Мария Кравченко: Люди с прекрасными облаками внутри мне неинтересны

Оказалось, что сразу несколько человек из моего саратовского окружения знают, кто такая Мария Кравченко. «О, это такая девушка с собственным мировосприятием», – уважительно сказало окружение. Похоже, что так и есть. 28-летняя Мария Кравченко второй раз стала победителем фестиваля документальной мелодрамы «Саратовские страдания». В позапрошлом году главный приз получил её фильм «Собиратели теней», в этом году жюри снова присудило Гран-при её фильму «Части тела».

Договариваясь по телефону о встрече, я застала её в шестой горбольнице – на съёмках следующего фильма. «А можно не слишком рано, не раньше 10 утра? Катастрофически не высыпаюсь», – взмолилась девушка.

– Мария, что снимали в больнице?

– Операцию. Врач-онколог удалял раковую опухоль. Это будет фильм, основанный на дневниках моей мамы. Она умерла от рака. Мне для фильма нужны были глаза врача, его состояние во время спасения человека. И тема, и съёмки тяжёлые, и сроки поджимают…

– Как вас занесло в кино? Вы же учились на социологическом факультете СГУ.

– Да, на отделении журналистики. С первого курса мы начали создавать свою программу «Универ», снимали сюжеты, делали программы. Потом переместились на Нижневолжскую студию кинохроники… Там сняла свой первый фильм «Красный смех», который взял приз на правозащитном фестивале «Сталкер». После окончания университета годик поработала в Москве – в газете, на телеканале… А потом меня взял к себе в мастерскую, на третий курс ВГИКа, Сергей Мирошниченко.

– Как это? Пришла и сказала: «Возьмите меня на курс»?

– В общем, да. Так совпало, что в Госкино прошла моя заявка на фильм, и мне дали денег на съёмки. Помню, когда позвонили мне из Саратова и сообщили эту новость, я посчитала, что это такой знак свыше. Собрала вещи в коробку и ушла из газеты, где тогда работала.

А к Мирошниченко пришла с частью отснятого для того фильма материала. Он посмотрел его и сразу сказал, что он меня берёт. Я училась там три года на правах вольного слушателя, и у меня нет диплома об окончании ВГИКа. Но мне важно было попасть именно к Мирошниченко.

– А если бы он вёл пятый курс?

– Неважно. Я видела его фильмы и знала ребят, которые у него учились. По их рассказам поняла, что если учиться, то мне – к нему.

– А почему документальное кино? Не художественное, не тележурналистика?

– Меня всегда не устраивали сиюминутные, отрывистые отношения с человеком, с ситуациями. Так это бывает на телевидении. Хотелось больше, глубже… А вообще, это так же трудно объяснить, как и художнику – почему он пишет картины, а не занимается скульптурой. Внутреннее состояние такое. Хотя ни от чего не зарекаюсь, но пока мне интересно именно это.

– Я прочитала рецензию датского документалиста, основателя нескольких европейских фестивалей документального кино Тью Стина Мюллера на ваш фильм «Части тела». Он пишет: «Этот фильм имеет мощный ритм, такой редко встречается. Не в стиле MTV, который так часто присутствует в современных документальных фильмах, скорее, он передаётся в виде выразительного ассоциативного монтажа, в русской традиции, возвращающей к принципам Эйзенштейна». Удивлены такой оценке? Обрадованы, что Мюллер это заметил?

– Скажем, я была удивительно обрадована. Тому, что человек с западным мышлением это заметил и почувствовал.

– Расскажите о главных героях фильма «Части тела». Как вы нашли эту футбольную команду одноногих ребят? В фильме много крупных планов. Как ребята согласились сниматься?

– У меня была задумка снять фильм о детях, которые родились и выросли во время войны. Под выстрелы, рядом с минными полями… Хотела снимать в разных странах, детей разных войн. Но денег хватило только на одну страну. Я подумала: «Зачем я поеду в красивую Камбоджу? Прогуляться там?» И выбрала Чечню.

«Части тела» мы начали снимать на те деньги, что дал «Красный крест». Это были призовые за первый фильм «Собиратели теней». От «Красного креста» я и узнала, что есть в Грозном такая футбольная команда молодых кавказских ребят, которые мальчишками во время чеченской войны потеряли ногу в результате ранения. Мы с оператором Иваном Финогеевым поехали в Грозный «на разведку». Пришли на тренировку, но камеру не доставали. Ребятки нас стеснялись сначала.

После тренировки я показала им свой первый фильм про Грозный «Собиратели теней». Мне нужно было отдать им что-то своё, увидеть, как они меня воспримут. Изначально между нами ощущались только отличия, какие только возможны, – разные пол, возраст, конфессия, менталитет и т. д. Единственное, что нас объединяло: одна родина. Я тоже родом из Чечни. Родные увезли меня из Грозного в 12 лет, когда началась война. Эта была очень важная зацепка, которая и сыграла.

Мы пообещали ребятам, что будем снимать только с их согласия. Была жёсткая договорённость. Не все хотели общаться, но потом они полюбили Ивана, оператора. Он – их ровесник, простой, хороший человек. И так постепенно привыкли к нам. Сейчас я переживаю, что мы не так часто контактируем – списываемся по электронной почте или созваниваемся.

– А вы считаете, что автор фильма должен продолжать общаться с героями и после съёмок?

– Это очень сложный вопрос. Я считаю, что режиссёр должен нести ответственность за героя. Не хочется, чтобы было так: ты использовал героя, вошёл в его жизнь, что-то передвинул там... и исчез. Я стараюсь сделать это как-то мягко, с Новым годом поздравляю, пересекаемся иногда. Они и пишут, и ждут, но уход всё равно происходит. Надеюсь, что герои понимают и не обижаются.

– Это касается героев всех ваших фильмов?

– Да. Самое важное – восприятие ими того, что ты сделал. Как они воспримут твою работу.

– А есть эпизоды, которые не вошли в фильм, из-за того что ребята «неправильно поймут»?

– Просто это было бы нечестно по отношению к ним. Например, младший из всех ребят, Ибрагим, сидел молчал-молчал и вдруг сказал что-то агрессивное по отношению к русским военным. Я успела его узнать и поняла, что просто выплеск эмоций, а не его настоящее мироощущение. И не взяла этот острый момент.

Я очень долго думала над названием. Был вариант назвать нейтрально – «Голос гор», мальчишкам бы точно понравилось. Это всегда внутренняя борьба. Балансируешь, как над обрывом.

– Известный документалист Виталий Манский на этот счёт сказал, что он – из тех режиссёров, который, видя пожар, снимает пожар. А не бросается тушить.

– Конечно, каждый должен заниматься своим делом. Но, думаю, Виталий Всеволодович несколько лукавит. Если бы в том доме был ребёнок, мне кажется, он бы не смог продолжать снимать пожар. Тонкий вопрос.

Вот у меня были съёмки. Молодой парень болен раком, я к нему постоянно ездила. Понимала, что не могу снимать его в данный момент – совсем плох был. Возила молоко, цветы… Сидела и что-то рассказывала, понимая, что идут съёмочные дни, часы тикают. Но для меня было важно, чтобы он понимал, что я делаю это не ради кино. Между спокойствием профессиональным и внутренним я выберу последнее.

– Вы сняли два фильма на чеченскую тему. Потому что родом из тех мест?

– Да. Я лучше буду снимать Чечню, чем, например, в Рязанской области замечательного, возможно, тракториста. Меня с ним ничто не связывает. Нужно делать про то, что у тебя болит. Если не болит – лучше не делать, ничего не получится.

Вот сейчас я снимаю фильм, который основан на дневниках моей мамы. Она умерла от рака. Тема для меня лично очень болезненная, безумно тяжело мне через это пройти, но не снимать не могу. Пусть это немного высокопарно звучит, но это так и есть.

Это фильм не о страшной болезни как таковой, не о физических страданиях. Это о прохождении некоего пути в жизни каждого человека. Названия у фильма пока нет.

– Вы выбираете трудных героев: больные раком, покалеченные войной…

– Да мне кажется, я и сама такая, покалеченная. В жизни, общении, работе мне наиболее ценно общаться с людьми, которых я называю «люди с трещиной». Которые прошли через что-то или несут в себе что-то. Люди с водной гладью и прекрасными облаками внутри мне неинтересны.

– А врач, которого вы снимали на операции, понял идею фильма?

– Да. Его зовут Сергей Николаевич Потахин. Сначала я хотела снимать другого врача, который спас от рака моего дедушку, но тот доктор два года назад погиб в автомобильной катастрофе. А сейчас Сергей Николаевич очень помогает нам в съёмках, он понял философский, общечеловеческий подтекст фильма.

– Мария, вас кормит документальное кино, которое вы снимаете?

– Что вы, нет, конечно. Кормит совсем другая работа. Делаю фильмы, передачи, ролики по заказу различных телеканалов.

Спасибо студии «Первое кино» и Евгению Григорьеву. Там я год монтировала «Части тела» и там же зарабатывала на хлеб заказами. Сценаристом, режиссёром, монтажёром. Тяжело совмещать зарабатывание денег и творчество, но куда ж деваться.

Вот была работа по заказу канала «Россия» – фильм про то, как снималось кино о Шерлоке Холмсе и докторе Ватсоне. Я участвовала в монтаже этого фильма, очень интересно было. Стараюсь и в ремесле креативить, делать интересно.

– Вы второй раз побеждаете на «Саратовских страданиях». Говорят, первый раз – случайность, второй – совпадение, третий – закономерность. Вторая победа была для вас неожиданностью?

– Мне было очень неловко. И сейчас неловко. Саратовский фестиваль, саратовская победительница… С другой стороны, в жюри – режиссёры, журналисты отовсюду. Я очень рада за своих операторов, они получили приз «За лучшую операторскую работу».

– Что сказало жюри про ваш фильм?

– Очень бодрый фильм. И жёсткий.

– Гран-при «Саратовских страданий» – он как выглядит?

– Это диплом, прекрасная статуэтка и деньги. Вообще, «Страдания» – уникальный фестиваль. Я лично не понимаю, как Татьяна Викторовна (Зорина, директор фестиваля. – Прим. ред.) может шестой год подряд, с таким маленьким бюджетом, так достойно организовывать фестиваль! Где ещё в России на фестивалях сейчас дают деньги?! Эти 25 тысяч рублей призовых – очень важная и приятная поддержка.

– Вы, наверное, хотите, чтобы новый фильм, у которого пока нет названия, вызвал эмоции у зрителя. Какие?

– Скажу по себе. Я столкнулась с этими людьми, с темой и чувствую, что во мне многое меняется. Как бы это сказать, чтобы не было патетично… Меня больше к людям тянет…

Стала чаще звонить бабушке, больше общаться с сестрой. Поняла, что надо чаще это делать, пока люди с тобой. Понимаю, что очень много упустила в жизни из общения с мамой. Люди, которые сейчас рядом с тобой, – самое ценное. Ничего дороже нет.

Хочется, чтобы у зрителя, посмотревшего это кино, родилось что-то своё. Своё кино.