Откуда берутся самураи
Друзья давно уже называют его не Юра-сан, а уважительно: Юрий-сенсей, что значит «учитель», «наставник». Он больше трёх десятилетий занимается изучением Японии, её культуры, языка, обычаев – и обучает этой премудрости других. Юрий Баринов, востоковед, один из основателей и руководителей Саратовского центра традиционной японской культуры и языка Ямато, много раз бывал в Японии – не с пятидневным туром «всё на бегу», а обстоятельно, жил в стране по несколько месяцев.
Мы с ним беседуем о японской трагедии и японском характере.
– Юра, у тебя, конечно, много знакомых в Японии. И ты, естественно, звонил им после этого катастрофического землетрясения, цунами, аварии на атомной электростанции…
– Все люди, которых я знаю в Японии, к счастью, живы, здоровы и практически никто из них не пострадал. Хотя знакомых у меня там много в разных местах.
Кстати, если бы я оказался в этих местах пятью месяцами позже, то мог бы попасть в цунами. Я покажу тебе фотографию, как примерно выглядела хижина, в которой я жил. Волна там прошла.
У японцев нет истерик. Я же звонил своим друзьям в Японию. Они были, конечно, в первый момент растеряны и в то же время искренне благодарны, что о них помнят.
А мне, вот удивительно, позвонили люди, которых я давно не видел. Позвонили, спросили, не попал ли я под эту волну.
– Звонили российские знакомые или оттуда, из Японии?
– Мне позвонили и из Японии, и из Бразилии, из Чехии, из Германии. Весь мир сразу перевернулся. Я ощутил, как это приятно, когда о тебе думают.
То, что сейчас произошло, конечно, привело японцев в шоковое состояние. Они так всегда и всюду берегли себя от радиации, у нас здесь в Саратове ходили с дозиметрами. А тут вдруг такое. Но у японцев не принято об этом говорить. Кроме того, они ещё сами не разобрались, к чему эта катастрофа может привести. Они отказываются от помощи энергетиков из других стран. Это примерно так же, как в японский дом очень трудно попасть постороннему человеку. Очень камерная жизнь. Они никогда домой особенно не приглашают. Надо быть очень большим другом, чтобы переночевать у японца в доме.
В целом масштабы проблемы ещё не до конца известны, потому что японцы не дают возможности ознакомиться с основными данными. Держат у себя эту проблему.
– Чего в этом больше: обычной сдержанности хозяина, у которого в доме какой-то непорядок, или этой упомянутой национальной черты?
– Во многом это национальное, традиционное. Они поступают так: мы интересуемся вашим опытом, но сами его переработаем и тогда посмотрим, как его применять.
Если ты, предположим, лечишься в Японии и привёз с собой все документы, историю болезни, результаты всевозможных анализов и исследований твоего состояния здоровья, справки, рецепты… Вот это всё не нужно. Они заново заставят сдать все анализы, их доктор посмотрит и назначит, как тебя лечить. Он не будет даже заглядывать в твою историю болезни. Может быть, и с аварией на АЭС проявляется такой их подход. Они принимают решение, не опираясь на чьё-то мнение.
– А насколько глубоко в них сидит готовность к подобным потрясениям?
– Практически каждые сто лет там происходят разрушительные землетрясения. Много раз Токио горел, сгорал практически полностью. Другое дело, что теперь к природным факторам добавляются техногенные. У японцев веками выработано отношение к жизни под угрозой таких катаклизмов. Почему мы так радуемся цветению сакуры? Потому что рады сегодняшнему дню. Почему появились эти сегодняшние самураи, которые с готовностью идут на опаснейшую работу?
Я был в Хиросиме. Город, стёртый с лица земли. Но теперь люди там живут. Город красиво построен, всё благоухает, красивая река, парк, разбитый на месте, где были испепелены жители города. А перед домами стоят камни с нанесёнными на них фотографиями, как эта местность выглядела раньше, и можно сравнить с тем, что видишь сейчас. Редкие здания уцелели. И, конечно, приходит ужасное состояние, что будто ещё блуждает этот атомный призрак. Особенно когда стучишь в огромный колокол памяти.
Оказался я там как раз, когда литературное общество проводило антивоенный митинг. А я привёз очередную партию, тысячу бумажных журавликов из Саратова. На митинге возле Атомного дома читали стихи, были хорошие музыканты.
Были, конечно, очень резкие антивоенные выступления. Но в целом японцы к этой теме относятся с таким настроем: мол, всё, это прошло и больше не повторится. Всё это воспоминания, дети, учитесь, вот что было когда-то.
Прямой упрёк американцам они никогда, конечно, не высказывают. Хотя вот в другой части Японии был митинг против американцев, против базы в Окинаве, и я подошёл поинтересоваться, так они мне говорят: вам лучше здесь не быть. Почему? Ну, вы же, говорят, наверно, из Америки. Нет, из России. А! Ну, тогда другое дело.
– А при таком обострённом чувстве к атомной опасности у них нет пикетов против атомных электростанций, как, например, в Германии?
– Я был там пять месяцев назад, тогда об этом просто никто и не думал. Даже и разговоров не было. Атомные станции, безусловно, экономят природные ресурсы, которые в Японии довольно ограниченны. Ведь мы редко задумываемся над тем, что население Японии примерно равно российскому, а территория – всего в четыре раза больше Саратовской области. Ну, я бы не сказал, что у них нет леса. Огромное количество совершенно нетронутых лесов, огромные поля… Но они очень аккуратно к этому относятся. Для потребления стараются ресурсы где-то купить, а своё всегда в заначке держат.
Такой анекдотический случай про чистоту. Я жил высоко в горах, в одной деревне, где всего два человека осталось (у них тоже проблема: деревни стареют), но там сохранились старинные дома, очень интересная природа. К деревне идёт дорога, асфальтовая, но очень узкая. И вот высоко в горах на дороге – биотуалет. Никого вокруг, ничего, но туалет стоит. Вот отношение к своей природе: сберечь, сохранить.
Правда, не всегда и не везде это выдерживается. Когда я был в городе Оцу на берегу огромного озера Бива, меня удивило, какое оно заросшее, грязноватое. Потом увидел: городской канал – это практически наш Глебучев овраг, – и по каналу отходы текут в озеро, пакеты плавают и прочий мусор. Мост исписан иероглифами, а смысл тот же, что и везде: Маша была здесь, Коля любит Таню...
– Сейчас много говорят о том, что эта трагедия, как ни парадоксально, может дать толчок развитию страны, толчок экономике.
– Да, мне кажется, что, хотя ещё не установлено число погибших, время панихид для Японии уже прошло. Но, конечно, это огромное потрясение для общества. Предыдущие поколения создали мощную социальную базу. Накопили прослойку жирка. Они к этому привыкли, и особенно этого не понимает молодёжь. Она сегодня оторвана от многих жизненных проблем… Если нашу молодёжь всё-таки хлестнули трудности, то там совершенно сытая, беззаботная жизнь. И вот этот удар будет прежде всего по молодёжи.
– Во многих странах после подобных природных катастроф начиналось мародёрство. Здесь ничего такого нет, или почти нет. Это тоже национальная черта?
– В любой нации есть люди, которые хотят поживиться за чужой счёт. У японцев даже есть пословица: «В чужом огороде цветок красивее».
Но при этом велосипеды они ставят на улицах, практически не привязывая. Зонтики, которые просто оставляют у входа в кафе. Один из нашей группы, пожилой человек, вдруг обнаружил, что портмоне оставил в ресторане. Я вызвался сходить за ним, и когда пришёл – а довольно много времени прошло, – мне отдали портмоне в целости и сохранности, хотя я не хозяин, никто не спрашивал ни о чём. Полное доверие.
Ещё был случай, я звонил в Россию из уличного таксофона по карточке. И забыл её там. Через сутки иду мимо этого автомата, смотрю, моя карточка лежит там, где я её оставил.
У японцев нет, например, такого понятия, как чаевые. Если ты официанту даёшь чаевые, это оскорбление для человека. Уже всё вошло в счёт.
Ещё история. Мы с приятелем зашли в интернет-клуб, часов двенадцать ночи, служащий сидит где-то далеко в конце помещения. Мы поработали, я пошёл к нему расплатился. И мы ушли. Идём. Ночь. И вдруг слышим: за нами кто-то бежит. Мы струхнули… А это бежит запыхавшийся клерк. Он принёс мне какую-то мелочь, копейки, которые я ему переплатил. В этом тоже лицо японца: показать, что это ему не нужно, это ниже его достоинства. Это оскорблённое чувство, сродни тому, которое заставляло самураев делать сеппуку (самоубийство путем вспарывания живота. – Прим. ред.).
Кстати, подобное оскорблённое чувство может возникнуть от лишних наших сетований, пожеланий, порой несколько слюнявых. Есть мера всему. Нет, они, разумеется, благодарят за сочувствие. Но надоедать сочувствиями тоже не следует. А то получится знаменитая демьянова уха.
– А обиды на правительство, поиск виноватых имеют место или нет?
– Со стороны японских экологов ничего такого не было. Они чувствуют себя единой командой. Общее горе это чувство только усиливает.
– Насколько полна и достоверна информация, которую дают официальные источники?
– Они дают правдивую информацию, но не всю, и всё они не будут открывать. Этот вопрос решается ими самими. И решать его они будут не с колёс, не с бухты-барахты, а после тщательного анализа.
– А референдумы у них в ходу?
– Вообще японцы традиционно очень законопослушны. И разногласия не может быть. Общество не будет бузить. Будет выполнять то, что правительство надумает.
– Как, по твоим наблюдениям, относятся к этой японской трагедии в России?
– Мы вообще в чём-то близки к японцам за счёт своей какой-то мечтательности, за счёт исканий, дерзаний внутренних… С другой стороны, японцы очень прагматичны, это приближает их к китайцам. Они даже более расчётливы.
Японцы, китайцы, корейцы для нас вроде все на одно лицо, но на самом деле между ними колоссальное различие в психологии.
Китайцы – отличные дельцы, но они могут и быстро сделать что-то и так же быстро всё потерять. Корейцы долго должны были выживать между китайцами и японцами и научились очень хорошо приспосабливаться. Они во многом быстрее и сильнее японцев. Если они куда-то приходят, в рыночную нишу, то быстрее берут управление на себя. А японцы не торопятся, они знают, что у них всё в порядке. И они говорят, что, хотя всегда помнят, что природа готовит им какие-то неприятные сюрпризы и готовятся к этому, но всё-таки всегда проигрывают, потому что природа оказывается сильнее. И всё же они любят свою природу.
Почему ещё мы так болезненно воспринимаем японскую трагедию? Мы в России очень любим Японию. Для нас эта страна – сон, мечта. Удивительная страна, нам хотелось бы, чтобы такая страна была. К Корее, Китаю нет такого отношения. А это какая-то страна-сказка. И вдруг сказку эту разбили, разрушили. Сломали мечту.