«Побудьте день вы в милицейской шкуре...»

Саратовские журналисты меняли профессию

В Саратове завершилась акция «Журналист меняет профессию», в рамках которой представители СМИ должны были «испытать всю тяжесть милицейской службы и понять, что в органах работает много достойных людей». Более 40 участников акции сами выбрали, сотрудником какой структуры хотят стать. Самыми популярными оказались служба участковых, ППС и ГИБДД.

Безоружную прессу вперёд не пускать!

Сразу стало понятно, что прессе покажут не какие-то там потёмкинские деревни, а милицейскую жизнь как она есть. В очереди на вещевом складе мы провели полтора часа–только для того, чтобы узнать, что форменной одежды нужного размера нет (обмундирование позже выдали непосредственно по месту службы). Прежде чем приступить к реальной работе, пришлось посидеть на четырёх совещаниях по два часа каждое.

На первом начальник областного УВД Сергей Аренин предупредил журналистов о предстоящих опасностях. Своим сотрудникам приказал не ставить безоружную прессу «в первый эшелон» борьбы с криминальным миром и «сдерживать юношеский максимализм» корреспондентов. «Когда идёте на адрес, вы должны знать, есть ли там оружие, есть ли там сумасшедший, ни в коем случае нельзя допускать, чтобы журналист входил первым», – грозно сказал генерал. Юные журналистки побледнели.

На втором совещании начальник управления охраны общественного порядка Алексей Галкин обрисовал масштаб проблемы: «У нас есть Административный кодекс, он вот такой толстый, и весь он нарушается. Улица полна неожиданностей: представьте, идёт парный пост милиции, навстречу–поток людей, и все они преступают российское законодательство».

Галкин призвал журналистов взглянуть на милицию другими глазами: «Мы тоже люди» (подобную фразу участники совещаний повторяли так часто, как будто сами в этом сомневаются). Рассказал, что любит читать сказки перед сном. Недавно перечитал «Чиполлино», больше всего нравится «Пиноккио».

«Обратите внимание на схему нашей ближайшей операции, – указал Галкин на настенную доску. – Сверху я нарисовал маленький вертолётик, потому что впервые будет привлечена авиация внутренних войск».

Алексей Галкин приказал подчинённым показать сложность патрульной работы, «но без всяких жалоб на окружающую действительность, у нас никаких трудностей нет».

Универсальные солдаты отдельной роты

Корреспондент «Газеты недели» получил распределение в отдельную роту ППС ГУВД Саратовской области.

В отличие от обычных подразделений ППС, отдельная рота не привязана к территории и при необходимости может нести службу в любом уголке области.

В первом полугодии личный состав работал на улицах Октябрьского, Ленинского, Кировского, Фрунзенского районов Саратова и Энгельса, более 40 раз привлекался на охрану общественного порядка при проведении массовых мероприятий, кавалерийский взвод патрулирует Кумысную поляну.

Раскрыто 74 уголовных преступления, в том числе восемь случаев незаконного оборота наркотиков и четыре факта незаконного изготовления и хранения оружия.

В роте служит 119 человек. Некомплект составляет девять процентов.

Штатские обыватели называют ППС самой низшей и наименее престижной службой в милицейской иерархии. Командир роты майор Алексей Сидоров считает это неверным и даже обидным: «В советские времена ни в какую другую службу не брали, пока сотрудник не отработает год в ППС. Нужно пройти улицу, увидеть своими глазами, потрогать своими руками, а уж потом бумажки строчить».

Как говорит Алексей Валерьевич, сотрудник ППС–«универсальный солдат», который «умеет всё: провести личный и наружный досмотр, дать правовую оценку действиям нарушителя, грамотно составить протокол».

Сидоров начинал службу с должности милиционера-водителя. Был заместителем командира батальона в Ленинском районе, командиром роты в Октябрьском, возглавлял сводный отряд Саратовской области в Чечне. До сих пор при необходимости собственноручно задерживает грабителей (командир–мастер спорта СССР по самбо). Говорит: «Опыт позволяет работать в любом подразделении, но ППС ни на что не променяю, пусть даже придётся майором на пенсию уйти».

Кадровые мечты командира

Чтобы стать милиционером, нужно иметь образование не ниже 11 классов, возраст от 18 до 30 лет, не меньше 170 сантиметров роста и определённую физическую подготовку. У кандидата и его близких родственников не должно быть судимостей и административных штрафов за оскорбление сотрудника милиции и распитие спиртного в общественных местах. Всех стажёров «пропускают через психолога». Около трети претендентов на вакансию получают отказ.

«Вот приходит молодой человек, я смотрю на него и понимаю: парень нигде в жизни не пристроился и решил «ну ладно, тогда пойду в ментовку», думает, здесь делать ничего не надо, только деньги получай,–говорит Алексей Сидоров. –У меня есть мечта: чтобы отбор вёлся на конкурсной основе, чтобы был кадровый резерв, чтобы человек держался за своё место. Тогда он не возьмёт сто рублей, не придёт на службу пьяный, и представляете, на какой уровень взлетит самоподготовка. Работать с такими будет одно удовольствие».

Впрочем, менее статусные милицейские подразделения, где некомплект составляет почти половину штата, не могут позволить себе свободу выбора и берут всех желающих, лишь бы был «нателлект».

Среди желающих служить довольно много представительниц прекрасного пола. С женской точки зрения, работа в милиции имеет свои прелести: можно уйти в декрет лейтенантом, а выйти–майором (повышение в звании зависит от выслуги лет и должности), больничные оплачивают в полном объёме, по закону положены даже бесплатные путёвки на курорт.

Хотя из-за кризиса масса достойных молодых людей оказалась без работы, по словам Алексея Сидорова, они не побежали записываться в милицию: «На те же 10 тысяч можно устроиться охранником и не испытывать тягот и лишений службы».

За полгода в отдельную роту приняли на службу восемь человек (уволены трое). 65 процентов сотрудников имеют высшее образование, а некоторые и по два. Сам командир готовится к защите диплома в СЮИ МВД: студенчество затянулось на десять лет из-за длительных командировок в Чечню.

Лейтенант служит с азартом

Сергей Нечаев получил в этом году звание лейтенанта, руководит группой по борьбе с преступлениями, связанными с незаконным оборотом наркотиков. Вспоминает, как в детстве хотел носить форму–такую же, как у папы: «он был военным лётчиком, когда шёл по улице, все женщины и даже мужчины оборачивались с открытым ртом». Поступил в химучилище, «но быстро понял, что времена другие и отношения в армии уже не те». Отчислился со второго курса, отслужил срочную, по совету матери пошёл в милицию.

Говорит, что «нравится работать по наркотикам», это азарт – каждый раз доказывать, «кто хитрее–он или я». «Один раз я двадцать метров до него бежал, и он меня не заметил, не успел «сбросить!»–с гордостью заявляет Сергей.

Спрашиваю, каким образом в уличной толпе милиция выбирает одного человека и подходит именно к нему. «Вот говорят, что милиция высматривает тех, у кого есть деньги. Враньё. Почему оленеводы на Севере, пасущие огромное стадо, набрасывают лассо на шею одному определённому оленю? Потому что они видят: животное больно и может заразить других».

Наркомана можно вычислить по отёчным кистям рук. «Подходишь, говоришь: есть подозрение, что вы употребляете наркотики. Человек теряется, если рука в карман пошла – есть!» Ошибался он два раза. Неловкости не чувствовал, «я ведь людям не грубил».

Как считает Нечаев, милиционера тоже можно отличить от гражданского человека–«по бегающему взгляду» (во время разговора он действительно непрерывно оглядывается по сторонам): «Даже жена по первому времени жаловалась, мол, с тобой нельзя по улице прогуляться, крутишься, как будто тебя убить хотят».

Однажды Сергей «почувствовал, что стал много материться». Вернее, это мама и жена ему сказали, что он ругается даже при ребёнке, сам не замечая. Нечаев понял, что принёс привычку со службы (где трудно изъясняться в светских выражениях, общаясь, например, с ранее судимыми агентами), и запретил себе выражаться дома.

Впрочем, разграничить служебное и личное время трудно: рабочий день ненормированный, часто объявляют «полуусиление», то есть сотрудники должны быть «на телефоне», чтобы при необходимости прибыть на службу в течение полутора часов. В любой момент домой может явиться «проверка по месту жительства», контролёры опрашивают родных и соседей о поведении милиционера в быту.

«Карточная система» бессмертна

По мнению молодого офицера, самое трудное в службе – количество вышестоящих кабинетных начальников и «канцелярских» распоряжений: за одну ночь переписать какую-нибудь документацию или срочно сделать «доску информации». По важности и срочности такие указания приравнены к реальной работе на улицах.

Как признают сами милиционеры, карточная система (согласно 650-му приказу МВД, динамика раскрываемости всегда должна быть положительной, для оценки показателей подразделения важно количество учётно-регистрационных карточек расследованных дел) «наносит вред делу».

Например, стражам порядка не интересно выезжать на вызов, когда буйный супруг угрожает побить жену. Надо, чтобы уже побил, – тогда будет карточка. Ноотменить эту систему учёта никто не пытается, ведь тогда придётся выгнать половину управленческого аппарата.

По мнению Нечаева, граждане милицию, может, и не любят, но сам вид формы «принуждает к миру». «Редко оформляю 319-ю (статья УК об оскорблении представителя власти.– Прим.авт.), раза два такое было, когда видел, что человек явный негодяй»,–говорит Сергей.

Задевает другое: «Пытаюсь задержать нарушителя. 18-летний пацан, у него джип дороже, чем моя квартира, и этот пацан говорит мне: ты знаешь, кто мой папа? Может меня послать, сделать звонок. Конечно, я имею право его забрать и в итоге ничего мне не будет, потому что я действую по закону. Но месяц-полтора нервотрёпки обеспечено».

Иногда Сергей задаёт себе вопрос: «Зачем я в эту милицию шёл?» И у него есть ответ. «Однажды подошли на улице к пьяному мужичку. С ним женщина беременная, говорит: не трогайте его, нам идти недалеко, лучше бы подвезли нас. Я и отвечаю: садись в машину. Всю дорогу она не верила: наверное, мол, вы нас обманете, в отдел отвезёте, неужели никакого подвоха? Доехали до их дома, она говорит: первый раз такое вижу. Спасибо. Вот этим я, правда, очень горжусь».

Два богатыря на Кумысной поляне

К месту службы нужно прибыть в форменной одежде. Чёрные закрытые туфли «без рельефа» и на скромном каблуке, серые брюки, синяя рубашка, погоны, галстук, кепка с кокардой. На улице на девушку-мента смотрят все. Стоит ответить взглядом, отворачиваются. Ладно, во всём есть свои плюсы. Даже в утренний час пик меня ни разу не толкнули (прохожие уворачиваются, как будто я чем-то заразно больна), и автобус дождался, пока я подойду к остановке.

На асфальтовой площадке перед детским лагерем строимся на развод. Майор зачитывает «приказ на службу»: пресекать правонарушения, соблюдать законность, быть вежливыми и корректными с гражданами. Равняйсь, смирно, вперёд.

Самое главное в работе кавалериста-дебютанта–залезть на лошадь (стремена находятся где-то на уровне груди). Второй этап–правильно сесть, упёршись носками в стремена и коленками в крылья седла. «Но», «тпру», повод влево, повод вправо; в принципе, ничего сложного–если опытный прапорщик крепко держит «транспорт» под уздцы.

Прапорщик Игорь Сенаторов раньше служил в подмосковном «киношном» полку, поэтому бегущий сзади «телевизор» (съёмочная бригада Первого канала делает репортаж) его не смущает. «Снимите вот этот знак «Съезд с дороги запрещён», чтобы телезрители запомнили, что он здесь есть. А то катаются по лесу, как у себя дома. И вот это снимите, следы культурного отдыха»,–Игорь Петрович указывает на лежащие под кустами пластиковые пакеты, стаканчики, тарелки и кострища.

В десять утра в лесу ни одного человека. Солнце, зелень, птички поют; кто сказал, что самая лучшая в мире работа–быть смотрителем тропического острова? Здесь ничуть не хуже. Мешает только то, что Норд (конь, которого любезно уступил мне Игорь Петрович) постоянно порывается подзакусить подножной флорой, и я боюсь вылететь из седла.

«Завтра вся ваша любовь к лошадям улетучится. Болеть будет всё»,–многозначительно предупреждает младший сержант Алексей Царёв. Сам он проводит по двенадцать часов в седле:«Недавно ездили в Усть-Курдюм, тридцать километров туда и тридцать обратно. Верховая езда полезна, только когда в меру, иначе начинаются проблемы со спиной. Вот у Игоря Петровича уже в позвоночнике железяка».

В дождливую погоду кавалеристам выдают плащи, зимой ватники. А лошади «не растают, не сахарные», у них есть только специальные подковы, позволяющие ходить в мороз по обледеневшим дорогам.

Спрашиваю, почему у конной милиции нет специальной формы. «Была. Галифе, сапоги хромовые. Теперь почему-то не выдают». Обычная «полевка» очень пачкается от лошади. Спрашиваю, кто её стирает–жена милиционера или служебная химчистка. «Служебная!!.. Химчистка!!..–милиционеры смеются до слёз.–Первый раз такое слышу». К моменту получения новой формы старая, как правило, бывает уже протёрта до дыр. Недавно сержант, служащий нашей вставшей с колен Родине, поставил на штаны заплатку.

Элитные отдыхающие просят не беспокоить

Раньше милиция имела право доставить нарушителей, которые заехали в лес на машине, разожгли костёр или выбросили мусор, в администрацию лесхоза, где им выписывали штраф. Сейчас эту статью из Административного кодекса убрали. «Можем сделать только строгое внушение»,–Алёша снова грустнеет.

Сенаторов начинает весёлую историю о том, как постовые заметили в зелёной зоне иномарку с парой пассажиров, приготовились сделать замечание в духе «берегите природу, мать вашу», но из машины выскочил молодой человек неглиже и, потрясая корочками, заявил: «ФСБ! Мы на задании!».

Спрашиваю, почему в такой ситуации милиционер не пишет рапорт о бесчинствах коллеги из «старшей» структуры. «И далеко этот рапорт уйдёт?»–хмыкает сержант. Кумысная поляна–элитное место, непростые граждане встречаются здесь так часто, что даже трудно угадать, кого из отдыхающих нельзя беспокоить. «Увольняют» постовых по несколько раз за смену.

Пару лет назад на Кумыске появились надписи «Лошади–вонючие твари, их надо уничтожать» – на листовках, приклеенных к деревьям, или маркером прямо на коре. Потом обнаружились проволоки, натянутые между стволами (именно на высоте роста лошади, а не наездника). Кавалеристы сами поймали злоумышленника с поличным, он оказался невменяемым.

Однажды на Сенаторова напали стафы, хозяева пешком возвращались с ними в город после боев. Две собаки вцепились в грудь и семенники коню по кличке Березняк. Бедолага упал, подмяв под себя милиционера, Игорь сломал бедро.

Как рассказывают кавалеристы, сотрудники других подразделений ГУВД относились к ним без особого пиетета, подсмеивались над тем, что на городских праздниках конную милицию переодевают то в древних греков, то в будённовцев. Смеяться перестали после матча «Сокол» – «Спартак».

На игру приехали около тысячи болельщиков красно-белых. Билетов не хватило, фаны пошли на штурм ворот стадиона. Навстречу выпустили ОМОН, и зря: толпа просто прижала бойцов к стенке в узкой «горловине». Отдали приказ выпустить резерв, в том числе конную милицию. Болельщики, не побоявшиеся дубинок ОМОНа, испугались лошадей. Толпу «рассекли» и вывели отряд особого назначения наружу.

Ночной дозор в жаркую погоду

Сегодня я участвую в патрулировании улиц. Смена начинается в 17:00, длится до 1:00 ночи. Сотрудники роты оказывают поддержку коллегам из Волжского РУВД. Дежурим на набережной. Автомобильный пост–это уазик с двумя офицерами. Они проверяют не только прохожих, но и своих сотрудников–рядовых, работающих в пеших постах. При необходимости машина превращается в автозак: нас вызывают, если задержанные отказывают добровольно следовать за пешим милиционером.

«Додики» (так называют нарушителей) находятся сами: из-за ротонды выруливают двое мужчин с подругами, в руках пластиковый баллон пива. Милиционеры переписывают имена-отчества, IMEI мобильников, просят подойти ближе к машине, подчёркнуто громко называют «уважаемыми» и «господами». Один из господ начинает орать, что «с места не сдвинется», «на каком основании» и т. д.

Милиция охотно переходит на повышенный тон.Прохожиес интересом следят, чем дело кончится,–с почтительного расстояния. «Гражданина свободной страны» за шкирку препровождают к уазику. Садиться в «собачник» он не хочет, его впускают в салон. Перевозя задержанного, милиционер не знает, чем тот болеет, и иногда, посидев с ним на одном сиденье, обнаруживает у себя чесотку, вшей или ещё что-нибудь интересненькое.

Везём задержанного в СПМ–это белая будка на верхнем ярусе набережной. Внутри работает кондиционер. Две допросные величиной со стенной шкаф, комнатка, где сидит оператор видеонаблюдения (камеры расставлены по всей набережной).

Задержанного впихивают в допросную, он требует предоставить «право на немедленно покурить». Старший экипажа пишет рапорт, дальше заниматься мужчиной будут «волжские» ППС-ники.

Девять вечера. Электронное табло показывает 37 градусов. Задержанных, красных от жары и выпитого, ведут непрерывным потоком. СПМ уже забит, граждане ждут в очереди на улице.

Кружим по маршруту. Раз за разом–пляж в Затоне, набережная, Бабушкин взвоз, Мичурина, Горького, Челюскинцев. Тёмные кварталы трущоб и участки оживлённых улиц чередуются. Каждые 20–30 минут проезжаем мимо одного и того же градусника. Кажется, жара наконец спадает, уже 29 градусов. Милиционеры ругают телевидение, которое «опустило милицию ниже плинтуса», «раздувает показательный процесс, если ППС-ник возьмёт сто рублей, а про прокуратуру, ФСБ или судей ни гу-гу».

Они уверены, что сотрудники (ну, кроме паршивых овец, конечно), никакого повода к агрессии со стороны граждан не дают.

На три четверти психологи

«Люди делятся на три категории: те, кого милиция за дело наказала (например, мешала пить–они никогда не будут нас любить), те, кто благодарен милиции за помощь, и те, кто с милицией никогда не сталкивался, но боится, потому что телевизора насмотрелся,–рассуждает командир взвода Сергей Спелов.–Милиционер–на три четверти психолог. Мне пяти минут хватает, чтобы понять, что за человек передо мной и как с ним себя вести, пожёстче или поласковей».

Сергей в органах с 1993 года. Говорит, что после трёх-четырёх лет службы «начинаешь философски относиться к тому, что тебя оскорбили». «Одно дело, когда человек – негодяй, другое – работяга. У него семейная драма, он с горя напился, и тут мы подходим. Через пятнадцать минут он сам извинится. А если милиционер упрётся, вот, мол, меня оскорбили, жизнь сломает этому человеку уголовной судимостью».

К тому же штраф за оскорбление сотрудника идёт государству, а сам он может, если хочет, подавать гражданский иск.

«Принимаем» двух девушек. Не хотят садиться в машину, ругаются, говорят, что выбросили пиво в мусорку, но менты всё равно их взяли, денег хотели. Постовой берёт старшую за локоть, девушки сдаются и лезут в салон. Внутри машины задержанные сразу же перестают требовать правосудия и стараются помириться с сотрудниками. «На улице они на публику работают, а в машине митинговать бесполезно», – объясняют милиционеры «феномен канарейки».

Сергей предлагает выпить кофе: «поехали в ларёк на Радищева, там вся милиция собирается, потому что подешевле». Смеюсь, не верю, что милиционеры экономят на кофе. Спелов тоже смеётся: «Меня друзья спрашивают: вам зарплату не прибавили? Нет, отвечаю, так же, червонец. Они говорят: гонишь, ты, наверное, давно за тридцатину получаешь и ещё со всех имеешь. Ну как, много нам сегодня надавали?»

Вслух считает, сколько времени ему и жене (с зарплатой в 6 тысяч) нужно копить на отпуск на море, если планировать по минимуму и оставить ребёнка дома. «Благо я 20 из 24 часов в форме. На год милиционеру надо: пара ботинок, двое джинсов, один джемпер и рубашка». За квартиру–3,5 тысячи рублей (50-процентная скидка на ЖКУ отменена), около 600 рублей на автобус (льготу на бесплатный проезд отменили, многие едут на службу из пригорода с пересадками), 300–400 рублей на тот же мобильник для служебных разговоров. Выходит, что копить надо два года.

«По малой служебной надобности» – бесплатно

У грязного окошка ларька–очередь серых кепок. Стаканчик кофе стоит пять рублей, зато туалет милиция посещает бесплатно–в любое кафе пускают, «потому что мы по служебной надобности». Перерыва на обед (вернее, ужин) в восьмичасовой смене нет. Как говорит Сергей, съесть шоколадку можно и рядом с машиной, рация же включена.

Последнего клиента «принимаем» у ларька на Чернышевской, куда заехали за кефиром. Паренёк сам стучится в окно уазика, нечленораздельно говорит, что дал кому-то пинка на слабо. Ларин подхватывает: «Да-да, нам только что пожаловались. Садись в машину, быстренько проверим тебя и домой пойдёшь».

Удивительно, как много люди готовы рассказать, услышав от милиционера доброе слово. Парня зовут Ярослав, он закончил политех, живёт там-то, прописан там-то, присмотрел работу в такой-то фирме, отмечает день рождения друга имярек, сидят в скверике на лавочке, столько-то человек, пьют такие-то напитки. Исповедавшись, Ярослав замечает, что машина едет. Хлопает совершенно пьяными глазами, улыбается: «Мужики, вы чё, мы куда?» Уже на подъезде к СПМ выясняется, что пинка он никому не давал. Компания играла в фанты. Ему выпало «приколоться над ментами». «Ничего-ничего, выходи, там во всём разберутся», – ласково обещает Николай. Улыбка Ярослава затухает: «Ребят, а вы меня назад-то довезёте?»

P. S.

Дорога к зоне патрулирования на Кумысной поляне. Едем на служебной «семёрке». Обгоняем мальчика лет десяти. Майор Сидоров выходит, зовёт ребёнка, предлагает подвезти. Мальчишка садится в машину. Рассказывает, что живёт с мамой, папы нет, но есть «дядя» и ещё старшая сестра, идёт из дома в лагерь, мама разрешает. «Мама не говорила, что опасно садиться в машину к незнакомым людям?»–строго спрашивает майор. «Я и не сажусь»,–отвечает мальчик. «А что же ты сейчас делаешь?»–и пацанёнок отвечает роскошным комплиментом: «Так менты же».