Вот она, сладкая жизнь

Сначала пчела работает нянькой, уборщицей, строителем…

Временем «главного взятка» называют саратовские пчеловоды середину лета, когда на полях цветут подсолнухи и гречиха. Эти растения дают большую часть «урожая» мёда. Корреспонденты «Газеты недели» попробовали сладкой жизни и убедились, что от жары обленились даже пчёлы.

Пасека пчеловода Геннадия Моторина находится в селе Елховка. Когда-то здесь работал богатейший колхоз имени Крупской, были школа, клуб, зарыбленный пруд. Сейчас от деревни остались четыре дома, в которых живут два пенсионера. Участки под Елховкой ещё в 1990-х раздали под дачи, но и горожане здесь не задержались: из 300 садоводов осталось человек восемь. Несмотря на отсутствие людей (а может быть, и благодаря этому) здешние места потрясающе красивы. Леса, где по весне цветёт черноклён, а в июне – липа. Холмы, заросшие эспарцетом. Овраги с татарником, донником, синяком, расторопшей. Растения-медоносы, собранные в одном месте, делают Елховку пчеловодческим «раем». Как говорят Моторины, «есть мёд хороший, есть отличный. А есть елховский. Его с закрытыми глазами отличишь».

Ап! И пчёлы у ног моих сели

Пасека расположена на месте бывшей дачи. Вместо грядок с картошкой – многоэтажные жёлтые и голубые ульи (пчёлы хорошо различают эти цвета). Гудение насекомых похоже на шум прибоя. «Смотреть на пчёл – всё равно что на родник или костёр», – тихо говорит отец пчеловода Георгий Митрофанович. Перенеся два инфаркта, он приехал сюда «лечиться природой». Иногда Георгий Митрофанович берёт старое пальто, ложится под улей и часами наблюдает переполненную событиями пчелиную жизнь. Крылатые труженицы его не трогают, как он считает, «им не до нас, своим делом заняты».

Супруга Георгия Митрофановича Алла Дмитриевна – бывшая школьная учительница, и это сразу заметно. Наблюдения за пасекой аккуратно записаны в клетчатую тетрадку. «Пыльца тёмно-коричневая, напоминает зерно пшеницы, поверхность гладкая». Рядом нарисованы овалы – изображение пыльцы в сухой и водной средах. Алла Дмитриевна следит за пчёлами в бинокль: выясняет, откуда они летят и какого цвета обножка (собранная цветочная пыльца, которую насекомое несёт на задних лапах). Под тентом на кухонном столе устроена лаборатория: пасечница изучает образцы под микроскопом. Обножка оранжевого цвета собрана на подсолнухе, фиолетовая – на шалфее, грязно-жёлтая – на гречихе. Иногда идентифицировать растение непросто: разыскивая место, откуда пчёлы принесли ту самую тёмно-коричневую пыльцу, Алла Дмитриевна прошагала по степи четырнадцать километров. «С ног сбилась. Думала, что это лох серебристый. Оказалось – пустырник!»

Прежде чем допустить к ульям, на нас с фотокором надевают сетки. Алла Дмитриевна снимает крышу, подушки (сейчас они защищают обитателей не от холода, а от жары), отгибает салфетку, пропитанную прополисом. Одним движением вытягивает рамку: «Девочки, не кусайтесь». Как ни удивительно, «девочки» вовсе не набрасываются на нас, а продолжают ползать по сотам. Видно, что в незапечатанных ячейках свернулись белые червяки-личинки.

Среди рабочих пчёл продвигается более толстая и длинная матка – ищет свободную соту, чтобы отложить яйцо. «Две тысячи яиц в сутки. Ничего себе королева-бездельница». Матка может прожить до семи лет, но через два-три года пасечник должен её «отбраковать». Впрочем, если трудящиеся решат, что руководительница слабовата, демократия случится сама собой.

Судьба рабочей пчелы ещё больше похожа на человеческую. «Пчела вылупляется такая маленькая, пушистая, жалкая, не умеет кусаться», – Алла Дмитриевна с уверенностью укротительницы берёт насекомых голыми пальцами. Сначала пчела работает нянькой, уборщицей, строителем, потом может летать за взятком или стать разведчицей. «Когда стареет, беда ей». Тело лысеет и темнеет. Немощных старух, вернувшихся без нектара, не пускают домой. «Тычутся по пасеке, не знают, куда деться. У забора стоят лишние рамки, из которых уже откачали мёд, они рады хоть туда залезть». Летом рабочая пчела живёт 35–40 суток.

В нынешнем году семьи очень рано выгнали трутней (обычно это происходит в конце августа: пчёлы избавляются от нахлебников перед зимовкой). «На этот спектакль нужно продавать дорогие билеты. Сначала пять-шесть пчёл тянут трутня из улья – за крыло, за лапу, кто за что ухватит, он же здоровый бык. Выкидывают наружу. Он кружит в воздухе, набирает скорость и как бомба проскакивает в леток. Но через секунду его снова выпихивают». К вечеру у входа скапливается толпа изгнанных жиголо. Пытаясь спастись от ночной прохлады, они сбиваются в кучу, но это не помогает.

Полюбить – так королеву

Сезон сбора мёда в Саратовской области начинается с середины мая, когда расцветает черноклён, и, как говорит Геннадий Моторин, «может продолжаться до сентября и дальше». Но в таком случае пчёлы слишком «изнашиваются» и не доживут до весны. Поэтому после Медового Спаса (14 августа) Геннадий начинает готовиться к зиме. Пасечники не торопятся убирать ульи в омшаник до самых морозов: дело в том, что в запертом улье чистоплотные насекомые не отправляют естественные нужды, а слишком долгое терпение грозит летальным исходом.

Главные зимние враги пчелы – сырость и мыши. Каждой семье оставляют примерно 20 килограммов мёда и пергу, насекомые готовят её из пыльцы по тому же принципу, как люди – квашеную капусту. Весной ульи выносят на улицу в последнюю неделю марта. Предварительно следует предупредить соседей, чтобы убрали машины и бельё с верёвок: облёт (первый выход насекомых) сопровождается настоящим «дождём».

Геннадий с гордостью показывает деревянный футляр с плёночной крышкой: здесь хранился настоящий бриллиант – племенная матка карпатской пчелы. Породистые пчёлы считаются редкостью. Карпатскую королеву прислали Геннадию из Ессентуков. В футляре умещается «спальня» и «столовая» – круглое углубление, в которое кладут лепёшку канди, сделанную из мёда и сахарной пудры. В такой упаковке матка живёт одну-две недели, «может, и три, но толку от неё уже не будет». Одно насекомое стоит 600 рублей. Готовая семья – 4–5 тысяч.

Карпатские пчёлы способны в более юном возрасте, чем другие породы, начинать сбор мёда. Самым злобным характером обладают среднерусские. Теплолюбивые кавказские и итальянские встречаются на Волге нечасто, краинских (то есть украинских), по словам Геннадия, не пропускает таможня.

Солнечный удар

Самое сладкое место на пасеке легко определить по запаху. В невзрачном сарае стоит медогонка – блестящий металлический бак высотой мне до пояса. На дне колышется масса цвета тёмного янтаря. Геннадий вставляет в решётки внутри бака рамки с полными сотами, запускает мотор (оказывается, на крыше есть солнечная батарея). Центробежная сила «выжимает» мёд из сотов. Пасечник поворачивает кран, и прозрачная, густая, до головокружения душистая жидкость льётся из бака в стеклянную миску.

Первый мёд, собранный до цветения липы, откачивают в июне. Постоянные покупатели звонят, торопят, но Геннадий объясняет, что мёд должен зреть в улье хотя бы две недели (избавиться от лишней влаги и обогатиться ферментами). Основная качка начинается сейчас. Вернее, должна бы начаться.

«Весна была очень перспективная. Изумительно хорошая, – тоскливо вспоминает Геннадий. – Рано пришло тепло, куда бы его теперь девать». Оказалось, «главный взяток» неоткуда брать. Медоносные сорняки, которые обычно цветут больше месяца, изжарились за две недели. Подсолнечник вянет на корню. Главное, из-за жары пчёлы отказываются летать, «даже если на пасеке поставить бочку готового мёда, из улья не выйдут». Вчера контрольный улей показал привес один килограмм (то есть пчёлы принесли столько добычи), «у меня был рекорд пятнадцать килограммов в день, ну хотя бы три-пять кило по-любому должно быть!»

Засуха ударила по пчеловодам не меньше, чем по фермерам. «Знаю человека, который зимой продал машину, взял кредит, купил семьи и место на рынке в Петербурге. А мёда нет».

Интеллигентный бизнес

Заниматься пчёлами Геннадий, как он говорит, «начал с того, что женился на дочке пасечника. Молодого зятя нужно было чем-то загрузить, я и ульи таскал, и медогонку крутил 150 раз в одну сторону, 150 в другую. Подумал: зачем чужую кручу, надо же свою!» Завёл десять ульев, сейчас их в пятнадцать раз больше. Геннадий окончил МГТУ имени Баумана, должен был делать микросхемы на военных заводах. Работал в энергетической компании, дослужился до заместителя начальника службы. «Когда встал перед выбором между работой и пасекой, выбрал второе». Семья одобрила. Жена Наташа (тоже выпускница Бауманки) теперь торгует мёдом на базаре, «на следующей неделе вместе будем качать, вот этот ряд ульев – её».

Для большинства пчеловодов пасека остаётся видом дополнительного заработка (при этом «основная» профессия, как правило, подразумевает вахтовый или сменный график, чтобы оставалось побольше времени для пчёл). Чаще всего в этот бизнес приходят через родственников или друзей. Из-за кризиса в отрасль пришло много молодёжи, в основном технари. Экономические потрясения пчеловодов не затронули, «спасибо бабушкам, это основные покупатели мёда, и у них стабильная пенсия».

«Это самый подходящий бизнес для тех, у кого есть маленький капитал, большое желание вкалывать и нет аллергии», – уверен Моторин. В целом средняя пасека стоит около 700 тысяч рублей. Но начинающему придётся потратиться только на закупку пчёл. Минимальный набор оборудования – ульи с рамками, маску, дымарь, медогонку – лучше «в первый год взять напрокат у того, кто вас учит».

«На пасеке пчеловод пчеловоду – друг, помощник и брат. Хотя при продаже мёда каждый сам за себя». Геннадий уверен, что мёд – это особенный продукт, его «должен продавать хозяин»: «В супермаркете мёд дешевле, чем на базаре, но очередь за ним не стоит. Почему? Потому что покупатель хочет посмотреть в глаза того, кто этот мёд накачал».

Для самых маленьких

Полтысячелетия назад мёд был «нефтью», одним из главных экспортных продуктов. Сейчас это питательная среда для микробизнеса, здесь нет конкуренции со стороны крупных компаний за отсутствием таковых. «В Европе есть пчеловоды, которые держат по две тысячи семей. Но они рассредоточены на ста точках в полях и лесах без всякой охраны. У нас на два поколения вперед такого не будет», – считает Геннадий. Как-то раз, перед отъездом в город он объяснил пожилой маме, оставшейся на пасеке, меры безопасности на случай визита грабителей: «Если придут, то за металлическими флягами. Толкни улей, падай и не шевелись. Пчёлы сами всё сделают». Впрочем, воры всё равно хитрее: зимой, когда на пасеке никого не было, решили взломать дачный домик. Дверь не осилили. Сделали подкоп и пробили деревянный пол. Унесли чайник и настенные часы.

«Из-за того что бизнес не укрупняется, не развивается производство оборудования. Загляните в Интернет: за границей выпускаются 300-килограммовые бочки для мёда, целые цеха для откачки. У нас этого нет». Товар, производящийся в небольших кустарных масштабах, остаётся дорогим. Как говорит Геннадий, сейчас мёд – это, скорее, не «продукт питания, а лакомство».

На микропредпринимателей не обращает внимания государство. Это вроде бы к лучшему, но, как говорит Геннадий, иногда чего-то не хватает. Например, с официальной точки зрения пасечник – обыкновенный безработный.

Правовой неопределённостью не прочь воспользоваться мелкие контролёры. За временем и маршрутами кочёвки бдительно наблюдают сотрудники ГАИ. Многие пасечники используют платформу: ульи едут на ней до места назначения и стоят до осени. Пчеловоды уверены, что это «технологическое оборудование», а гаишники полагают, что – транспорт, то есть требуется госрегистрация, талон техосмотра и прочие прелести. То же самое с пчёлами: по мнению автоинспекторов, это домашний скот, значит, на него нужны ветеринарные документы, а какие именно, ни в одном законе не написано. Конечно, вопрос можно решить даже без денег, достаточно поделиться мёдом. Слишком жадных пчеловодов могут задержать на посту. Проведя несколько часов на жаре в запертых ульях, пчёлы рискуют погибнуть.