Не в Америку же ехать…: сны о жаркой русской бане в холодной саратовской квартире

На улице осень, внутри дома холоднее, чем снаружи. Ночью снятся горячие батареи. Но рука, робко высунутая из-под одеяла, чтобы проверить, правда ли, что тепло пришло, поспешно прячется, «обжёгшись» о ледяной радиатор. И снова снится что-то тёплое, даже горячее…

Зощенковский персонаж уверял, правда, со ссылкой на «говорят», будто в Америке бани замечательные. Но потом рассказывал о своём походе в обычную российскую баню: «не в Америку же, думаю, ехать».

И правильно. В Америке я, правда, не был, какие там бани, не знаю. Но если всерьёз говорить, то и так ясно: какое же может быть сравнение. Речь, конечно, не о том, как бы помыться почище, а о том, где со вкусом попариться.

От Валовой до Сандунов

Во время оно в Саратове славилась баня № 1, на улице Валовой. Баня была совершенно по Зощенко, «обыкновенная, которая в гривенник». Но от других столь же недорогих бань отличалась замечательной парной. Печка, что ли, там была очень хороша, или просто топили её не скупясь, без применения энергосберегающих технологий, а только был в той бане пар сухой и лёгкий. Неспроста по субботам очередь в мужское общее отделение, расположенное на втором этаже, начиналась сразу от кассы, на первом этаже. Теперь первой бани давно уже нет и в помине, снесли её и ничего взамен не построили.

Но ещё «при жизни» первой появилась «новая» баня на улице Чапаева, возле площади Фрунзе, нынешней Ильинской. Она быстро вошла в моду, поскольку в силу новизны была чище и аккуратнее всех остальных, а кроме того, это была едва ли не первая и единственная тогда в городе сауна. Но мода модой, а приверженцы настоящей русской бани встретили нововведение со скепсисом: в новой бане не разрешали париться с вениками!

Уж не знаю, действительно ли финны в своих саунах обходятся без веников, просто сидят и млеют от сухого жара безо всякого пара… Если это так, то ничего они не понимают в банном деле.

В Саратове, благодарение богу, ещё не перевелись бани с настоящими русскими парными – то есть с печками-каменками (бани, куда сырой пар подаётся по трубопроводам от ближайшей котельной, не в счёт).

Когда-то все любители сухого пара из центра города ездили по выходным в баню «на Зуборезном». Не помню за давностью лет точного адреса, но ездили, действительно, на трамвае-девятке до зуборезного завода. Где-то там, в середине жилого квартала и располагалось это скромное заведение. Но пар и там был отменный.

Да, в конце концов, почему только о Саратове! Есть замечательные бани и в других городах.

В одной из самых знаменитых бань России – Сандунах – мы с товарищами-студентами проверили как-то давно известную пословицу: что русскому здорово, то немцу... скажем так, проблематично.

Дело было в начале семидесятых, и то, что в нашей компании студентов-химиков, приехавших на летнюю практику в столичные академические институты, оказался немец-астрофизик (да ещё из ФРГ!), было редкостным событием. Мы решили это отметить так, чтобы гостю запомнилось, и пригласили его в Сандуны. Пришли, разделись, прохаживаемся не спеша, осматриваемся: заглянули в парилку, попробовали пяткой воду в бассейне… Немец наш тем временем куда-то пропал.

Вдруг подбегает, уже с мокрыми волосами, губка, мыло и прочие причиндалы в руках. Довольный: «Я, – говорит, – уже всё, вымылся, можем уходить!» «Куда уходить? Как всё? Ещё и не начинали». Вопли немца из парной разносились по всей бане – но только в первые пару минут. Потом ему понравилось. И массаж в шесть рук, с выворачиванием суставов, тоже – со стонами, но понравился.

Уходили мы из Сандунов часа через четыре и с совсем другим, новым, немцем. Он всё восклицал: теперь я понимаю, что такое русская баня!..

«Жарко станет, на пол ложись и отлёживайся»

Но лучшие бани, по моему глубокому убеждению, вовсе не в Америке и даже не в Москве. А в городе Калуге. Там публика постоянная, друг друга знают годами, и годами же – нет, десятилетиями – поддерживается ритуал. Или, лучше сказать, завсегдатаи соблюдают некий неписаный, но весьма строгий устав. Непривычному парильщику в калужскую баню надо приходить с осторожностью.

Вот, допустим, приходите вы впервые в такую баню, проходите с веником под мышкой через моечное отделение, дёргаете дверь парной… А дверь-то заперта! Хотя из-за неё слышны голоса, уханье и кряхтенье. Ждёте, недоумевая. Наконец, лязгает открываемый запор, и дверь распахивается настежь. Из неё вываливаются несколько малиново-красных тел, пышущих жаром, паром и свежим духом берёзовых и дубовых веников.

Теперь можете и вы зайти, прикрыть дверь – ненадолго – и только «погреться», потому что после того, как дверь была отворена и главный пар уже вышел, это уже не называется «париться». А на пороге уже ждут своей очереди следующие парильщики, которые до сих пор отдыхали в предбаннике. Дверь снова открыта, парная проветривается, полок тщательно моется, окатывается из шланга и протирается посуше чистой тряпкой. Дверь слегка прикрывают и бросают в печку ковшик-другой воды «на выход» – так, чтобы волной пара дверь приоткрыло и вытеснило сырой после мытья воздух. После этого раздаётся клич: «Кто пойдёт, заходи!»

Шестеро парильщиков и несколько любителей «погреться» заходят и рассаживаются на нижние ступени полка, поближе к прохладному каменному полу.

Дверь запирают на кованый крюк, новичков предупреждают: «Кто откроет, тазом в спину кину! Жарко станет, на пол ложись и отлёживайся».

Один из парильщиков начинает поддавать – маленькими ковшиками забрасывая воду в жерло каменки. Мастер знает, куда надо бросать, чтобы каждый раз раздавалось не шипение, а короткий резкий выдох: тогда пар будет сухой, не жёсткий, не обжигающий.

Ещё один из парильщиков поднимается по ступеням и пробует пар рукой: «Нет ничего!» Поддают ещё и ещё. Наконец, кажется, хватит. Внизу ещё только чуть потеплело – весь пар наверху.

Поддавальщик достаёт аптечный пузырёк с какой-то настойкой, выливает его в тазик с водой и размешивает. «Глазки!» – предупреждает он, прежде чем разбрызгать настой по стенам и телам. Все зажмуриваются, чтобы едкий настой не попал в глаза. По парной распространяется мятный дух. Мята несколько смягчает действие пара, поэтому поддают ещё пару-тройку ковшиков «на мяту».

На полок быстро взбираются шестеро парильщиков (больше там не улечься) и, ухая, раскладываются на горячие доски.

Вот тут как раз и начинается то, что называется «париться».

Парят они друг друга парами, поочерёдно. Парят громко, с возгласами и стонами: «не поднимай веник, не поднимай!», «на ножки, на ножки тихонько положи…», «теперь на поясницу…»

Вениками при этом не хлещутся, а только быстро и мягко, как мочалкой, проводят по телу, то и дело переворачивая, чтобы прихватить горячего пара верхней стороной. Хлестаться нельзя! Прошу прощения за интимную подробность, но однажды мне легонько хлестнули веничком в таком пару. И отпечатались синяками на бедре берёзовые листики со всеми своими зубчиками.

Но вот парильщики, напарившись вдоволь, скатываются вниз и, с лязгом отмыкая крюк и распахивая дверь, выходят. Только теперь любители «погреться», до тех пор ожидавшие внизу, и опоздавшие, те, что ждали за дверью, могут лезть со своими вениками наверх – у кого на какую высоту и какой жар духу хватит. Хотя – настоящий жар ушёл через открытую дверь с парильщиками.

Несколько пар чистых среди потопа

Что значит настоящая баня для калужского любителя лёгкого пара, я понял по-настоящему из неслучайного разговора со случайным собеседником. В том же городе Калуге, но не в предбаннике, а просто в пивном заведении.

Я допивал свою кружку и собирался уходить, когда в бар ввалилась компания, возвращавшаяся, судя по амуниции, с зимней рыбалки. «Теперь бы в баньку!..» – воскликнул один из рыбаков, приятно поёживаясь в тепле после мороза. И назвал старую калужскую баню, в которой и я бывал в прежние годы, но которая давно уже не существовала.

Объятый приятными воспоминаниями, я подсел поближе к рыбакам и завёл разговор о старой бане, надеясь узнать, как и когда она окончила свои дни.

«Я тебе всё расскажу, – обернулся ко мне здоровенный дядька в брезентовом кожухе поверх тулупа. – Я там был до последнего!»

За следующей кружкой я выслушал эпическую историю последнего дня старой бани. Мой собеседник вёл повествование в полный голос, так что все посетители притихли, слушая.

Для понимания дальнейшего необходимо пояснить, что находилась эта баня в самом центре города, но при этом – почти на дне глубокого оврага, выходящего своим устьем к берегу Оки. Таковы уж особенности калужского городского рельефа.

В ту субботу ничто не предвещало драматических событий. Друзья, как всегда, собрались в бане и принялись париться – истово, неспешно. Подходившие попозже сообщали, что начался дождь, но в ответ слышали бодрые рассуждения, что, мол, тут и так все мокрые, мокрее не будем. Однако сводки становились чем дальше, тем тревожнее: уже не просто дождь, а ливень, небеса разверзлись… Одним словом, потоп.

«И вот хотели мы выглянуть в дверь, посмотреть, что там за дождь такой… А дверь-то и не открывается! Только слышно, как вода за ней шумит, камни перекатывает», – рыбак приосанился, приступая к самой героической части своего рассказа.

Произошло то, что всегда происходит в горных ущельях во время сильного дождя: вода, скопившаяся в верховьях обширного оврага, всей своей массой хлынула вниз. Баня оказалась посреди мутного, бурного и довольно глубокого потока. Дверь завалило сучьями деревьев и камнями, принесёнными водой.

«И что, ты думаешь, мы сделали? – рыбак выдержал паузу. – Мы решили: раз так, то и не пойдём никуда. Будем париться до победного конца! И парились ещё часа четыре, пока вода не спала. Снаружи разгребли завалы и дверь открыли. Но мы и тогда ещё уходить не хотели, очень уж нам в тот день пар понравился!»