежу с дыркой в голове! Как я был зол! (Улыбается.)

Многие режиссёры охотно используют мой славянский типаж. Помню, в фильме про сталинские репрессии в массовке нужны были такие лица. Есть у меня и парочка главных ролей в кино.

Сейчас мой друг, он французский режиссёр, снимает малобюджетное кино. В его фильме я играю главного героя. Вот и бороду для этого отращиваю. Моего персонажа зовут Балда, и хотя в сценарии он не назван впрямую русским, но точно славянский тип.

Балда – странный, вроде бы всем вредит, разрушает судьбы других людей. Но в итоге оказывается, что этим вредительством Балда всех и спасает. Например, чихает и сдувает кокаин у наркомана, выдёргивает из системы пьяницу против его воли и т. п. Он умудряется разглядеть в людях огонёк души, который ещё теплится под грубым панцирем. Это такая притча, прообраз падшего ангела, который, чтобы заслужить прощение, должен делать добрые дела не по вывеске, а по сути. Режиссёр этого фильма влюблён в Россию, в русскую культуру, изучал сказки Пушкина, русские народные сказки про Ивана-дурака.

По-моему, у этого фильма очень жизнеутверждающая, оптимистичная позиция. И очень лестная для русских людей. Ведь русскому Балде досталась роль того, кто корректирует весь мир!

– А в России съёмки не планируются? В вашем родном Саратове?

– Я-то – с удовольствием. Лет тридцать не был в Саратове. Хотя в 2004 году я приезжал, устраивал тут выставку своих картин. Но всё равно это была большая пауза. Вот снова приехал, и друзья водят меня и показывают дома, где я жил. (Смеётся.)По сравнению с французами саратовцы, может, и более угрюмы, но сами саратовцы с того моего приезда изменились – вижу больше радостных лиц. Дороги у вас налаживаются. В Саратове даже чище, чем в Париже.

– ???

– Да-да. В Париже ведь собак прямо на улице выгуливают.

– Представляете, здесь их тоже никто особо не сдерживает!

– Да, но у вас, я видел, убирают улицы постоянно, в Париже более безалаберный народ. Особенно после массовых праздников – там просто кошмар. Но я там пророс корнями. Моя младшая дочь родилась в Париже, и её первые слова были на французском. Французы мне очень многое объясняют – не словами. У меня много друзей молодых французов-нонконформистов. Мне нравится их понимание свободы, неангажированность. Они говорят в глаза то, что думают. А ещё я учусь у них толерантности, терпимости к другим.

– Кажется, французы переборщили с толерантностью: так широко открыли ворота, что сейчас арабские эмигранты заставляют потесниться коренное население, стали проблемой для Франции.

– А по-моему, о результатах этого эксперимента судить ещё очень рано. Африканские народы по своей сути более природные, жизненные, выносливые, у них меньше комплексов. Ведь они не палками французов выгоняют – они цепляются, спрашивают, узнают, работают на тех местах, которые француз считает ниже своего достоинства. Но расовой проблемы я во Франции не вижу, хотя много чего наблюдал за двадцать лет. Во всяком случае так остро, как сейчас в России, национальный вопрос не стоит.

Помню, я отправился автостопом по Европе, и меня – одиноко идущего человека – подхватили на машине два араба. Узнав, что к определённому часу я не поспеваю в нужное место, они отвезли меня в свой арабский квартал, накормили до отвала, посадили на более мощный автомобиль и домчали куда надо. Разумеется, всё совершенно бесплатно, из добрых побуждений. Конечно, есть и те, кто ведёт себя развязно, но говорить, что африканские народы плохие, засоряют Францию, неправильно. Это чистый расизм. Всё зависит от индивидуальности человека.

Мне кажется, что в итоге новые народы оздоровят Францию, дадут ей свежую кровь. Тем более что Тунис, Алжир, Марокко – это всё бывшие французские колонии, население там франкоязычное, есть сцепки по культуре.

– Но вы в Париже – на месте? Хорошо себя там чувствуете?

– Я пытался жить в Америке – Нью-Йорке, Пенсильвании, Джерси-Сити, жил и в Барселоне. Но Париж мне ближе всего. Я прижился, у меня там свой круг друзей, знакомых. Мне было почти тридцать, когда я в 1991 году уехал из России.

– А вы ехали «из страны» или «в страну»?

– Всё как-то совпало. Меня потащило, и я не стал сопротивляться. Хотелось мир посмотреть и свои силы попробовать. (К тому времени Алексей Батусов успел поучиться в художественном училище им. Мухиной по специальности «моделирование одежды», работал в отделе моды журнала «Стиль», был стилистом на конкурсах «Мисс фотомодель СССР», «Мисс кино, фото, видео», оформлял различные модные фестивали, дефиле и дни моды. – Прим. ред.). Хотелось пожить в какой-нибудь европейской столице и посмотреть, как всё обстоит на самом деле. Уж очень разнились слухи и то, что печаталось у нас в официальной прессе.

– Париж – действительно Мекка для художника?

– Несомненно, там всё располагает к творчеству, всё пропитано им. Это один большой музей под открытым небом. Есть такое движение – «парижские сквоттеры», они самовольно занимают пустующие здания, корпуса, цеха заводов. Например, банк съезжает в новое здание, а старое будет стоять десять лет без всякой пользы. В то же время артисту или художнику негде работать; студенты или работающие люди живут в каких-то дешёвых гостиницах или ночлежках, потому что снять квартиру дорого. Сквоттеры считают, что это не по-граждански, и призывают вселяться в свободные помещения. В этом движении самое активное участие принимает французская молодёжь, даже та её часть, которая не испытывает жилищных проблем. Одна из самых известных организаций называется «Чёрный четверг».

Я лично дружу со сквоттерами-художниками, с «Ассоциацией МАКАК». Если расшифровать аббревиатуру, то получится «Артистическое движение по оживлению квартала». Кстати, благодаря сквоттерам у меня в Париже тоже появилось свое жильё.

В общем, эти люди наводят порядок в своей стране – на равных говорят с местной властью, их принимают на Елисейских Полях. И добиваются результата! Так, в центре Парижа, на улице Риволи, 59, есть знаменитое здание, которое лет десять назад, когда оно пустовало, самовольно заняли художники. Устроили там мастерские. Мэрия долго пыталась их выгнать, но в итоге сдалась, выкупила и отдала творческой братии. Теперь этот дом считается очагом культуры в Париже, там может пройти стажировку любой приезжий творческий человек, художник. За символическую сумму ему сдают угол на три месяца. Там замечательная творческая среда, постоянный круговорот туристов, они наблюдают за работой художников. И я тоже там творю, учусь.

– А на саратовских улицах сейчас есть элементы андеграунда?

– Да, мне очень нравятся местные граффити. Эти бесконечные «Света, я люблю тебя!», «Надя, ты мой котёнок!» Если в Париже больше политики, пишут «Долой кого-нибудь», то в Саратове – сплошная любовь. Заборы исписаны позитивом: «Занимайтесь спортом», «Я и футбол». У меня сейчас в жизни сложный период, и вот иду я, голову повесил. И где-то в Солнечном, на краю географии, вижу на асфальте: «Всё будет хорошо!» И подпись: «Пружинка». Очень мило!