Российские эмигранты двадцать первого века

Для уехавших из страны в последние десятилетия это был осознанный выбор, и возвращаются немногие

Почти у каждого из нас есть знакомые, друзья, родственники, которые уехали из России. Сделали это они раньше или позже, и чаще эмигрировали не из политических соображений. Движет российскими и советскими эмигрантами элементарный практицизм. Они хотят заниматься любимым делом, получать за это достойную зарплату, не бояться выходить на улицу, не опасаться, что их дети будут втянуты в скверную историю. Как правило, уезжают из страны самые умные и смелые. Возвращаются из эмиграции единицы.

Да, тотального «исхода» из России нет. Да, многие приспособились к современным реалиям. Но, может быть, этого недостаточно для того, чтобы чувствовать себя свободным и защищённым на Родине?

***

Шура Блогова

Кто хотел, уже уехал?

Россияне стали реже выезжать из страны на постоянное место жительства (ПМЖ) за границу. Если верить данным Росстата, то за 10 лет, с 1997 года по 2007-й, количество наших соотечественников, выбравших другую страну для своего постоянного проживания, сократилось почти в пять раз.

1997

2000

2002

2003

2004

2005

2006

2007

выбывшие из РФ

всего (чел.)

232987

145720

106685

94018

79795

69798

54061

47013

в том числе:

в страны СНГ

146961

82312

52099

46081

37017

36109

35262

31329

в страны

дальнего зарубежья

86026

63408

54586

47937

42778

33689

18799

15684

Об эмиграции с территории Саратовской области в сводках официальной статистики есть данные только за 2008 год. Согласно им, в прошлом году из нашего региона выбыло 40237 человек. При этом за рубеж выезжало только 927 человек. Из них 710 человек – в страны СНГ и Балтии, а 217 – в дальнее зарубежье. Навсегда или на время покидали область и страну саратовцы, статистика не уточняет.

Тем не менее, эксперты не советуют очень доверять этим цифрам, так как они вовсе не отражают реальной картины. Оценить настоящий масштаб эмиграции в ближнее или дальнее зарубежье сегодня очень трудно.

В отличие от советской системы, когда статистика учитывала как въезжающих в СССР, так и выезжающих в зарубежные страны на ПМЖ, сейчас жёсткого контроля выбытия не существует. Всех гораздо больше интересуют въезжающие. Эмигрантов, как правило, никто не считает, мол, «выехали и выехали».

Точно подсчитать можно только количество оформленных для постоянного проживания за рубежом заграничных паспортов. Но вот сколько людей этими паспортами действительно воспользовались, никто точно не назовёт.

В нынешнем году Федеральная миграционная служба (ФМС) России отмечает значительное снижение количества россиян, уезжающих за рубеж на ПМЖ, и активное их перемещение по России в поисках работы.

Как в начале августа рассказывала журналистам заместитель директора ФМС России Екатерина Егорова, миграционные службы зафиксировали «20-процентное уменьшение количества россиян, выезжающих за рубеж на постоянное место жительства, и почти на 20 процентов уменьшилось количество россиян, изменяющих место жительства в пределах России». Однако количество наших сограждан, меняющих место своего пребывания внутри страны, увеличилось на 10 процентов. Активизацию россиян по перемещению внутри территории России замдиректора ФМС объясняет активизацией населения в поисках работы.

***

Анна Катрич

Ничего не меняется

Моя тётка – удивительный человек. Уехать из страны она решила, ещё учась в вузе, а было это в конце шестидесятых годов.

Закончив иняз, она распределилась на работу в Выборг, где в изобилии встречались финны. Будучи девушкой очень симпатичной, там и подцепила своего первого мужа по фамилии Сиркиа (имя за давностью лет и скоротечностью брака уже забыто).

Как ей удалось преодолеть все препоны, связанные с эмиграцией, неизвестно. Помню, что поначалу она переехала к мужу в Турку-Або. Потом, уже получив финский паспорт, развелась с финном и перебралась в Хельсинки, где прожила достаточно долго – лет 10. Преподавала финнам английский язык.

Потом решила в языке совершенствоваться и отправилась с этой целью в Штаты. В Калифорнии ей понравилось настолько, что она решила остаться в Америке навсегда. Вопрос был решён кардинально с помощью фиктивного брака. Семейная легенда гласит, что тогда цена вопроса составляла десять тысяч долларов.

Потом тётка быстро нашла мужа не фиктивного. Более того, отставного полковника ВМС США. Что было крайне выгодно, поскольку всем военным, включая отставников, в США предоставляются колоссальные льготы, которые распространяются на членов их семей.

Несмотря на привлекательную внешность, трепетным характером тётка не обладает, потому с военным мужем прожила недолго. От него осталась фамилия Томас и льготы, которыми, несмотря на развод, тётка беззастенчиво пользовалась ещё лет пять.

Потом она перетащила в Штаты своего брата с семьёй. Брат уехал из Алма-Аты. Развала Союза в то время ещё не случилось, но дядюшка, беззаветно любивший горные лыжи, предпочёл работу инструктором на калифорнийском горнолыжном курорте доцентскому прозябанию на кафедре математики. Время показало, что его выбор был правильным.

Но вернёмся к тётке. В России она не была с середины 80-х годов, о чём не жалеет. Будучи страстной любительницей шоколада, до сих пор уверена, что «в России люди умирают без сладкого». Преподаёт английский язык русским эмигрантам, выгуливает собаку, занимается фитнесом, получает ренту, сдавая свою квартиру в Хельсинки.

У неё небольшой домик в семи минутах ходьбы от Тихого океана, машина. И она полностью довольна жизнью. Уверена, что с момента её отъезда в России мало что изменилось. Может, она и права?

***

Елена Шабанова

Ни мысли о возвращении

Это была обычная среднестатистическая молодая семья. Пожалуй, нет. Они жили несколько лучше многих своих сверстников, к тридцати годам у них была трёхкомнатная квартира в центре Саратова, машина. Двое сыновей. Вполне приличная работа. Не так чтобы перспективная, но всё-таки.

Они уехали в 1992-м. О том, что они хотят эмигрировать, не знали даже самые близкие друзья. Да, они собирались в турпоездки, но не более.

Потом выяснилось, что она с младшим сыном поехала в тур по Франции. Он со старшим отправился в Германию. Встретились они в Париже, где и попросили политического убежища. Или это было как-то иначе. Короче, им удалось добиться статуса беженцев. В то время это было очень непросто.

Она профессию поменяла, стала заниматься туристическим бизнесом, возить во Францию группы из России. Хотя в далёком 1982-м закончила стройфак саратовского политеха. Он долго не мог найти себя, но в конце концов остался верен геологии и сейчас является главным кормильцем семьи.

Все уже давно получили французское гражданство. Дети выросли. Старший даже женился – на девочке из Саратова. Живёт и работает в Париже. Младший встречается с француженкой албанского происхождения. Живёт недалеко от родителей, километрах в 150.

Ни дети, ни родители о своём бегстве из страны не жалеют.

Что было бы здесь, не прими они тогда, 17 лет назад, столь кардинальное решение? Да всё было бы вполне нормально. По нашим, российским меркам. Правда, парням пришлось бы косить от армии, а родителям весь год копить на отпуск.

А так – у них уже почти проплаченный просторный дом в Безье, две машины на двоих. Они не слишком богаты, но могут позволить себе уик-энды в Ницце и Монте-Карло. У него появилось хобби – он гоняет на катамаране, предварительно добираясь до моря (километров 150) на мотоцикле. Байки – это ещё одно хобби, которое они могут себе позволить. Она катается на роликах и горных лыжах. Часто бывает в России – турбизнес всё-таки.

В Саратов заезжают нечасто, раз в три-четыре года. С удовольствием принимают старых друзей у себя. Ни речи, ни даже мысли о возвращении на родину нет и в помине.

***

Елена Микиртичева

Забывая родной язык

Нина окончила обычную среднюю школу в Ленинском районе. Уехала учиться в Москву, вышла замуж за москвича, который был наполовину болгарином. Сына она родила практически сразу. После окончания института в 1982 году они уехали воссоединяться с семьёй в Софию. Видимо, в то время жизнь в Болгарии не сильно отличалась от жизни в СССР, потому что Нина с мужем и сыном оказались сначала в Германии в лагере переселенцев, а потом в Канаде.

Поскольку вуз, который окончили ребята, был очень приличным, работа для главы семьи нашлась сразу. На единственную зарплату сначала трое, а потом четверо человек жили вполне прилично.

Со временем выяснилось, что налоги в Канаде невероятно велики. За счёт этого там в наличии хорошая социальная защита типа бесплатного медицинского обслуживания и образования. Но по молодости это не кажется столь важным. Потому, когда мужу Нины предложили работу в Штатах, они перебрались туда без раздумий.

Говорят, что Атланта – не самое плохое место в Америке. Ребята сразу обзавелись домом. Про кредиты, ипотеку как-то говорить не пришлось. Но, судя по всему, всё это было доступно при одном работающем в семье.

Дети выросли, сын женился, работу ему предложили не в Атланте и даже не в штате Джорджия, а километрах в 800 от родительского дома. Так случилось, что муж Нины (бес в ребро) ушёл из семьи. Нина, никогда по большому счёту не работавшая, нашла себе работу по полученной в вузе специальности. Младшая дочь уже родила внука. Теперь все заботы – о новом члене семьи.

Нина по мере сил помогает родственникам, оставшимся в Саратове. Последний раз приезжала сюда на похороны отца, году в 2002-м. Не уверена, что посетит родной город ещё раз, маму она забрала к себе в Атланту.

Разговаривает по-русски Нина если не с акцентом, то с неким растяжным говором и интонациями, присущими американскому инглишу. Наш новояз не понимает. Сын говорит по-русски бегло и чисто, а вот дочь уже сбивается с русского на английский.

***

Елена Иванова

Америка – страна, основанная на честности

Так совпало, что, пока мы готовили этот разворот, в Саратов на пять дней приехала наша землячка Елена Григоренко, вот уже 18 лет живущая и работающая в Америке. Как и все американцы, она оказалась вполне открытой для СМИ.

– Елена, чем вы занимались здесь до отъезда?

– Я окончила биофак СГУ, кафедру биохимии. Была очень увлечена наукой. На втором курсе мне попалась статья профессора института биологической физики из города Пущино Марии Николаевны Кондрашовой. Меня эта статья так поразила, что я ей написала письмо: хочу, мол, влиться в ваш научный процесс. Она откликнулась: приезжайте. И я поехала на каникулы в Пущино.

Это был центр биологической науки, который возник на 101-м километре от Москвы, куда приехали работать люди, которым нельзя было жить в Москве по разным политическим причинам. Там жизнь кипела, очень привечали студентов. И я поняла, что работать буду только в Пущино.

К окончанию университета у меня уже были две статьи в научных журналах. Я осталась в Пущино, мы проводили эксперименты, участвовали в конференциях. И тут пришла перестройка.

Спасибо Горбачёву, которого не любят в этой стране. Потихонечку начали приоткрываться двери, окошечки в другой мир. Появилась возможность не только путешествовать, но и представлять свои научные работы на международных конференциях. Моя работа победила на биофизическом конгрессе в Бристоле, и мне выделили деньги как молодому учёному на поездку в Бристоль. Но поехал сын первого секретаря Серпуховского горкома партии.

– Обидно?

– Сначала было обидно, потом я подумала: да ладно, ему страшней, всё равно он моей работы не знает. В какой-то момент Мария Николаевна Кондрашова сказала: «Лена, вам надо поработать на Западе» (ей в 60-е годы как-то удалось работать в Америке, остались незабываемые впечатления). У неё были научные связи с Италией. Она походатайствовала за меня, и мне дали стипендию итальянской фармацевтической компании «Сигма-Тау».

Представляете, 88-й год, мне 28 лет. И такая молодая, резвая девица приходит в академию наук (там был отдел выездов) и сообщает, что в Италию едет, а у самой даже степени нет. Меня как могли тормозили. Нужно было доказать, что ты лоялен существующему порядку, в комитете комсомола все какие-то вопросы задавали. А дяденька из отдела выездов всё время называл мне разные даты выезда, и я каждый раз звонила в Италию. Когда он в третий раз назвал мне число, я звонить не стала (денег не было), отправила телеграмму. А она опоздала.

– Вас никто не встретил?

– Я приезжаю в Милан со своим жёлтым дерматиновым чемоданчиком – никого нет. Жуть. Меня выручило знание французского языка (я окончила французскую школу), как-то я сумела объяснить, что мне надо на поезд в город Модено. Но я была в таком шоке, что не помню, как добралась до вокзала, как нашла поезд. Помню только, что пахло жареными каштанами.

Полгода я работала в университете, которому фармацевтическая компания дала деньги на исследования. Все заработанные деньги истратила на путешествия.

– А сама научная работа была интересной?

– Знаете, я поняла, что Италия – это дольче вита, сладкая жизнь, но не научная страна. На факультете, где я работала, была своя кухня. И начиная с 11 утра народ обсуждал, что сегодня будем кушать.

Я написала письмо профессору медицинской школы в Далласе Полу Шрере, что мне очень нравятся его труды и я бы хотела у него поработать. Он мне ответил: приезжайте.

– Всё так просто?

– В то время за границей было очень мало русских студентов, к ним испытывали интерес. К тому же Пол был сыном еврейских эмигрантов. Может быть, сыграли роль какие-то ностальгические нотки.

Сначала я жила у профессора дома, потом мне дали апартаменты, которые сам Шрере на свои деньги обставил мебелью, купил посуду, телевизор. Кстати, я была первой русской в Далласском университете, на меня приходили смотреть, говорили: мы думали, что все русские низенькие толстые блондины, а ты высокая стройная брюнетка.

Там очень серьёзно занимались наукой. Когда мне нужно было уезжать, я говорю: «Пол, найди мне место». И он нашёл при университете. Я поняла, что мне нужно быстро защитить диссертацию, приехала в Пущино, а там закрыли диссертационный совет на реорганизацию. Я поехала защищаться в Ташкент.

И вот я снова иду в отдел выездов, говорю, что мы собираемся всей семьёй с ребёнком в Даллас. Мне дяденька отвечает: нет, мужа не отпустим (муж – математик, тоже в Пущино работал).

Коллеги мне посоветовали написать письмо президенту академии наук Марчуку. А он для нас был как Брежнев. Недосягаем. И что ему какая-то Григоренко? Он подмахнул письмо не глядя. В общем, собрали мы чемоданы и уехали.

– И легко прижились?

– Да, легко. Мы уезжали в 90-м году, когда начал хлеб пропадать. Приехали – всё есть. И плюс ощущение свободы. Какое-то время мы зарабатывали не много. Быть учёным – трудная стезя. Молодой инженер в Америке получает зарплату на уровне доцента университета. Поэтому учёных не хватает.

В 94-м году мы получили зелёную карту. И дальше жизнь покатилась. Мужу предложили работу в Северной Каролине. Я устроилась там в университет сначала стажёром, потом дали ставку профессора.

У меня был один очень хороший студент из Англии, который взял стажировку в фармацевтической компании «Глакса». Я в это время занималась исследованием мозга человека. А «Глакса» очень интересовалась нейронауками, у нас с ними наладились контакты, и я поехала работать к ним в Англию. Где и поняла, что в университете нужно постоянно думать про своё финансирование, писать гранты, подавать их в разные организации, отрываясь от науки. А в компании просто выделяют средства на исследования, только работай. И через пару лет уже в Америке я ушла в фармацевтическую индустрию, которая очень хорошо развивается.

– Чем занимаются близкие?

– Муж очень успешный программист. Сын Ваня, которому сейчас 24 года, окончил университет в Джорджии, тоже работает в области информационных технологий.

– А ещё у вас в Америке родилась дочка?

– Да, Вера. Захотелось девочку и вообще чего-то нового в Америке. Пущинский роддом 84-го года я вспоминала не лучшим образом, рожая Веру в совершенно иных условиях, где папа присутствует при родах, где дают обезболивание.

– Дома на каком языке говорите?

– На русском. К нам бабушки часто приезжают, они не говорят по-английски, это помогает сохранить язык. Конечно, русская литература даётся детям с трудом. Как-то читали Пушкина, и едва ли не каждое слово приходилось объяснять. Кто такой ямщик, зачем о нём знания в Америке? Нет у нас в обиходе слов Пушкина.

– Вы учились в российской школе, дети – в американских. Сильно отличается процесс образования?

– Я училась в советские времена, когда нельзя было встать из-за парты, когда в нас науку вдалбливали – либо впитаешь, либо отторгнешь.

Наша французская школа вообще была уникальной, хотя кому она тогда была нужна? У нас был интересный предмет – военный перевод, мы переводили тексты допросов, изучали военные орудия. Мы что, с Францией собирались воевать? А как мы изучали историю – исключительно под патриотическим соусом.

В Америке другой перекос. Учителя стараются работать так, чтобы и дети, и родители – все были счастливы. И детей усредняют, чтобы слабые не чувствовали себя ущемлёнными.

Мне очень нравится, что в американских школах у детей развивают фантазию. До сих пор помню ненавистные уроки труда в советской школе, где мы шили фартуки, за меня бабушка его шила, учительница, конечно, не поверила, что это моя работа.

Америка – уникальная страна, где очень развито волонтёрство. После занятий в школы приходят старушки, у которых дети и внуки выросли, а им хочется общаться с детьми. Как-то приходила бабушка с лозой, которая учила детей плести корзинки. Вера моя с удовольствием плела. Другая старушка учила детей делать коврики из лоскутков ткани. И всё это люди делают не из-за денег, им просто нравится.

Я тоже втянулась в волонтёрство. Мы собираем книги, которые жители города приносят просто так, продаём их, на эти деньги покупаем абонементы в музеи Бостона. И каждый читатель библиотеки может бесплатно их посещать. Дочь Вера собирает деньги для Общества борьбы с раком на исследования и помощь больным.

– Мы в России всё хотим продемонстрировать Америке свою мощь и силу, иногда довольно агрессивными способами. А как Россия выглядит глазами простых американцев?

– У простых американцев в отношении России был период эйфории, когда здесь начались демократические преобразования. Он прошёл. Но, на мой взгляд, американские СМИ тоже односторонне дают информацию о России. Война с Грузией, например, преподносилась без учёта каких-то исторических корней, анализа конфликта. Или 60-летие победы над Германией. Многие в Америке вообще не знают о роли России в этой войне. Они считают, что американцы высадились в Нормандии и тем самым добились победы. И потом, мне трудно судить о России исходя из информации СМИ. После Советского Союза я не верю печатному слову, мне кажется, обязательно наврут.

– Долгое время мы называли себя единственной страной с бесплатной медициной. Выяснилось, что это совсем не так…

– Да, я приезжаю к родителям и вижу, что здесь люди брошены. Удача, если тебе повезло с поликлиникой. В Америке все расходы пациента при наличии медицинской страховки, которую выдают по месту работы, оплачивают страховые компании.

Но тоже есть за что критиковать. Сегодня люди, потерявшие работу, остались и без страховки. Хотя у нас есть отделения скорой помощи и клиники для малоимущих, где тебе в любом случае окажут помощь. А штат Массачусетс, где мы сейчас живём, первым в Америке ввёл систему, при которой каждый житель имеет страховку. Если у тебя дохода нет, штат страхует тебя на 100 процентов.

– Кризис американцы сильно ощутили?

– Массачусетс – это мозги страны. Здесь множество университетов, компаний, которые занимаются биотехнологиями. Нас кризис не затронул. Ну, может, не двадцать исследовательских компаний стало открываться в год, а одна-две. Бензин подорожал, что чувствуется, потому что у нас машина – это продолжение твоего тела. Мичиган, Иллинойс, Индиана – на этих штатах – производителях машин, конечно, кризис здорово отразился.

– У вас биотехнологии и в кризис не страдают, а у нас биолог – совершенно невостребованная профессия.

– Потому что государство денег не вкладывает. Или богатые люди, заинтересованные в научных исследованиях. Удивительно, я была в Саратове пять лет назад, приехала сейчас, и единственное, что изменилось, – автомобильный ряд. Мы видели с дочерью машину, которая у нас в Америке стоит 120000 долларов. Мы даже её сфотографировали. И мне кажется, в Саратове число богатых людей увеличилось. Им нужно думать о будущем. Если ты не помогаешь своему ближнему, не вкладываешь деньги в развитие новых технологий, страна будет стоять на месте.

– Никогда вы не жалели, что уехали? Не было ностальгии?

– Нет, что вы! Ностальгия была, наверное, у первого поколения эмигрантов, которые здесь бросили всё, уехав из прекрасной страны нищенствовать в ту же Францию. А мы уехали из страны, в которой не было хлеба. А сами мы были невостребованными специалистами с маленькими окладами. И приехали в страну, где нас оценили по уму и платить начали тоже по уму.

В Америке мы поняли, что свободны. Можно делать что хочешь, ездить куда хочешь, покупать что хочешь – те же русские книжки, энциклопедии по искусству, которых в СССР было не найти. Только зарабатывай деньги. И всё у тебя будет. И ещё интересный момент: Америка – страна, основанная на честности. Я когда приехала на работу, у меня ни разу не спросили мой кандидатский диплом. Тебе на работе верят на слово. И народ в общей своей массе не врёт.

– Трудно найти работу?

– Эмигрантам? Смотря какую они имеют профессию. Например, бухгалтер, экономист – абстрактные профессии. Ну какой ты экономист, если приехал в страну с другой экономикой? В Америке сейчас нехватка людей технических специальностей. Мало детей хотят заниматься наукой. У сына в выпуске было 80 процентов выходцев из Индии, 10 процентов – из Китая, вот они идут в науку. В нас в детстве вбивали лозунги. Но в один я до сих пор верю: знание – сила. Без знаний будешь двор мести. Америка – страна открытых возможностей. Чем больше знаний, тем больше возможностей. И найти работу, и заработать, и продвинуться дальше по службе.