Эльвира Данилина, Игорь Баголей: Каждый свою любовь знает в лицо
Премьера драмы – спектакль по пьесе Виктории Никифоровой «Условные единицы». Очень простая история: соседи по лестничной клетке полюбили друг друга. То есть сначала у них случилось «это», а потом началась любовь.
И всё бы ничего, но оба героя связаны цепями сословных условностей, вязнут в паутине прежних отношений. Цепляются за раковину своего одиночества, где постеры Джонни Деппа у неё и Памелы Андерсон у него – единственные друзья и собеседники. Такой получился любовный треугольник: он, она и их кошмары.
О жизни в мире фантазий, о жизни в мире реальном наш разговор с заслуженными артистами России Эльвирой Данилиной и Игорем Баголеем.
– В спектакле много ссылок на кинематограф (начиная с закадрового голоса: «Театр драмы представляет», заканчивая цитатами из «Последнего танго в Париже»). Это попытка создания нового жанра – кино на сцене?
Игорь Баголей (И. Б.): Попытка поставить себя на место кинозвёзд, представить себе эту кажущуюся роскошной гламурную жизнь, в общем-то, задана самой пьесой…
Эльвира Данилина (Э. Д.): Да, но если бы я ставила пьесу, я бы, наверное, пошла другим путём. На мой взгляд, достаточно того, что герои вспоминают название фильма: «Последнее танго», «Первое танго», «Печальное танго», но в Париже – это точно… В пьесе есть ссылки на фильм, на героев, приходящих к нам с телеэкранов, на всю эту красивую, но стерильную, целлулоидную жизнь. Это мечта о том, чтобы в жизни было всё как в кино. В этом некий инфантилизм наших героев. Это же говорит о серьёзных проблемах людей, уставших от разочарований, одиночества.
Но я бы всё-таки не стала впрямую использовать этот брендовый фильм. Мне кажется, мощнее бы сработало, если бы мы сами поработали как киноартисты. Если бы режиссёр включил в кинематографическую съёмку наши собственные бредовые ассоциации, импровизации.
– Ваши герои создают мир, в котором каждому из них не страшно. Вам самим насколько этот мир понятен, комфортен, близок?
И. Б.: В этих героях есть частица нас самих. Нам надо было прочувствовать, прожить, присвоить себежизнь, которую нам предложили автор и режиссёр. Мой герой – это не только среднестатистический мужчина, но и Игорь Баголей в различных ситуациях. Я тоже в жизни проигрываю ситуации, которые прожил, где-то не так поступил. И поступил бы иначе, если бы жизнь дала ещё один шанс.
Э. Д.: У нас с Гошей в реальности жизнь сложилась по-разному. У Гоши хорошая семья, замечательные дочки и жена. Мы же живём вдвоём с дочерью. И одиночество героини, этот суррогатный мир, который она придумывает для себя, мне по-женски очень понятны.
Когда часть дня у тебя остаётся незанятой, она заполняется какими-то звуками, делами, разговорами по телефону и даже с кошкой. Ты создаёшь вокруг себя иллюзии – постер ли это Джонни Деппа, с которым ты ведёшь беседы, кактус ли, купленный в магазине… Они становятся твоими лучшими друзьями. К великому сожалению, даже самые близкие люди на данном витке общественного развития удаляются друг от друга. Общество гонится за внешним глянцем и забывает о человеческой душе.
И. Б.: В этом спектакле есть некое подглядывание в замочную скважину за тем, как люди обнажаются в прямом и переносном смысле. Это даёт возможность посмотреть со стороны и на себя самих. Нам часто кажется, что со стороны мы выглядим красивее, умнее… И мы так заигрываемся этими образами, что, даже оставшись наедине с собой, стараемся быть выдуманными, условными…
– В личной жизни актриса Данилина и актёр Баголей от каких страхов бегут? И куда – на сцену?
И. Б.: Это можно назвать страхами, а можно реальностью. И эта реальность небезоблачна. Сцена, конечно, лечит. Два месяца, пока мы репетировали, были замечательными. Хотелось быстрее бежать в театр.
Э. Д.: У нас сейчас тот период, когда мы ещё очень многое можем сыграть, сделать для театра. Но, к сожалению, возможности не всегда совпадают с планами театра или условиями, в которых мы оказываемся. Например, кризис: надо искать деньги на постановки. А время уходит. Такого счастливого сочетания и профессиональных качеств, и нашего желания, и наших возможностей всё меньше и меньше.
– Цветаева как-то написала: «Людей любить вы со мной не научитесь. Всё, кроме людей – да. Но живут с людьми». Это и о ваших героях тоже? Вообще, на ваш взгляд, людей любить трудно?
Э. Д.: Для меня вообще нет такого понятия: люди, народ, человеки. Когда речь идёт о конкретной, реальной человеческой единице, я могу включить умственно-чувственный анализ и объяснить, за что люблю или не люблю. Понятия «все вместе» я боюсь.
И. Б.: Согласен. Ну как можно любить общую массу? Как можно ответить на вопрос, любишь ли ты негров или китайцев? Одного человека любить не трудно, если он тебе симпатичен, приятен, дорог.
– Ваши герои боятся ведь полюбить? Вот бы чистый секс – и всё?
Э. Д.: Ну да. Чтобы сфера чувств не участвовала. Потому что чувства – это всегда боль. Это бывает сладко. Но сладкого – маленький кусочек. А боли…
И. Б.: Любить – это всегда работа, всегда определённые затраты – и психические, и физические.
Э. Д.: Счастливы те люди, к которым вообще приходит любовь. Самое прекрасное чувство, наверное, то, которое приходит к зрелому человеку. Он знает все подводные камни, знает, что будет боль, страдания, но сознательно идёт по этому пути. Он многое отдаёт за одно то, что бог ещё раз наградил его счастьем любить. Может быть, это последний вздох в твоей жизни. Я приветствую, когда люди в 70 лет влюбляются, и желаю им всяческих счастливых дней.
– А нет такого, чтобы меньше страдать – покой дороже?
И. Б.: Да мы все скоро придём к абсолютному покою.
– Вообще стала ли любовь неким социально разделённым понятием: «любовь на районе» – одно, в актёрской среде – другое, у среднего менеджмента – третье?
Э. Д.: Если мы говорим о любви как о неком абсолюте, вершине, до которой не каждый может дойти, то социальный статус не играет роли. Каждый свою любовь знает в лицо. И если уж она придёт, он поймёт, что это любовь, а не что-то другое.
И. Б.: Многое, конечно, обусловлено некими географическими кругами – так я их назову. У людей определённых кругов – определённые места сбора, где они могут наконец увидеть друг друга не в строгих костюмах, например.
Э. Д.: К сожалению, у нас мало путей пересечения с людьми из других сфер деятельности. Все живут в своих мирах. Дом – работа – магазин… Нашим героями повезло, что они живут на одной лестничной клетке.
– А могла случиться любовь, если бы героиня была врачом, а он всё так же финансовым аналитиком?
Э. Д.: Профессия не имеет значения. Они вдруг обнаружили друг в друге почти раритетную способность: их разговоры не касаются ни политики, ни финансовых прогнозов, которые он составляет… Они говорят на отвлечённые темы. И ловят безумный кайф от того, что можно не притворяться.
– Но всё же есть условности: они говорят о марках одежды или сыре горгонзола... Смогла бы она поддержать разговор, будучи врачом?
И. Б.: Дело в том, что моему герою в тот момент был нужен слушатель, психоаналитик. И он понял, что она тот человек, который может выслушать. И разве это зависело от её профессии?
Э. Д.: Они оба находятся в вакууме общения. Общаются или по служебным делам, или по телефону со своими «бывшими». Она устала от того, что её бывший Вася слова в простоте не скажет – находит подтычки, закавычки, восклицательные знаки, многоточия. И всё со знаком «минус» в её сторону. И его голос ей уже снится по ночам. И вдруг она слышит нормальный мужской голос. И плевать, о чём он говорит: о футболе, погоде, главное, что не о Пелевине, Сорокине, Монике Белуччи, а просто о чём-то настоящем.
– Вы бы полюбили женщину, которую сыграла Данилина? И мужчину, которого сыграл Баголей?
И. Б.: Ну конечно. Во-первых, она привлекательная, что он отметил сразу.
– Если бы ещё маску с лица сняла…
И. Б.: Да, «если бы ещё это у неё с лица смыть». Во-вторых, чувственная. В-третьих, она, как и мой герой, человек с тонкой кожей. Которому даже требуется моя защита.
Э. Д.: Я бы его полюбила за то, за что его бывшая любовница Катя держит при себе. За то, что он очень ответственный человек, то самое мужское плечо, на которое можно опереться, те самые руки, которые тебя обнимут и ты сможешь в них забыть о том, что существует мир, в котором страшно, холодно, где тебе так больно.
Вспомните этот мифический разговор в абсолютной темноте, когда она рассказывает, что её бывший любовник, ресторанный критик, ей постоянно звонит. И он вырывает у неё трубку из рук и говорит: «Больше не будет». Я в этот момент верю этому мужчине. И, конечно, если он с внешностью Баголея, так чего же не полюбить.
– Теперь блиц-вопросы. Вы болеете за «Манчестер Юнайтед»?
И. Б.: Мне нравится красивая игра. Я могу включить телевизор, и если меня захватит игра какой-то команды, то я за неё болею.
Э. Д.: Вообще футбол не люблю.
– Любите горгонзолу?
И. Б.: Я не знаю этот сыр.
Э. Д.: Про горгонзолу ничего не могу сказать – ни хорошего, ни плохого. Но козий сыр с бордо действительно очень люблю.
– Вам нравится Памела Андерсон?
И. Б.: Нет.
– А вам Джонни Депп?
Э. Д.: Да. И очень нравится тот плакат, который висит в моей квартире на сцене.
– Мечтаете иметь свою квартиру?
И. Б.: Конечно. Даже не квартиру, а домик на берегу моря. В Ялте.
Э. Д.: Я тут с Гошей соглашусь. Я бы хотела отдельную избушку – со всеми удобствами, конечно. И чтобы был свой двор, в котором было бы много цветов, и были какие-то уголки уединения, где бы я могла сесть под деревом, прислониться к нему спиной и подумать о большом и вечном.
– Хотели бы, чтобы вашими соседями были Данилина и Баголей?
И. Б.: У меня уже Григорий Анисимович (Григорий Аредаков – художественный руководитель Театра драмы. – Прим. ред.) – сосед! И не путайте профессию и жизнь. У меня же семья.
Э. Д.: Какие соседи, когда у меня отдельная избушка? Конечно, ничего против Гоши я не имею. Он настоящий друг, человек, на которого можно положиться. Мы так много лет работаем в этом театре, и ни разу не было, чтобы мы опускали глаза при встрече и не говорили: «Здравствуй».
– Где находится Катманду?
И. Б.: Это столица Непала.
Э. Д.: Я в Катманду не собираюсь, это его Катманду.
– Каков курс японской йены?
И. Б.: Японская йена во всяком случае стабильнее, чем рубль и американский доллар. Курс к рублю можно посчитать: это примерно такое же соотношение, как рубль к доллару, только в сто раз меньше.
Э. Д.: Это гениальные люди, которые знают про курс йены…
– Как вы относитесь к ресторанным критикам?
И. Б.: Я сам мог бы быть ресторанным критиком. Мне может что-то нравиться, что-то не нравиться. Но, думаю, моё мнение мало кого интересует в ресторанном бизнесе.
Э. Д.: Профессиональных критиков уважаю, суррогатных терпеть не могу. Их, к сожалению, становится всё больше и больше.
– Где всё-таки работает героиня?
Э. Д.: Я для себя решила, что она работает в редакции глянцевого журнала. Где бы она ещё могла познакомиться с ресторанным критиком?
– Кого можно считать лузером?
И. Б.: Людей завистливых в первую очередь. Если завидуют, значит, боятся, что не достигнут уровня человека, которому завидуют.
Э. Д.: Человек может быть внешне успешен, а внутри – полный лузер, если есть в нём некая червоточина, которая разъедает его нутро. Если человек не великодушен, не свободен, постоянно носит камень за пазухой, завистлив, как справедливо заметил Гоша, – для меня он по жизни лузер.
– Трудно ли вам говорить «Я тебя люблю»?
И. Б.: Я человек искренний. И мне – нетрудно.
Э. Д.: Нетрудно.
– Чей резиновый манекен вы бы хотели иметь дома для битья?
И. Б.: У этой резиновой груши такое выражение лица, что её можно представить кем угодно. Но я никого не хочу обидеть конкретно. Хотя такие встречаются.
Э. Д.: Я бы хотела иметь красивый манекен дома и каждый день наряжать его в красивые одежды. Когда я была маленькая, моя бабушка работала в ателье пошива одежды уборщицей. Всё моё детство прошло в этом ателье, где стояли грудастые или плоские, обтянутые серой тканью манекены.
Вот стоит манекен – болван болваном. А чудесные тёти, которые работали в ателье, наряжали это «серое» во что-то нарядное, и он оживал. Я тогда ещё поняла, что человек может оживить любой манекен своим талантом, своей фантазией, своими золотыми руками.
Поэтому я бы хотела иметь дома манекен не для битья. Пусть стоит для благих намерений. Конечно, иногда хочется врезать – но только не по манекену, а по тому, кто проявил себя не с лучшей стороны.