Лидия Свиридова: Рабство в России – под высокой «крышей»

18 октября после пятилетнего плена был освобождён капрал израильской армии Гилад Шалит. За его освобождение Израиль согласился выдать ХАМАСу 1027 палестинских заключённых.
Двумя месяцами ранее, 17 августа, домой в город Ершов Саратовской области вернулся солдат-срочник Андрей Попов, рассказавший о том, что 11 лет провёл в рабстве на заводах Дагестана. Против Андрея было возбуждено уголовное дело по обвинению в дезертирстве. Власть не готова согласиться с тем, что солдат находился в плену в собственной стране.

Почему – об этом мы говорим с председателем Союза солдатских матерей Саратовской области Лидией Свиридовой.

– Лидия Михайловна, вы получили травму, сопровождая на следственные мероприятия в Дагестан Андрея Попова. До Дагестана вы не доехали. Перенесли операцию в связи с компрессионно-оскольчатым переломом позвоночника. Один из информационных сайтов написал, что вы не верите в то, что несчастье, произошедшее с вами, – случайность…

– Я говорила немного о другом. Следственные органы назначили отъезд Андрея на девять часов утра. Я поднялась в три ночи, чтобы к девяти добраться из Балакова до Саратова. Но из Саратова мы выехали только во втором часу дня. Несколько часов я простояла около следственного отдела военной прокуратуры саратовского гарнизона. Даже для молодого человека это трудно, а мне всё-таки 56 лет. В результате мы приехали в Элисту не в десять вечера, как предполагалось, а в половине третьего ночи.

Я настолько устала, что, когда пошла в душ, не заметила, что из-под него вытекает вода, а на полу лежит кусок разбухшего мыла, на который я и наступила. Не могу сказать, что всё это было подстроено. Сказалась и моя усталость, и небрежность горничной, и нарушение строительных норм, потому что пол был выложен обычной (а не половой) кафельной плиткой.

– В этом деле, насколько я знаю, несколько случайностей. Следователь Костицын, который его начинал, попал в ДТП, на адвоката Бессонова была совершена попытка наезда автомобилем без государственных и транзитных номеров…

– Действительно, когда начинаешь систематизировать факты, замечаешь, что это цепь случайностей. Практически в одно время со мной следователь попадает в ДТП и выбывает из дела. Причём нам так и не удалось узнать, какие он травмы получил, насколько серьёзным было это ДТП и можно ли его вообще связать с этим делом. Даже не могу сказать, действительно ли Костицын пострадал или его просто устранили потому, что он начал вести дело не так, как надо.

– Так он решил честно разобраться в нём?

– Я находила у него нарушения, но, полагаю, ему могли поставить в вину, что Андрей утаил от следствия информацию о третьем заводе, где использовали его труд.

– В результате на двух первых заводах, о которых следствию было известно, Андрея не опознали, на третьем, о котором он сообщил уже в Дагестане, опознали. Это же вы ему порекомендовали поступить именно так?

– Мы хотели, чтобы к его визиту не успели подготовиться. На двух предприятиях, которые Андрей назвал, всё было зачищено. Третье стало настоящей неожиданностью для следствия.

Один из директоров, Магамед Раджабов, признался, что Андрей у него работал, но добровольно и под чужой фамилией. Все следственные органы почему-то посчитали, что этот факт не является доказательством удержания Попова на заводе. Я же думаю иначе. Владея таким предприятием, господин Раджабов не может не владеть и трудовым кодексом, где чётко прописаны правила приёма на работу. В частности, то, что единственным документом, по которому можно трудоустраивать человека, является паспорт. Паспорт же Андрея был изъят у его родителей военными прокурорами, когда было возбуждено уголовное дело по факту пропажи Андрея из воинской части. Паспорт, кстати, исчез. На фамилию Минич, под которой Андрей был записан на заводе, паспорта тоже не существует. Каким образом Раджабов принимал на работу человека, знает только он. И я.

– И каким же?

– Он его не принимал. Как рассказывает Андрей, в Дагестане существует огромная группа людей, работающих без оформления, без документов, без зарплаты – за миску супа, и их часто перебрасывают с одного завода на другой. Где только за эти 11 лет ему не пришлось поработать, включая карьеры по добыче глины. Полагаю, что многие владельцы кирпичных заводов в Дагестане работают по принципу взаимовыручки, выручая друг друга даже рабочей силой.

– В интервью газете «Резонанс» вы сделали чудовищное предположение, что, если бы к делу Попова не подключилась пресса, его уже убили бы в следственном изоляторе…

– Пресса редкий месяц не сообщает о гибели людей в следственных изоляторах. А теперь посмотрите: а какой другой выход был у правоохранительных органов? Если сейчас в генеральной прокуратуре найдётся один-единственный честный человек, который захочет расследовать это дело поэтапно, начиная с 2000-го года, представьте, сколько чинов полетит со службы!

Чего стоит одна история с отпечатками пальцев, благодаря которым, как утверждается, была установлена личность Попова (вернее, Минича на тот момент). Я спросила у Андрея, когда у него брали отпечатки. Он ответил, что сразу по приезду вДагестан к нему и другим прибывшим пришёл человек и у всех откатал пальцы. Поскольку по закону отбирать отпечатки могут только правоохранительные органы, следствие должно было выяснить, кто и где производил эту процедуру.

Почему уже второй раз личность солдата, который признаётся, что находился в кирпичном рабстве, опознаётся по отпечаткам пальцев? Причём первый мальчик Антон Кузнецов даже в тюрьме отсидел под чужой фамилией. Так ведь можно любое убийство списать. Взять любого человека с кирпичного завода, у которого когда-то отбирали отпечатки, вложить в уголовное дело, вписать чужую фамилию, и пусть человек сидит, а виновный ходит на свободе. Это первое.

Второе. В передачу на телеканале «Россия», где мы с Андреем участвовали, был приглашён представитель республики Дагестан при президенте РФ Гаджи Макашев. И он на всю Россию обвинил Попова в том, будто тот находился среди боевиков и расстреливал наших мальчишек. Вы представляете, какое обвинение делает человек, близкий к президенту? Это может означать только то, что он защищает слишком влиятельную и недосягаемую категорию лиц. Поэтому столь очевидное дело, возмутившее всю российскую общественность, до сих пор не закрыто.

– Была информация, что Андрей признался в дезертирстве.

– Ложь. Когда стало очевидным, что Андрей Попов не будет признан психически нездоровым, к чему так стремились «кирпичная сторона» и следствие, и появилась эта информация. Вокруг Андрея всё время формируется общественное мнение, будто он говорит неправду. В частности, по телевидению показали завод под руководством Расула Расулова, на котором Андрея не узнали. Но сюжет о предприятии, где Андрея опознали, в программу не вошёл. Из программы на канале «Россия», в которой мы участвовали, были вырезаны слова заместителя председателя правительствареспублики Дагестан, который признаётся, что в республике работают нелегальные цеха. И на скольких из них используется рабский труд?

Исламистские сайты, не стесняясь, изгаляются над Андреем. На одном я прочла такой финал аналитической статьи: мол, совершенно очевидно, что дело Андрея Попова само по себе ничего не значит, это явно искусственно придуманное, заказное дело, направленное на дискредитацию республики, для того чтобы посеять национальную рознь между дагестанским и русским народом. Вы понимаете, как ловко можно оградить любое преступление от вмешательства правоохранительных органов, представив его президенту в национальной окраске? Мол, не закроете, господин президент, рот этому мальчишке и этой старушке Свиридовой, ждите национальных волнений.

Я же всегда говорила и говорю: преступность национальности не имеет. Мы сегодня не можем сказать с точностью, кто владеет нелегальными цехами и использует рабский труд – дагестанцы, русские, украинцы. Знаю только, что 99 процентов акций завода, где так гневался Расулов, принадлежит некоему гражданину Германии. И только один процент – Расулову, о чём он сам говорил. А почему владелец до сих пор себя не обнаружил? Может, рядом с этим российско-германским предприятием работают штук семь нелегальных цехов? Я не могу не задавать себе эти вопросыи хочу получить на них ответы, подтверждённые доказательствами.

– Я полагаю, вы их задавали не только себе? А получили какие-то официальные ответы от компетентных органов?

– Возмутительно, но вопросы, которые я задаю со всех страниц массовой информации, совершенно игнорируются властями. Хотя я уже сказала полтора месяца назад о том, что президенту Российской Федерации брошено серьёзное обвинение в том, что в России используется рабский труд. И как честный гражданин и руководитель государства, он обязан создать общественную комиссию с привлечением правоохранительным органов для объективного разбирательства. Вместо этого началась серьёзное закручивание гаек.

Повторное принудительное помещение Андрея в психиатрическую больницу, давление на родственников, попытка наезда на адвоката, разбойное нападение на него же и кража его портфеля с документами. Против Андрея Попова работает армада больших чинов. И этот один мальчишка пытается им противостоять.

– Вы верите в благоприятный исход его дела?

– 25 октября истекает срок следствия, уголовное дело должно быть или прекращено, или передано в суд. У меня есть очень большие опасения, что всё закончится обвинительным заключением. Те люди, которые защищают кирпичную мафию в Дагестане, имеют доступ в кабинет к президенту России. У Андрея его нет. Если бы я была не права в своих утверждениях, то командир воинской части, откуда в 2000 году Андрея отправили на строительство той злополучной дачи к гражданину Кавказа и вывезли в Дагестан, давно бы обозначился.

– Разве это так сложно выяснить? До сих пор не известна ни его фамилия, ни служит ли он или находится в отставке?

– Это всё секретная информация. Мы можем только обращаться через СМИ («господин командир, встаньте, пожалуйста, дайте на вас посмотреть!») и писать запросы. Знаете, что мне не позволяет отказаться от дела Андрея Попова? Осознание того, что Союз солдатских матерей и журналисты – единственная сила, которая сейчас сохраняет жизнь Андрею Попову.

– В какое время за эти двадцать лет, что вы возглавляете союз, было легче работать – условно говоря, при Ельцине, Путине, Медведеве?

– Первые лет восемь, то есть при Ельцине. Тогда были совершенно чёткие указания президента России реагировать на сигналы, поступающие от граждан. Председателей комитетов солдатских матерей пять-шесть раз приглашали в министерство обороны, чтобы выслушать их мнение по поводу наведения порядка в армии. И я знала, что, если позвоню в приёмную нашего тогдашнего губернатора Дмитрия Аяцкова и его по каким-либо причинам не окажется на месте, в семь утра следующего дня он перезвонит мне сам.

А сейчас мы пишем в минобороны, обращаемся к президенту РФ, командующему внутренними,равно как и другими, войсками, с изложением конкретных фактов, в ответ получаем отписки из трёх строчек.

– Что в этих трёх строчках?

– В переводе на человеческий язык ответы выглядят примерно так: в связи с тем что вы пожаловались на военного комиссара Саратовской области, ваше письмо направлено для принятия мер военному комиссару Саратовской области.

– А вот скажите, «Солдатские матери» – это кто? Противники службы в армии, противники неуставных отношений, личные враги военкоматов или просто какие-то сумасшедшие тётки?

– Мы никому не враги. Мы выступаем за то, чтобы соблюдались права человека и закон, чтобы жизнь человека была главнее всего. А также целенаправленно убеждаем руководство страны в том, что призывная система себя исчерпала и, как цивилизованное государство, мы должны от неё отказаться. Служба в армии должна быть только добровольной и только за очень большие деньги на всех должностях (от рядового до начальствующего).

– Как вы оцениваете политические перемены, которые в скором временем произойдут в стране?

– Сегодняшняя политическая система такова, что человек в ней ровным счётом ничего не значит и даже напротив – мешает власти. Россия переживает времена застоя, сходные с брежневской эпохой. Та команда, которой руководят Владимир Владимирович и Дмитрий Анатольевич, слишком долго находится у власти и не стремится к прогрессу. После выборов нас ждёт уже даже не застой, а откат назад.

– Вам когда-нибудь было страшно заниматься тем, чем вы занимаетесь?

– Весь тот страх, который был мне отпущен на всю жизнь, я истратила в 2000 году, когда съездила в Чечню, где в то время шли ковровые бомбёжки Грозного. Теперь я уже ничего не боюсь.