На пожар – как на работу

За лето сотрудники Вязовского лесхоза потушили полтора десятка возгораний

В Поволжье вновь горит лес. В Самарской области, где режим чрезвычайной ситуации был отменён только 1 сентября, огонь едва не дошёл до Тольятти – до города оставалось четыре километра, возникла угроза трём соседним деревням и федеральной автотрассе. В Пензенской области сгорело село Верхозим, в Саратовской – Вишнёвое и Синенькие. Страшнее всего пострадала Волгоградская область, где без жилья остались 400 семей, восемь человек погибли. Пятый, самый высокий класс пожарной опасности зафиксирован в Астраханской, Ростовской областях, Краснодарском крае и на Кубани.

Корреспонденты «Газеты недели» побывали в Вязовском лесхозе Татищевского района Саратовской области, сотрудники которого борются с огнём почти ежедневно. Как говорит директор хозяйства, бывший военный Игорь Голубев, «пожары – не такие уж страшные, они трудоёмкие».

Огонь из запретной зоны

Пейзаж за селом Широкое напоминает кадры из фантастического фильма о крушении мира. Чёрные выжженные полосы извиваются по степи, можно понять, как огонь широким фронтом поднимался по холму к опушке. Изуродованные стволы деревьев жутко похожи на обожжённые ноги. Раскатанные колеи грунтовки кажутся белыми на окружающем фоне. Как говорят лесники, по полю пожар идёт быстро и страшно, с густым дымом, если трава высока. Войдя в лес, пламя замедляет ход, тщательно пережёвывая заросли бересклета и подстилку.

Над вершиной лесного холма кружит хищная птица. «Жареных мышей ищет», – комментируют лесники. Во время тушения навстречу людям вышел лось. Шатаясь, выбрался из дыма. Подышал. И ушёл обратно. Позже лесники разобрали по следам, что лисы, зайцы, куницы, спасавшиеся от огня, через некоторое время также вернулись в лес.

«Вроде ужасная картина, – говорят лесники. – Но весной здесь будет так же зелено и красиво, как раньше. Трава станет даже лучше». Низовой огонь в лиственном лесу действует отчасти как санитар, вычищая кустарник. Для деревьев такой пожар представляет угрозу только в том случае, если кора прогорит и будет повреждён камбий – внутренний слой, отвечающий за рост. Гораздо тяжелее последствия верховых пожаров, характерных для хвойных лесов: лишившись иголок, сосна не может восстановиться.

Как рассказал директор Вязовского лесхоза Игорь Голубев, этот пожар пришёл с военного полигона. Возгорание началось в запретной зоне. Лесники не могли войти внутрь – за колючкой что-то взрывалось. «Дней пять была канонада. Звук разный, как будто от разных видов боеприпасов», – вспоминает Игорь Викторович. Однажды ночью огонь, подгоняемый ветром, перепрыгнул через колючую проволоку и минерализованную полосу.

За первое полугодие в Вязовском лесхозе произошло два пожара. С конца июля горит с промежутком в один-два дня. Иногда за сутки возникает несколько очагов в противоположных концах территории, за 100 километров друг от друга. «Пожар – творение человеческих рук», – уверены лесники. На молнии и прочие естественные причины приходится сотая доля возгораний. В основном огонь приходит с полей. В августе по телевизору в каждом выпуске новостей показывали печные трубы, оставшиеся от сгоревших деревень в Подмосковье и Нижегородской области, а местные сельчане продолжали жечь бурьян и мусор у околицы. Спрашиваю, какой в этом смысл. «Не убирать», – отвечает Игорь Викторович.

Вообще-то, выжигать сухую траву можно и нужно. Но если делать это по правилам – проводить предварительную опашку, нанимать водовозку, дежурных и т. д., – придётся тратить деньги. Фермеру, разорённому засухой, проще бросить спичку, пока никто не видит.

Зачем герою ранец

Голубев по профессии – военный, служил в артиллерии, подполковник. В должности директора лесхоза четыре месяца. И все четыре на работе. «Дома я был крайний раз, – морщит лоб, считая, – три дня назад». «Пожары не такие уж страшные. Они муторные. Требуют много труда», – говорит Игорь Викторович. На то, чтобы сбить открытое пламя, нужно один-два часа, «потом начинается рутинная работа по окарауливанию». Лесники по трое-четверо суток живут на пепелище (спят в машинах), заливают из леек пеньки, расчищают граблями метровую «пограничную» полосу. Нужно внимательно следить за прилегающей территорией: «Корни кустарника работают как бикфордов шнур: огонь может перемещаться по ним и выскочить на поверхность за много метров от прежнего очага».

Как отмечают в лесхозе, в нынешнем году, в отличие от прошлых, силовые структуры откликаются на призывы о помощи очень быстро. Пожарных подразделений здесь довольно много: в селе Вязовка, райцентре Татищево, а также в ракетной дивизии, расположенной в ЗАТО Светлый. «Сельские администрации сильно помогают, даже не ожидал. В Ягодной Поляне, Идолге, Широком по полдеревни выгоняли с инструментами», – рассказывает директор. Хотя люди бывают всякие. «Как-то раз загорелось у Губаревки, метрах в ста от деревни. Рядом мужик копает картошку. Кричу ему: помоги! Отвечает: тебе надо, ты и туши».

Противопожарный арсенал всегда в боевой готовности. «Ветеран» лесхоза – пожарная машина тридцати лет от роду. Как говорит главный механик хозяйства Сергей Самохин, за всё время работы она ни разу не подвела в ответственный момент. Секрет невероятной для изделий отечественного автопрома живучести – в заботливости водителя, который буквально предвидит поломки.

В лесу дежурит УАЗ с помпой «Ермак». Директор Голубев говорит о помпе с восторгом: «По лесу бежишь, тушишь и радуешься». 150-метровый тонкий шланг позволяет экономно расходовать воду: если пожарная машина с обычной «кишкой» тратит две тонны воды за двадцать минут, то помпе такого количества хватит на пять часов при равном эффекте.

Лесник в потрёпанной зелёной фуражке дореформенных времён демонстрирует главное оружие – ранцевый огнетушитель. Вешает за спину 20-килограммовые баллоны с водой, крутит насадку насоса, регулирующего мощность струи. «Просто чудо! – говорят лесники. – Забивает огонь молниеносно». Ещё один незаменимый инструмент называется «хлопушка». Она похожа на гигантскую мухобойку: к длинной, как лопата, рукояти прикреплён кусок резины. Куда там Бе-200 – знаменитому противопожарному самолёту-амфибии.

Лесники объясняют, что на природном пожаре лучше двигаться гуськом, по два-три человека. Во-первых, это эффективно: ведущий наскоро сбивает пламя, ведомые доводят дело до победного конца. Во-вторых, так безопаснее: напарник вовремя поможет в случае внезапного обморока. Марлевые повязки и респираторы от дыма не помогают, а кислородных масок, как у настоящих пожарных, в лесу пока нет.

Как-то раз Голубев заметил дым под Федуловкой. Горело поле, огонь шёл на лес. «Вызвали людей. Пока они ехали, вдвоём с главным лесничим бегали вдоль дороги и забивали ветками. Дунуло, и оказался я во фронте. Мысленно со всеми попрощался. Накрывает чёрный дым, дышать нечем, куда бежать, не видно. Лёг на землю. Чувствую, приближается жар. Сейчас, думаю, огонь дойдёт, будет через меня перепрыгивать. Так мне неуютно стало, что вдохнул через рубашку, побежал по наитию – и вот перед вами сижу».

Директору повезло. Скорость пожара может достигать 30 километров в час, пешком не убежишь. Примечательно, что специальных страховок и компенсационных выплат, предусмотренных для экстренных служб, у сотрудников лесхозов нет.

Школа сосны

Когда наконец пойдут осенние дожди, в хозяйстве начнут сажать молодой лес. Запланировано посадить десять гектаров. Можно и больше, если будет дополнительное финансирование. Посадка одного гектара деревьев стоит около 8–10 тысяч рублей.

Здесь есть собственный питомник. Сосны, которые могут дожить до следующего века, пока чуть больше куста клубники. Ствола от земли не видно, кажется, что прямо из корня растёт пучок гибких веток, не похожих на привычные хвойные лапы. Иголки у сосны-младенца нежно-зелёные и мягкие. «Это двухлеточки. А здесь весенние посадки», – Сергей Самохин указывает на самую молодую грядку. Честно говоря, если бы он не предупредил, я бы туда наступила, не обратив внимания на крошечный зелёный пушок. Самохина – опытного лесовика, механика и егеря – трудно заподозрить в сентиментальности. Но о маленьких деревьях он говорит с нежностью.

Сеянцы нужно вручную пропалывать, поливать, подсыпать опилки. В возрасте трёх лет их пересадят в «школу» (это профессиональный термин), а ещё через год продадут или определят на ПМЖ в лес.

«Работы хватает, а людей нет, – говорит Самохин. – Жители сёл подались в город. Или в бутылку».

Когда-то работа в лесхозе считалась престижной. В селе он выполнял «градообразующую» функцию. Лесхоз построил в Вязовке жилые дома, котельную, школу, детский сад, асфальтовую дорогу, мост, технический водопровод. В лесу работало около 300 человек. Было 45 обходов по 700 гектаров. Лесники знали свои деревья «в лицо», следили за наступлением насекомых-вредителей и болезнями растений, охраняли от самовольных рубок, гоняли любителей костров. У сотрудников были форма, оружие, статус. Старожилы службы любят вспоминать, что её организовал ещё Пётр Первый из старых морских офицеров, их называли «вальдмайстеры». За незаконную порубку корабельных деревьев при императоре полагалась пожизненная каторга или смертная казнь.

Кодекс и зарплата

В 2000 году лесная служба утратила самостоятельность. Её передали в министерство природных ресурсов, затем в минсельхоз. В 2007-м вступил в силу Лесной кодекс. «По телевизору показывали интервью одного из руководителей МЧС, который заявил, что не видел на пожарах лесников. Мол, может, им дано какое-то особое задание в другом месте. Издевался. На самом деле лесников просто нет», – говорит старейший сотрудник Вязовского лесхоза, прежний директор Иван Старостин. В лесу он работает больше сорока лет.

Сейчас в хозяйстве осталось 60 человек (в пять раз меньше, чем до кодекса). На каждого лесника приходится по 3,5 тысячи гектаров (в 4,5 раза больше, чем до реформы). По словам Старостина, Вязовский лесхоз – один из немногих, где сохранилась должность лесника.

Иван Павлович заведует производственным обучением лесного факультета аграрного университета. Вязовский лесхоз – это одно из четырёх в стране учебных хозяйств для будущих работников леса. Иван Павлович иногда спрашивает студентов, намерены ли они работать по специальности. Молодые люди – большинство из сельской местности, многие из семей потомственных лесоводов – отвечают: да, если зарплата будет тысяч десять.

Цифру не назовёшь нескромной. Но в реальности, как объясняет Старостин, начинающий специалист в лесу сможет рассчитывать не больше чем на пять тысяч. Лет через пятнадцать, вместе с надбавкой за выслугу лет и премией за успехи в хозяйственной деятельности, будет получать семь-восемь.

Каждый год лесхоз должен выигрывать на конкурсе госконтракт на ту работу, которой занимался десятки лет: устройство минерализованных полос, отжиги, очистка леса от захламлённости, посадка деревьев и т. д. В нынешнем году на эти цели Вязовскому хозяйству выделено 335 тысяч рублей. Сумма не соответствует потребностям ни лесхоза (по мнению Ивана Павловича, для полноценного существования нужно 10–12 миллионов рублей), ни самого леса. Как говорит Старостин, «сколько есть финансирования, столько и выполняется работ». Со временем недостаток ухода может привести к усыханию и заражению деревьев грибком. Перестоянные (то есть не срубленные вовремя) леса лишаются защитной функции и способности к самовосстановлению, «мы потеряем дубовые леса».

Гибель леса – процесс медленный, не сразу заметный человеческому глазу. Нынешние пожары – только первый звонок, природа отомстила за нечеловеческое отношение. Огонь можно задавить единовременными мерами: бросить на тушение МЧС, армию, ОМОН, добровольцев и даже национального лидера. Но если этим ограничиться, «признаки настоящей беды проявятся лет через двадцать, за голову схватятся через тридцать, да поздно».