Михаил Наместников: Трагедия нынешнего поколения… в жизни с оглядкой

Странный он человек, председатель саратовского отделения партии «Яблоко» Михаил Наместников. Он столько всего знает, столько читает, перелопатил Интернет не только на предмет познаний, но и знакомств с людьми. Но, пожалуй, именно про него, как ни про кого другого, можно сказать: многие знания – многие печали. Слушаешь его и понимаешь: ждать нечего, крах не за порогом, он давно уже в наших головах.

– Михаил, одно из последних событий на правом фланге – информация о том, что «Правое дело» возглавит Михаил Прохоров. Версий миллион – начиная с того, что понадобился правый электорат, а потому нужна прокремлёвская правая партия, заканчивая тем, что Сурков, обидевшись на то, что Путин отдал формирование Народного фронта Володину, решил вильнуть вправо – в сторону Медведева.

– Мне кажется, это очередная вампука – традиционная история для нашего бомонда, когда создаётся не реальная политическая структура и сила, а нечто имитационное.

– То есть сейчас создано аж две пародии – Народный фронт и «Правое дело»?

– По большому счёту все силы, кроме кремлёвской администрации и аппарата премьера, у нас малореальные. Все они выполняют функцию декорации…

– Но есть ещё такое мнение: а вдруг строится реальная правая сила (благо денег у Прохорова достаточно)…

– Да, у Прохорова много чего есть. У него есть своего рода обаяние, он популярен среди наших олигархов, он человек симпатичный и до сих пор в женихах, он человек, безусловно, энергичный, который за последнее время дал себя заподозрить в некоторых отношениях с неструктурной несистемной оппозицией.

– Ему сказали: не сметь? Или, напротив, велели наладить эти связи?

– Не знаю. Там у них действуют не по команде, а скорее исходя из инстинкта самосохранения.

– То есть он нечто эдакое почувствовал?

– Думаю, что он как человек успешный, сохранивший свой бизнес и не попавший под раздачу этой созданной вертикали дальновиден и знает, как и когда ему поступать. Видимо, он услышал некое пожелание создать партию…

– Которая когда-то уже была создана.

– То ли создана, то ли похоронена… В этой партии, к моему сожалению, оставались весьма интересные люди и даже из культурной среды – например, Мариэтта Чудакова, Денис Драгунский. Они находили какие-то слова оправдания, чтобы присутствовать в этой новосозданной или переформатированной под заказ Кремля партии. Сейчас ситуация ещё более очевидна. Прохоров как человек, способный финансировать любой политический проект, – находка, но как политический лидер – под большим сомнением. Ведь и в интервью он очень неопределённо говорил о своих планах…

– Но зато о Куршевеле – вполне ничего…

– Ну, кутили купцы в своё время… В этом я как раз не вижу ничего страшного.

– Возможно ли в современной России создание полноценной, мощной либеральной или любой другой оппозиционной партии?

– Думаю, нет. С одной стороны всё вытоптано на политическом поле…

– Можно вытоптать такую огромную страну?

– История говорит, что периодически вполне можно. И даже если какие-то всплески несогласия возникают, они максимально быстро нивелируются всеми способами.

– А могут ли под одними знамёнами объединиться, скажем, Митрохин, Рыжков – совсем уж крайних не берём…

– В принципе не исключено. Только даже это лишь оживит политический пейзаж, но не привлечёт достаточно избирателей. Люди разочаровались в либеральных ценностях. Сегодня одно из самых злых слов – «либерасты». Это вызвано определённым смещением ценностей в обществе, когда все наши чаяния и надежды, которые мы связывали с установлением демократии, новых методов хозяйствования, оказались оплачены достаточно большой ценой для нас.Это отсутствие того ощущения, которое во времена моей юности называлось уверенностью в завтрашнем дне.

– Сейчас уверенности нет?

– Нет, конечно.

– И в этом виноваты либерасты?

– Вероятно, они. Дело ведь и в том, что мы не построили самое справедливое на свете общество, а создали общество, непригодное для жизни, заканчивая монетизацией льгот, жутким состоянием наших здравоохранения, образования.

– Двадцать лет не либералы правят страной.

– По большому счёту либеральные ценности – это когда речь идёт о частной собственности и её проявлениях. В наших же традициях это ценности Пушкина, Чаадаева, Герцена… Которые мне существенно ближе, чем экономическое наполнение термина.

– А свобода выбора, слова, митингов, собраний?

– И это тоже. Но я думаю, что внутренне свободным можно быть всегда.

– Миша, давайте не будем говорить о внутренней эмиграции. Давайте о свободе выбора президента, губернатора…

– Реально ничего этого нет.

– Значит, двадцать лет в стране свобод и либерастов как таковых нет. Да, мы можем выезжать за границу, иметь мобильные телефоны, Интернет. Но влиять на то, что происходит в политике, обществе, налоговом законодательстве, судебной системе, не можем.

– Безусловно. Хотя у власти собрались выпускники вполне либеральных экономических школ (вузов) – Греф, Набиуллина, Мау… Они несут либеральные ценности, безусловно, с точки зрения экономической составляющей. Может быть, себе в оправдание они говорят, что Россия не готова пока к свободе.

– А как же чудовищная, в том числе экономическая коррупция?

– Но ведь им надо же как-то решать свои вопросы…

– Тогда при чём либерасты?

– Представление народа о либерастах сильнее, чем даже они сами. Наверное, маятник так качается – в своё время качнулся в сторону неоправданной эйфории от опоры на новые основы и политической, и экономической систем. Теперь пришло осознание того, что в этой стране тебе уже мало что принадлежит. Это трагическое ощущение уводит народ в сторону от этой власти и политики. Народ голосует ногами, когда не ходит на выборы.

– Ногами или всё-таки головой – придя ногами?

– Те, кто приходят, часто голосуют против либерастов. Потому что уверены, что те вот уже двадцать лет продолжают разрушать страну.

– И Путин – либераст, который разрушает страну?

– Так думают старики, но и, к моему удивлению, многие молодые и даже хорошо образованные люди. А другие думают, что Путин – единственный человек, способный удержать страну от окончательного краха. Пусть будет плохо, лишь бы не стало хуже.

– Некоторое время назад на Finam.fm проходили дебаты Ильи Яшина и единоросса Павла Данилина. В конце передачи ведущий подвёл итог голосования: 6 процентов слушателей готовы были поддержать Народный фронт, 94 процента – движение неприсоединения, как его условно назвал Яшин. Где все эти люди во время выборов?

– Они не ходят не выборы. И не пойдут снова.

– Как так?

– Лен, вот у меня есть серьёзные основания полагать, что и я в ближайшее время не пойду на выборы. Масштабы манипуляций, которые мы видели на последних выборах в Саратове, настолько выбивают из колеи, что у меня, честно говоря, руки опускаются. С другой стороны, я знаю много приличных людей, которые считают, что реализоваться как личность можно только в ЕР.

– И вот этим 94 процентам – людям, звонящим на радио, – эта их активная жизненная позиция мешает пойти на выборы?

– Да. Эта позиция не позволяет им быть массовкой, куклами в этой чужой раскладке. Нет, я, конечно, наврал, я пойду, потому что призван в партии заниматься этим профессионально, как и многим другим. Но этих людей с точки зрения их этической и эстетической обречённости я понимаю. Лишённые дебатов на телевидении, выступлений в массовых СМИ, мы обречены на прозябание. У неправящих парламентских партий нет возможности противостоять произволу и пресловутой властной вертикали, связанной с бизнесом и повсюдурешающей свои шкурные вопросы.

– Социологические исследования показывают, что рейтинг ЕР падает, протестные настроения растут. Где кипит-то?

– Во мне уже кипит. Я чувствую, что фраза «Кто в двадцать лет не оптимист, а в шестьдесят не мизантроп, тот, может, и душою чист, но идиотом ляжет в гроб» не про меня… Я полагаю, что становлюсь всё более идиотом, потому что моё неприятие существующей системы прогрессирует. Я что-то не успокаиваюсь, не становлюсь обывателем.

– Оппозиция любит говорить, что Кремль нас боится. Но впечатление такое, что Кремль плевал с высокой колокольни и на оппозицию, и на международное мнение, и на многое другое.

– Да, общественное мнение не сформировалось ещё в нашей стране в достаточной степени. Ну а мировое сообщество нас интересует отчасти – потому как перекрытие кислорода оппозиции и агрессивные проявления со стороны власти в ответ на протестные акции способны обернуться негативными санкциями того же Евросоюза.

А потом, как сказать, что совсем не боится… Боится! Когда мальчишки-нацболы идут на Триумфальную, читают стихи на Невском, присылают их мне в сети «Вконтакте», я понимаю обречённость этой ситуации, понимаю, что их опять будут крутить, сажать, но они опять завтра пойдут… Ведь революцию никогда не совершали обыватели. Революцию делают 10 процентов агрессивно настроенного населения.

– О молодёжных движениях – «яблочниках», например. В Москве, Питере эти дети постоянно участвуют в каких-то акциях. А в Саратове? Я знаю нескольких юных, которые кинулись поддерживать саратовское «Яблоко» со словами: «Мы себя нашли!» А потом сказали, что там все, кроме пары человек, какие-то неживые. Вам нечем загрузить эту молодую поросль?

– Я последнее четыре года только этим и занимался. Работал с детьми – не только с «яблочниками», но и теми, кто откликался на наши инициативы. Мы возили их на семинары Ясиной, на университет «яблочников» в Москву, молодёжные собрания партии в Питер, либерального интернационала – в Киев. Ребята получают даже практику работы за рубежом. Мы проводили встречи журналистов и политологов с нашей молодёжью. Через некоторое время мне показалось однако, что они вроде бы и откликаются, и заинтересованы, но, может быть, в силу их загруженности или опасений за свои места в вузах наши усилия не вызывают ответной инициативы. Они говорят: мы думали, вы нас на лекцию приглашаете, а тут семинар. Они не готовы пока выступать публично, открыто.

– Тогда это трагедия поколения?

– Трагедия, которая постепенно скатывается, при наличии всех этих прокремлёвских молодёжных движений, в стагнацию и фальшь, как в советские времена, когда я писал сочинения «Думая о родине». Сегодняшние молодые часто циничны в своих разговорах, в Интернете. Но при этом они смотрят и на то, как это может отозваться на их биографии, в их вузах. Живут с оглядкой.

И потом, мы же никуда не спрячем результаты последних выборов, которые в значительной степени определились, конечно же, беззастенчивым административным ресурсом. У них, наших пацанов, тоже опускаются руки.

– На вашей страничке во «Вконтакте» огромное число молодых революционеров из России, Украины, Белоруссии и т. д. с совершенно разными взглядами – либеральными, монархическими, националистическими… У многих – чудовищная каша в голове…

– Ощущение определённого сумбура есть. Кстати, когда им говоришь о поисках смыслов, это им очень нравится. Они ищут по-своему, иногда трагически.

– Как-то вы сказали мне, что рождённые в 90-е годы, возможно, самое потерянное поколение. Почему?

– Потому что они не привили себе те ценности, которые даже в наши совковые, насквозь фальшивые годы всё равно были в нас заложены. Молодёжь сегодня – удивительная, она откликается на злободневные темы, но абсолютно теряя при этом ощущения реального.

– То есть они – куклы без ниточек и не знают, что будет делать их левая нога или рука?

– Абсолютно не знают. В этом их беда. У нас, наверное, были более цельные ценностные представления о жизни. У них больше возможностей, но они знают, что в любой момент можно свалить. Вот ещё почему большая часть молодёжи пассивна. Они могут уехать в поисках корыстных интересов, применительно к собственным перспективам. В 80-е годы невозможно было уехать из страны. В этом плане мы имеем свободы больше, несмотря на то что говорим, будто кровавый режим нас подавляет. А он подавляет, навязывая нам совершенно иные стереотипы восприятия действительности, нежели нам бы хотелось.

– Риторический вопрос: когда-нибудь в стране родится демократия?

– Думаю, нет. Но это единственное устройство общества, позволяющее ему развиваться с минимальными издержками. Если мне не нравится сегодняшний правитель, у меня есть – пусть завтра, через год, через три – возможность сменить его. Но только не в России. Для этого надо полностью перестроить характер большей части нашего народа, который, к сожалению, определяется надеждой на доброго царя: он-де всех рассудит – или расстреляет, или всем поможет. Это есть и в молодых. Уверенность, что кто-то должен прийти и решить за них их проблемы. Вот в чём обречённость. И нового поколения тоже.