Царица огородов и её рыцарь
Фермер Анатолий Моисеев ухаживает за картошкой двенадцать лет. И она отвечает ему взаимностью
Непрекращающийся кризис напомнил горожанам о том, что личная готовность к наступающей зиме измеряется в килограммах запасённой картошки. К вечным ценностям отечественного огорода обратились даже акулы крупного бизнеса: на прошедшей недавно церемонии вручения премии «Компания года» (по версии ИД Сергея Родионова) лауреатов награждали пакетом картофеля (хотя и несколько гламурного – мытого и калиброванного).
Базарнокарабулакский фермер Анатолий Моисеев выращивает картошку двенадцать лет. В 1997 году, когда он только начинал свой «роман с корнеплодом», бывшие коллеги из колхоза крутили пальцем у виска: мол, это же убыточная культура. Моисеев отвечал: родители всю жизнь растили картошку, почему у нас не получится? «И получилось», – говорит Анатолий Викторович сегодня.
Ушёл на вольные грядки
О фермерстве Анатолий Викторович рассказывает в таких же выражениях, что и саратовские газеты начала 1990-х, восторгавшиеся новым движением.
25-летний Моисеев работал главным экономистом в самом крупном в районе колхозе-миллионере «Победа» в селе Ивановка. Председатель с удовольствием опробовал новинки экономической мысли, вводил бригадный подряд, потом арендный, отправлял молодых подчинённых перенимать опыт в Казахстан. Войдя во вкус, Анатолий предложил начальнику дерзкую реформу: завести каждому из 20 хозрасчётных подразделений собственный счёт в банке, а за колхозной конторой оставить лишь функции учёта, сбыта продукции и снабжения (нечто похожее на современную сельхозкооперацию). «Чем же мы руководить-то будем?» – удивился председатель и решил «обождать». Анатолий тянуть не стал и с двумя друзьями вышел из колхоза на вольные грядки.
«Интересно было,–вспоминает Анатолий Викторович. –Это же 1997 год, на фермеров в Базарном Карабулаке смотрели как на романтиков, чуть-чуть присвиснутых, ну, мол, это они ненадолго».
Спрашиваю, неужели самому не было страшно. «Ну, было», – смеётся собеседник. Родителям не говорил полгода. Банковская система, особенно на периферии, тоже переживала ещё «романтический» период.
«Пришёл в банк, говорю: хочу кредит. Они спрашивают: есть залог? Нет? Ладно, мы тебя знаем хорошо, даём под честное слово и два процента годовых».
Трактор в то время стоил 5 тысяч рублей, «КамАЗ» – 1,5 тысячи. За первый год компаньоны вернули долги, прибыли хватило, чтобы выкупить у колхоза свои дома и овощехранилище.
За двенадцать лет хозяйство выросло с 55 до тысячи гектаров, коллектив–до двадцати человек. На селе главный стимул для работника заключён не столько в величине зарплаты, сколько в сопутствующем «соцпакете», в который входят выдача сена и фуража для личной скотины, бесплатная вспашка огорода, доставка дров, предоставление транспорта «на всякий печальный случай» – болезни или смерти родственников.
Как говорит Моисеев, текучки кадров почти нет, «только дураки не ценят заботу, максимум один человек в год уйдёт, один придёт». А вот найти дополнительных сотрудников в случае расширения бизнеса непросто: «Физически людей в деревне нет, треть жителей–дачники. Среди местных появился особый контингент молодых ребят, которые не хотят работать, перебиваются случайными заработками–вскопали бабушке огород, она дала на хлеб и на бутылку, все счастливы».
Сельчане и пейзане
Осенью прошлого года на малую родину вернулись многие сельские «гастарбайтеры», потерявшие работу в городе и не получившие обещанного жалования. Повозмущались и к весне уехали снова.
Как полагает Анатолий Викторович, «деревенские деньги даются тяжелее»: «В селе, если у тебя есть корова, встаёшь в пять утра, если нет – в шесть, летом приседаешь на огороде, зимой убираешь снег, ведь здесь дорогу к твоему пробуждению никто не почистит. И только после этой разминки идёшь на основную работу. А если парень уехал в город, пусть он даже грузчиком устроился и живёт в вагончике, – никаких сопутствующих прелестей. Отработал своё и лежит у телевизора, а результат в рублях получается одинаковый».
Вероятность возвращения в деревню молодых специалистов, закончивших вуз, ещё меньше. Как шутит фермер, «сегодня сельхозинституты готовят самых квалифицированных агрономов и механиков для сетевых магазинов».
«Вопрос не только в зарплате, выпускники и в городе больших денег не видят. Нужно, чтобы, говоря простым языком, было «не западло» ехать в деревню, чтобы сельский образ жизни–в экологически чистой среде, с натуральными продуктами, с участием в настоящем производстве–стал престижным. Этот вопрос одним днём не решается. Сейчас сами родители, живущие в деревне, говорят ребёнку: мы всю жизнь здесь гробились, а ты уж закрепись в городе. Когда труд и быт в селе перестанет быть каторгой, тогда народ сюда и поедет».
В том, что крестьянская профессия действительно может быть престижной, базарнокарабулакский фермер убедился во Франции, куда в 1999 году ездил учиться основам сельхозкооперации. По дороге из одной провинции в другую автобус с русской делегацией попал в гигантскую пробку: оказалось, трассу перекрыли тракторами местные пейзане, требующие изменить политику правительства по отношению к сельскому хозяйству. Рассудив, что коллеги всегда друг друга поймут, россияне вышли из автобуса к бастующим, захватив с собой «средство межнационального общения», которое тут же совместно и употребили прямо из горлышка.
«Чего вам не хватает?–пытали русские французских собратьев.–Вам же государство даёт дотации на гектар пашни, на тонну сданного зерна!» «Не нужны нам подачки, дайте нам хорошие цены и мы прокормим себя сами», – отвечали протестующие. Впрочем, послушав российских крестьян, французы поняли, что у них всё не так уж плохо, и освободили дорогу.
«Что поразило: водители грузовых фур, которые простояли в пробке много часов, проезжая мимо фермеров, не крыли их трёхэтажными выражениями, а сигналили в знак солидарности. Это говорит о том, насколько сельские производители уважаемы в обществе», – полагает Моисеев.
Немножко собес
На государство сельский бизнесмен не жалуется, всеми мерами поддержки АПК (компенсациями по покупке техники, семян, удобрений и т. д.) пользуется и доволен результатом. Есть только одна просьба: «Дайте селу социальную поддержку или хотя бы хуже не делайте».
«Самое страшное, что можно придумать для деревни, – закрыть школу. После этого хоть миллионы в село закачивай, жителей не заманишь», – говорит фермер. В школе Ивановки осталось около ста учеников. В рамках модернизации образования обсуждался вариант закрыть учебное заведение и возить детей в Алексеевку за пятнадцать километров, где насчитывается около 200 школьников. «Спасибо кризису, сейчас об этом говорить перестали».
В Ивановке нет ни больницы, ни аптеки, только фельдшерско-акушерский пункт. Пенсионеры должны по несколько раз в месяц ездить в райцентр: чтобы попасть к терапевту и получить направление к врачу узкой специальности (при этом нужно выстоять очередь, ведь в центральную районную больницу съезжаются больные со всего района), чтобы взять талончик (это не всегда удаётся с первого раза), затем нужно приехать непосредственно на приём, на сдачу анализов и снова на приём, потом отвезти в аптеку рецепт, а если лекарства не окажется в наличии – смотаться ещё разок, чтобы этот рецепт отоварить.
В селе Сосновка, где живёт мама Анатолия Викторовича, раньше работала участковая больница с небольшим стационаром, теперь её «оптимизировали», остались только медсестра и фельдшер.
«Если убрать из деревни эту тоненькую прослойку интеллигенции – учителей, врачей, клубных работников, если они уедут, не будут здесь создавать семьи, рожать и воспитывать своих детей, деревня деградирует. Как мама говорит, от осины не родятся апельсины».
Вряд ли французские сельхозпроизводители, жалующиеся на невнимание своих властей, могли бы себе такое представить, но на девяти улицах Ивановки нет ни одного фонаря.
Сельский малый бизнес – это ещё и немножко собес. Местные фермеры (в Ивановке три довольно крупных хозяйства и несколько частников) помогают транспортом и продуктами школе, сами чинят асфальт на улицах (да-да, здесь есть такое благо цивилизации), выделяют трактор и грузчика для вывоза бытового мусора, закупают подарки для пенсионеров на 9 Мая и День пожилого человека.
«Приходит ко мне заведующая детским садом, говорит: у нас нет игрушек, совсем ни одной машинки. Мои дети уже большие, вроде бы напрямую меня это не касается. Но у меня язык не поворачивается сказать: я плачу налоги и больше, мол, ничего не должен. На селе, как в десанте, девиз: кто, если не мы? Подарили садику штук пятнадцать больших танков и грузовиков».
Ярмарки или сети?
Кредитами Моисеев не злоупотреблял, поэтому кризис его коснулся гораздо позже остальных, всего три месяца назад. «Начали убирать картошку, и оказалось, что она не востребована. Перекупщики дают за килограмм пять рублей и меньше. Тут ещё и засуха. В этом году купили поливочную машину, поливали круглые сутки, но температура была до 50 градусов на почве, вода испарялась. В список пострадавших от засухи наш район не попал и компенсации нам не положены», – говорит Анатолий Викторович.
В отличие от южных регионов (например, Кубани), где фермеры сбывают основную массу картошки перерабатывающим предприятиям, в Саратовской области главным покупателем является население. Летом и осенью, пока продолжаются полевые работы, производители сдают продукцию перекупщикам – у маленьких хозяйств нет ни времени, ни специалистов, чтобы самостоятельно организовать сбыт. Зимой фермеры, имеющие собственные овощехранилища, могут выходить к покупателям без посредников.
Ивановка расположена в 70 километрах от Саратова, с учётом не слишком больших транспортных расходов местным крестьянам выгодно участвовать в ярмарках и работать на сельхозрынке в Юбилейном. «В газетах смеются над губернатором, мол, зачем он на базар всё время ходит. А нам внимание приятно, не к каждому в жизни настоящий губернатор подойдёт. И для торговли это хорошо: может, кто-то придёт на ярмарку, чтобы на Ипатова посмотреть, и купит лишний килограмм картошки», – говорит Моисеев.
Спрашиваю, почему местной картошки практически нет в магазинах. «Сам заходил в супермаркет, увидел нижегородский картофель. С одной стороны, вроде за малую родину обидно. С другой стороны, мы сами не стучим в двери ретейлеров. Привыкли работать на базарах и нам пока этого достаточно», – полагает фермер.
Супермаркетам нужен отборный, фасованный и мытый картофель. Как говорит Анатолий Викторович, при мойке и калибровке половину картошки придётся отбраковать, «а куда её девать, если у нас нет переработки?». Кроме того, доля покупателей, приобретающих более дорогую «магазинную» картошку, невелика, и саратовские производители не могут себе позволить сосредоточиться на этой категории потребителей.
По словам Моисеева, фермеры готовы поставлять для этого сегмента рынка некоторую часть своей продукции, «не обязательно каждому ставить в своём хозяйстве мойку и фасовочную линию, можно было бы заключить договоры с фирмой-подрядчиком, но таких услуг в Саратове никто не предоставляет».
...Как это ни удивительно, картошка фермеру нисколько не надоела и остаётся его любимым блюдом. Как считает Анатолий Викторович, лучшее блюдо из картошки готовится так: картофелину помыть, испечь на костре или в духовке, разрезать пополам, круто посолить, положить кусочек сливочного масла и есть ложкой, как яйцо «в мешочке», «полезно для сердца и приятно для души».
