И это всё о нас
Похоже, в истории с Олегом Кашиным поставлена точка. Поставлена вовсе не следственными органами и не общественным мнением. Точку поставил Леонид Парфёнов, человек, от которого этого меньше всего ожидали. Получая премию Владислава Листьева – премию гламурную, как и всё на нашем телевидении, – Парфёнов вынес окончательный и не поддающийся обжалованию приговор российскому телевидению.
Парфёнов – блестящий журналист, пересказывать его выступление глупо, поэтому лучше прибегнуть к цитированию. Пусть это будет и очень подробное цитирование.
«…Произошло огосударствление «федеральной» информации. Журналистские темы, а с ними вся жизнь окончательно поделились на проходимые по ТВ и непроходимые по ТВ. За всяким политически значимым эфиром угадываются цели и задачи власти, её настроения, отношение, её друзья и недруги. Институциально это и не информация вовсе, а властный пиар или антипиар – чего стоит эфирная артподготовка снятия Лужкова. И, конечно, самопиар власти.
Для корреспондента федерального телеканала высшие лица не ньюсмейкеры, а начальники его начальника. Институциально корреспондент тогда и не журналист вовсе, а чиновник, следующий логике служения и подчинения. С начальником начальника невозможно, к примеру, интервью в его подлинном понимании – попытка раскрыть того, кто не хотел бы раскрываться».
Понятно, что всё это говорится не только о тележурналистике, а обо всей российской журналистике вообще. Ну, может, за малым исключением. Кстати, эти исключения Парфёнов называет: «Коммерсантъ», «Ведомости». Газеты, но не телеканалы. К этим малым исключениям каждый волен отнести себя и своё издание, ориентируясь на свою честность.
Но вернёмся к премиальной речи Леонида Парфёнова.
«За тележурналистику вдвойне обидно при очевидных достижениях масштабных телешоу и отечественной школы сериалов. Наше телевидение всё изощрённее будоражит, увлекает, развлекает и смешит, но вряд ли назовёшь его общественно-политическим институтом. Убеждён, это одна из главных причин драматического спада телесмотрения у самой активной части населения, когда люди нашего с вами круга говорят: чего ящик включать, его не для меня делают!
Куда страшнее, что большая часть населения уже и не нуждается в журналистике. Когда недоумевают: ну, побили, подумаешь, мало кого у нас бьют, а чего из-за репортёра такой сыр-бор? Миллионы людей не понимают, что на профессиональный риск журналист идёт ради своей аудитории. Журналиста бьют не за то, что он написал, сказал или снял. А за то, что это прочитали, увидели или услышали».
Понятно, что выступление Парфёнова вызвано избиением Олега Кашина. Он и сам начал своё выступление с того, что побывал у Олега в больнице. Но сейчас пару слов о другом. Нам говорят: ну что вы всё об избитом московском журналисте и блогере? Вон в Краснодарском крае в Кущевской такие дела творятся – младенцев режут. И никого не посещает простая мысль: если бы у нас в России была свободная журналистика (что называется, до самых до окраин), у нас не было бы такого бандитизма. Всё это очень связано.
Когда журналисты имеют возможность говорить правду, они говорят не об очередной встрече пиджаков в очередной резиденции, а о совместном беспределе бандитов-ментов-местных чиновников. Когда им затыкают рот – хоронят зарезанных младенцев.