Шейх Мухаммад: Религия без посредников не допускает формальностей
Шейх Мухаммад Карачай – известный исламский учёный-богослов, президент международного миротворческого форума. Недавно он побывал в Саратове и дал интервью нашей газете. Эта беседа состоялась вскоре после того, как произошли два громких убийства, связанных с Дагестаном: в Москве был убит глава Хасавюртского района, в самой республике – заместитель начальника уголовного розыска. Естественно, разговор начался с вопроса о ситуации на Северном Кавказе.
Борис Тюменцев
– Почему всё это продолжается? Есть такое мнение: первый этап войны на Кавказе (прежде всего чеченская война) был связан с борьбой за независимость, сейчас конфликт называют религиозной войной. Так ли это?
– Начало чеченской войны было связано с интригами в Москве между администрациями Горбачёва и Ельцина, развалом Союза и не совсем ответственной, мягко говоря, национальной политикой первого президента России по раздариванию с барского плеча суверенитетов.
Сегодня же на самом деле мы видим новый этап, связанный больше с религией, потому что те, кто воюет с федеральной властью, провозглашают своей целью создание некоего кавказского эмирата.
– Есть мнение, что в основе конфликта в Дагестане лежат всё-таки экономические отношения, борьба за деньги…
– Экономические отношения, безработица играют не последнюю роль, хотя и других проблем там хватает.
Мне вспоминаются слова депутата Госдумы коммуниста Илюхина, который, побывав в Дагестане, говорил, что при том уровне коррупции, когда некоторые структуры власти слились с преступным миром, у него, если бы был молодым дагестанцем, не осталось бы иного выхода, кроме как отпустить бороду, взять автомат и уйти в горы.
– Около тридцати лет назад я работал в Ингушетии. В то время она была самой спокойной республикой. А сейчас стала одной из самых горячих точек.
– Ситуация там, видимо, обусловлена, с одной стороны, событиями в Чечне, с другой – событиями в Северной Осетии. Конфликты у соседей и особенно проблема Пригородного района оказали влияние на повышение температуры в Ингушетии.
– И каковы перспективы?
– Сегодня, видимо, можно говорить о некой форме гражданской войны. Есть два фронта, жёстко противостоящие другу. Если одну сторону называют «шайтанами», то другую «отступниками веры», в такой ситуации тяжело предвидеть позитивную перспективу. Если не вмешается третья сила, настолько авторитетная, чтобы усадить их за стол переговоров.
– Говоря о третьей силе, вы не подразумеваете федеральные структуры?
– Федеральные силы представляют собой одну из конфликтующих сторон. Те, кто уходят в горы, потому и уходят, что не признают эти федеральные структуры.
Я имею в виду мировую мусульманскую Умму (мировое мусульманское сообщество. – Прим. ред.). Это крупные исламские учёные-богословы, которые могли бы повлиять на ситуацию. Скажем, имамы Мекки и Медины, шейхи «Аль-Азхара», всемирно известные улемы – авторитетные знатоки Корана и Сунны (Традиции) пророка, мир ему.
Если бы можно было их привлечь к этой ситуации (а у них, исходя из исламских принципов, есть чувство ответственности – ислам провозглашает учёных наследниками пророка, – есть обязанности перед религией, перед Уммой), они могли бы стать силой, способной примирить стороны и нормализовать ситуацию.
– Даст ли согласие на это наше федеральное правительство, считающее себя силой, способной решить проблемы, происходящие на территории РФ, самостоятельно?
– В последние годы мы видим, что руководство России более прагматично строит свои отношения с исламским миром. Мы стали свидетелями того, как Россия объявила о желании вступить в организацию «Исламская конференция», объединяющую исламские государства. Устами президента Россия была в равной степени провозглашена исламской страной, как и христианской. Ведь мусульмане – не пришлый народ, а свои, коренные народы.
Коль скоро речь идёт о сохранении единства страны, о сохранении жизни людей, о прекращении кровопролития, нужно принять все разумные меры. Последние два года в Москве проходят международные исламские конференции с участием представителей десятков мусульманских стран и представителей правительства России.
– Не кажется ли вам, что в России достаточно расширенно трактуют термин «исламский радикализм»?
– Это действительно так. Молодой судья, вчерашний выпускник вуза, сегодня одетый в мантию судьи, запрещает, например, книгу «Жизнеописание пророка Мухаммада», которая разрешена во всех странах мира. В последнее время десятки мусульманских книг запрещены в России какими-нибудь районными судами в разных регионах. Книги с тысячелетней историей, переведённые на десятки языков и распространённые во всём мире, у нас запрещают, называя экстремистскими, радикальными.
Религиозная литература – это особый жанр, и требует особого отношения к себе. Каждая религия по определению претендует на боговдохновенность и считает себя истиной в последней инстанции, иначе нет смысла существования этой религии. И когда светские суды запрещают эту литературу по всей стране и без учёта мнения религиозных сообществ, без соответствующего анализа, это неправильно, я бы даже сказал, преступно.
Также есть проблема использования священных для мусульман терминов всуе. Такие слова, как «джихад», «муджахид», в исламе имеют священное значение, и когда злоупотребляют их применением, с негативным смыслом, то это вызывает обиду, а то и возмущение у мусульман. Использование таких терминов, как «пояс шахида» или «исламский экстремизм», уже является преступлением. К большому сожалению, война терминов есть попытка приписать исламу чуть ли не происхождение самого терроризма.
– Готовясь к встрече, мы изучили информацию о вас в Интернете. Среди прочих сведений нашли историю 1991 года, в которой вас называют чуть ли не одним из вождей исламского экстремизма в Карачаево-Черкесии. Это опять терминология?
– Было время, когда Северный Кавказ называли «красным поясом». Мы же – представители мусульманской молодёжи, местной интеллигенции – были в оппозиции к той системе. Мы выступали за реформы, добивались выборов местных властей. Выступали за реализацию законов России в регионе. Критиковали тогдашнего руководителя республики и требовали его отставки. И только потому, что мы подняли голос против всесильного местного феодала, на нас были навешены ярлыки, и началась травля. Другого объяснения я не нахожу.
– До какой степени на ситуацию влияет обычай кровной мести? Говорят, что, если даже удастся нормализовать политическое и экономическое положение, конфликты на почве кровной мести остановить будет невозможно.
– Для кавказцев важен закон, опирающийся на религиозные принципы. Их в той или иной степени придерживается большинство тех, кто вовлечён в конфликт. Поэтому я убеждён, что решением только экономических проблем стабилизировать ситуацию на Кавказе невозможно.
Нужен комплексный подход. И не в последнюю очередь необходимы реформы в идеологическом плане. Со времён Екатерины II у нас в стране меняется всё – конституция, политические режимы, экономические формации. Всё, кроме мусульманских структур. Они были созданы в XVIII веке, но сохраняются до сих пор.
Сегодня любой молодой кавказец может через Интернет получить фетву (послание, разъясняющее то или иное положение Корана. – Прим. ред.) на любом языке из любой точки мира. И сохранение прежних структур – не разумно, не соответствует реальности.
Пребывая в благословенной земле Саратова, мы с удовольствием отмечаем, что интеллигентный, образованный глава мусульманского сообщества муфтий шейх Мукаддас Бибарсов собрал вокруг себя молодых, компетентных людей практически всех национальностей. У общины прекрасные отношения с местными властями, учёными кругами, журналистами. Есть своя газета, свой сайт, издаётся литература, существует комиссия по сбору закята (обязательный налог с богатых мусульман в пользу бедных. – Прим. ред.) и его распределению среди малоимущих.
Мусульмане в курсе деятельности духовного управления видят и поддерживают живую и многогранную деятельность своих религиозных руководителей. Здесь заботе о людях отдаётся приоритет в работе. Для решения проблем одного юноши муфтий лично выезжает за сотни километров от областной столицы.
Этого, к сожалению, практически нет в большинстве кавказских республик. Нет работы ни с прессой, ни с молодёжью. Знаете, как поступают там некоторые духовные отцы, когда, например, становится известно, что появился молодой человек с крайними взглядами? Вместо того чтобы поехать к нему, выслушать его, постараться переубедить, просто сообщают в правоохранительные органы.
Я искренне рекомендую своим братьям муфтиям и имамам Кавказа изучить опыт работы мусульманских организаций Саратова и брать хороший пример.
– Вы принимали участие в селигерских молодёжных форумах. Насколько открытой была дискуссия с представителями православия? Каковы её цели?
– В форумах на Селигере я принимаю участие с самого начала. От православных собратьев приглашаются братья Чаплин, Кураев, в этом году принял участие настоятель Ивановского монастыря.
Организаторы приглашают нас, чтобы мы ознакомили молодую интеллигенцию с религиозными постулатами, моральными и нравственными принципами. Сейчас аудитория насчитывает уже десятки тысяч. Молодых людей интересуют такие вопросы: что такое с точки зрения христианства любовь, есть ли любовь в исламе? Им интересно сравнивать позиции наших религий.
– В последнее время вновь мы говорим о борьбе с алкоголизмом. Опыт ислама, российских мусульман может быть полезен в этой борьбе?
– Известно, что 1400 лет назад в арабском обществе любили пить не меньше, чем сейчас в России. Но ислам в короткое время решил проблему. Если сегодня кто и пьёт среди мусульман, то это люди, оторванные от религиозного воспитания в силу той исторической ситуации, которая у нас сложились. Все, кто возвращается в ислам, кто осознаёт себя мусульманином, отказываются от алкоголя, даже если они были любителями этого зелья.
Поэтому опыт ислама мог бы помочь нашей стране, нашему народу. Для этого нужно, на наш взгляд, введение полного запрета на производство, торговлю и употребление алкоголя. У нас в стране пытаются решать эту проблему со времён Горбачёва, когда вырубали виноград. Но это всё полумеры, напоминающие притчу о том, как люди на огороде спорят, как должен расти сорняк – корнями вверх или вниз. Мы, мусульмане, считаем, что сорняка вообще не должно быть в огороде.
– В католической Европе, несмотря на то что жители соблюдают обряды крещения или венчания, отношение к религии охладевает. У нас, как мне представляется, идёт обратный процесс. И православная церковь, и ислам увеличивают число прихожан. Почему мы движемся в разных направлениях?
– Наверное, у нас это обусловлено тем, что несколько десятилетий мы жили в атеистическом государстве, где были запрещены религиозные ценности. И может быть, людям хочется заполнить эту пустоту в сердцах.
Не могу судить о православных людях. Но мусульманские мечети переполнены. Чем больше мы строим мечетей, тем больше туда идут люди. Интерес к исламу очень большой. Одних интересует в исламе идея единства Могущественного, Незримого и Справедливого Бога, других – идея жёсткого отношения к преступлениям, порядок и законность. Третьих – гармоничное решение социальных вопросов, крепкие и благополучные семьи.
– Православные храмы на Пасху тоже переполнены. Но зайдите в них в будний день, увидите пять-шесть старушек… Исламу свойственно формальное верование? Каково ваше отношение к тем, кто верит по праздникам?
– Это было бы удивительно в тех странах, где ислам является государственной религией. Но для нашего общества такая ситуация возможна, потому что мы все с вами родом из Советского Союза. Мы только-только возрождаем наши национальные религиозные ценности. У нас также есть люди, приходящие в мечеть робко. Хотя ислам – это религия живая, реальная, отвергающая посредников между Богом и человеком. Возможно, это единственная религия, где нет института священников. Хотя есть муфтии и имамы – но это богословы, теологи, учителя, не более того. Не посредники.
В Коране Всевышний Аллах говорит, что Он ближе к человеку, чем его сонная артерия. Он обращается к человеку напрямую и требует обратного обращения тоже напрямую. Религия прямого обращения не допускает формальностей. Люди, однажды пришедшие в мечеть и начавшие изучать религию, так и посещают мечеть до конца дней своих.