Сергей Наумов, Екатерина Ведяева: 80 процентов льготников не выдерживают учёбы

Приёмная кампания в вузах завершена. Тревоги улеглись. Но вопросы остались. Стал ли ЕГЭ панацеей от всех бед российского образования, даёт ли высокое число баллов, набранных абитуриентом, гарантию поступления на бюджет и, наконец, удалось ли с помощью Единого госэкзамена победить коррупцию?
Эти вопросы мы задали ректору Поволжской академии государственной службы им. П. А. Столыпина профессору Сергею Наумову и декану факультета государственного муниципального управления доценту Екатерине Ведяевой.

– Сергей Юрьевич, Екатерина Сергеевна, система ЕГЭ вводилась как один из методов борьбы с коррупцией, но, на мой взгляд, породила только её новые формы. Например, треть абитуриентов, претендовавших на места в саратовских вузах, – дети, поступающие по целевым направлениям. Они были всегда. Но вот что интересно: катастрофически выросло число детей-инвалидов, поступающих вне конкурса. Например, в СГУ на 15 бюджетных мест одной из экономических специальностей 14 человек шли вне конкурса. Что это у нас дети так разболелись?

С. Н.: Давайте вспомним, какие задачи декларировали политики, чиновники министерства образования РФ, когда вводили ЕГЭ. Первая: Единый госэкзамен – это своеобразный лифт, который позволит представителям всех слоёв населения (в первую очередь социально незащищённых) при определённых интеллектуальных возможностях подняться на вершину социальной пирамиды. Вторая: ЕГЭ – самый эффективный путь борьбы с коррупцией. И третья: ЕГЭ – независимый, всеобъемлющий показатель качества образования, исключающий необъективность в оценке знаний учащихся со стороны педагогов.

Что мы получили? Вы уже отметили, что появилось огромное число социальных льготников, претендующих на бюджетные места. А для Москвы, кроме того, актуальна проблема поступления вне конкурса олимпиадников, которые в процессе дальнейшей учёбы не всегда подтверждают свои высокие результаты.

Поэтому многие эксперты сегодня подтверждают, что с введением ЕГЭ коррупция просто перешла на другой уровень. Например, в те органы, которые выдают документы по инвалидности. СГУ ведь не исключение. В ПАГСе на 11 бюджетных мест специальности «таможенное дело» претендовали восемь инвалидов и сирот, и мы были обязаны их принять. Хорошо, не все из них принесли оригиналы, иначе умные ребята с высокими баллами не смогли бы поступить в академию.

– Есть идея, чтобы вузы получили возможность перепроверять медицинские документы.

Е. В.: Мы перепроверяем: отправляем запрос в орган, выдавший справку об инвалидности. И это приносит результаты. В этом году несколько абитуриентов, узнав, что мы будем отправлять запрос, забрали свои документы.

– А насколько справедлива, на ваш взгляд, ситуация, когда льготники могут занимать любое число бюджетных мест, а талантливые дети с высокими баллами вынуждены идти на коммерческие?

С. Н.: По результатам прошлого года, из числа детей, поступивших вне конкурса, учиться остались всего 20 процентов. Остальные были отчислены после первой-второй сессии. Считаю, что льготникам надо предоставлять специальную квоту в размере 10 процентов от общего числа бюджетных мест и на эти места среди них проводить конкурс.

Е. В.: В новом проекте закона «Об образовании» предполагается, что льготы инвалидам, сиротам, военнослужащим будут предоставляться на этапе подготовки к поступлению (например, бесплатные подготовительные курсы), а при зачислении они будут пользоваться преимущественным правом при равенстве баллов, набранных ими и другими абитуриентами. У военных льготы сохранятся при поступлении в военные вузы.

С. Н.: А я бы поддержал мнение Дмитрия Медведева, который, комментируя новый закон «О полиции», сказал, что вне конкурса в российские вузы должны зачисляться дети погибших при исполнении служебных обязанностей сотрудников правоохранительных органов, прокуратуры, военнослужащих. Мне кажется, это единственная льгота, которую государство может позволить обоснованно.

Возвращаясь к разговору о коррупции, хочу сказать: посмотрите на рынок репетиторских услуг. На днях «Независимая газета» привела данные о ставках репетиторов. Если в 2004 году услуги репетиторов в среднем по стране стоили от 500 до 2,5 тысяч рублей за курс, то в 2010-м – от 3 до 12 тысяч. Почасовая оплата в Москве и Санкт-Петербурге в 2004-м составляла 150 рублей, в 2010-м начиналась от 400.

– У нас примерно такие же расценки. А что удивляться: на всё цены растут.

С. Н.: Ну извините, понятно, когда растут цены на энергоносители, коммунальные услуги.

– Репетиторы тоже платят за коммунальные услуги.

С. Н.: В своих квартирах?

– А как же так получилось, что школы не могут подготовить детей к поступлению и родители поголовно нанимают репетиторов?

С. Н.: А кто в школах-то остался? В Саратове по пальцам двух рук можно пересчитать нормальные педагогические коллективы, которые действительно серьёзно обеспечивают весь учебный процесс. И туда каждый год конкурс. А в остальные? Опять же, профессия учителя, к сожалению, стала непрестижной. Молодые, инициативные люди не идут работать в школы.

– Как тогда можно было вводить ЕГЭ, если сами учителя ещё не научились готовить к нему детей? Каждый десятый из тех, кто решил сдавать экзамен по истории, не справился с ним. И это дети, нацеленные на сдачу предмета, что говорить об остальных?

С. Н.: Это следующая проблема. Мне предлагали как-то ответить на вопросы тестов. Многие из них не развивают мыслящие, интеллектуальные способности, а нацеливают на натаскивание. Как звали коня такого-то полководца, какого цвета колпак в таком-то войске. Историк этого не обязан знать, а выпускник школы тем более.

Я не против самой идеи Единого государственного экзамена. Но, как это часто случается: «гладко было на бумаге, но забыли про овраги». В составлении тестов должно принимать участие вузовское сообщество. Нужно грамотно, творчески подходить к функционированию ЕГЭ. Кроме того, как справедливо подчеркнул президент Медведев, ЕГЭ не может быть главным и решающим показателем оценки знаний выпускника.

– То есть должна быть альтернатива?

С. Н.: Однозначно. Мы живём в демократической стране. Демократия априори предполагает альтернативу.

– Получается, ЕГЭ не справился с теми задачами, которые перед ним ставились?

С. Н.: Пока лишь ребята из провинции получили твёрдую возможность поступать в лучшие столичные вузы. С одной стороны, это хорошо. С другой, страдают регионы, из которых, как пылесосом, вытягивается тонкий верхний слой способных, умных детей. А с кем мы будем модернизировать региональную экономику – с теми, у кого 110 баллов и кто поступает по направлениям?

– Кстати, об экономике. Министерство образования РФ в этом году сократило число бюджетных мест на экономические, юридические, гуманитарные специальности в пользу инженерно-технических. Помогла ли эта мера изменить предпочтения абитуриентов?

С. Н.: Не помогла. Масса абитуриентов по-прежнему стремится поступить именно на эти специальности, потому как на них существует запрос общества. Дети не побежали в ажиотаже поступать на нанотехнологии, инженерные, естественно-научные специальности. А по-прежнему идут на юриспруденцию, таможенное, банковское дело, налоги и налогообложение, государственное муниципальное управление. Конкурс и проходной балл на них стали выше.

– В прошлом году ректоры российских вузов сетовали на то, что на инженерные, естественно-научные специальности настолько низкий конкурс, что туда поступают едва ли не одни троечники. В этом году туда готовы брать и двоечников?

С. Н.: Это очень сложный момент. Мы изучали ситуацию по зачислению на естественно-научные и технические специальности в наших крупнейших вузах. Баллы, с которыми поступают дети даже на наши прорывные направления, рождают вопросы…

– Химики, физики, даже с красными дипломами, не могут устроиться на работу – несмотря на заявления чиновников, что этих специалистов стране не хватает. На деле в той же Саратовской области им негде работать, с промышленностью – беда.

С. Н.: Мы живём в одном из депрессивных регионов. Мы потеряли лучший военно-промышленный комплекс. Можно долго спорить, хорошо это или плохо. Но то же производственное объединение «Корпус», где всю жизнь проработали мои родители, производившее высокоточную, штучную продукцию, буквально всасывало в себя инженеров, математиков, химиков, физиков. Сегодняшним выпускникам действительно трудно найти интересную работу по специальности. А где те малые и средние предприятия в сфере информационных систем, микроэлектроники, биохимии, нанотехнологий?

– По результатам исследований фонда «Общественное мнение» 42 процента россиян мечтают о госслужбе. Насколько я знаю, на специальность «государственное муниципальное управление» в этом году во всех российских вузах был ажиотаж. Лучшие выпускники школ пришли к вам?

С. Н.: Можем подтвердить ваши слова.

Е. В.: Назову три специальности, на которые был очень высокий спрос: «таможенное дело» (28 человек на место, проходной балл – 208), «налоги и налогообложение» (21 человек на место, балл – 203), «государственное муниципальное управление» (18 человек на место, балл – 208). И это минимальные баллы. У многих поступивших они гораздо выше.

С. Н.: А мне в этом году очень понравились ребята, поступившие на специальности «связи с общественностью» и «политология». Очень умненькие. Почти со всеми беседовал лично.

– По опросам, молодые люди связывают работу в госструктурах с перспективами карьерного роста и возможностью обзавестись связями и заработать большие и лёгкие деньги. Власть в общественном сознании превратилась в бизнес-структуру, а куда же делись благие цели: служить своему народу, своей стране?

С. Н.: Я прошёл государственную и муниципальную службу снизу доверху. Начинал помощником мэра города, закончил вице-губернатором. Знаю, что работа в муниципалитете совсем не сахар.

Видел, как работал Китов, лично встречающийся с людьми, выезжающий на стройки. Видел, как вице-мэр города Думчев спускался в канализационный колодец при отрицательной температуре, потому что рядом стоящие работяги не очень хотели это делать. И он личным примером заставлял их работать. Работал с Володиным, Аяцковым, эти люди многому меня научили. Сейчас наблюдаю большое стремление Прокопенко и Грищенко сделать наш город лучше. Конкретные плоды их работы хорошо видны. До них немало непрофессионалов работало во власти. Это случается, когда на работу берут неспециалистов. Например, не выпускников ПАГСа.

– Так выпускники ПАГСа готовы служить?

С. Н.: Они служат. Зайдите в мэрию, районные администрации. Мы учим ребят именно служить, а не прислуживать начальству. Служба же предполагает и тяготы, и лишения. А общество должно понять, что во власти не только начальники работают, а ещё и очень большой отряд среднего и низшего чиновничества, которые действительно служат.

Хочу подчеркнуть: ПАГС – единственный российский вуз, который носит имя Петра Аркадьевича Столыпина. Уникального человека, чиновника высшего ранга, к рукам которого не прилипло ни одного рубля казённых денег. Этот человек вывел Россию в число трёх ведущих держав мира. И если бы не его убийство, мы бы сейчас жили в совсем другой стране. На примере Столыпина мы и учим студентов служить своей стране. И они оправдывают наше доверие.

– Один историк мне рассказал: в мире 84 процента населения работает по своей специальности, 16 – выбирает другую сферу деятельности. В России по специальности работают только 14 процентов выпускников вузов. Получается, что наше образование – это какая-то массовая мистификация?

С. Н.: При советской власти в высшую школу шли 20–25 процентов выпускников школ. Сейчас идут 90. Но далеко не все они способны и дальше получать образование в силу своих способностей. А у нас тренд такой: если у тебя нет диплома о высшем образовании, ты неудачник. Надо сменить тренд на государственном уровне и пропагандировать, что каждый человек своими собственными руками сможет создать себе нормальные условия для жизни.

За границей много людей не имеют высшего образования, но состоялись в профессиональном плане. Российские же родители считают своим долгом обеспечить ребёнка дипломом, но дети должны идти своим путём. И возможно, он будет у них лучше, чем у родителей.