Михаил Авилов: В 90-е выжили те, кто не свинничал и не заказывал своих партнёров
Последнее десятилетие XX века оценивается современниками весьма противоречиво: кто-то называет его «проклятыми 90-ми», а кто-то, наоборот, вспоминает как период свободы и возможностей. В 2018 году станут совершеннолетними те россияне, которые 90-е не застали совсем. «Газета недели» попросила саратовского предпринимателя Михаила Авилова (владельца салонов «Villeroy & Boch» и «Телепорт»), который занимается бизнесом ещё с конца 80-х, развенчать мифы о том времени и заодно сравнить его с нынешним.
– Михаил Владиславович, бытует мнение, что чтобы разбогатеть в 90-х, нужно было обязательно нарушить закон или что-нибудь украсть. Это так?
– Совершенно не так. У каждого были свои 90-е. Те, кто по своей природе был «заточен» под бандита, занимались рэкетом. А те, кто под создание дополнительной стоимости – торговлей, логистикой, ноу-хау, да чем угодно. Конечно, очень многие состояния действительно начинались с приватизации, когда заводы и недвижимость продавались за бесценок – хотя и на это деньги сперва нужно было заработать. Но всё равно такой сценарий был совершенно необязательным.
По моим весьма субъективным ощущениям, где-то половина капиталов того времени была заработана вполне честным путём. К тому же сделать капитал – это одно, совсем другое – сохранить его и приумножить. Вот здесь уже воровство не поможет, это творчество и бизнес. С этим справились единицы, и сейчас эти люди числятся в первых сотнях «Форбс» (списке самых богатых россиян, регулярно составляемом журналом «Forbes». – Прим. ред.).
– Говорят, что 90-е были золотым временем для бизнеса, а сейчас всё наоборот. Это правда?
– Никогда не бывает ничего золотого. Всё всегда взвешенно. Конечно, в 90-е ты посадишь ветку – вырастет дерево. Потому что, во-первых, конкуренция была гораздо меньше, чем сегодня. Бизнес только появлялся, и он был очень простым: купил на одном конце Москвы за рубль – продал на другом за пять. Во-вторых, рынок тогда проглатывал всё: любую чепуху, даже дорогущие вещи. В стране был тотальный дефицит, деньги бегали за товаром. Помню, когда в 95-м мы начали заниматься мебелью, к нам приезжала фура, и мы продавали прямо с колёс, не занося в зал.
Сегодня это трудно себе представить: чтобы достучаться до потребителя, приходится прилагать огромные усилия, а это означает дополнительные издержки и уменьшение средств, которые ты можешь пустить на развитие.
Но при этом в 90-е были сумасшедшие ставки по кредиту: помню, «Сбербанк» выдавал займы под 360 процентов годовых, то есть под 1 процент в день. 240 процентов считалось уже верхом удачи. И если тогда было меньше налоговых проверок и контролирующих органов, то работали другие структуры, изымающие излишки – те же бандиты.
– Вы сами бандитам когда-нибудь платили?
– Нет, хотя сталкивался с этим регулярно. Во-первых, я не обладал настолько большим бизнесом. Во-вторых, у меня в этой среде были и остаются друзья детства, так что все вопросы мы решали по-другому. Если люди для меня что-то делали, в ответ я предоставлял им взаимные услуги, обходились без откатов и оплат. Бандиты ведь тоже были частью общества и быстро интегрировались в бизнес.
– А ваши знакомые предприниматели платили?
– Знаю, что некоторые платили, хотя лично я при этом не присутствовал. Но чтобы кто-то кому-то платил ежемесячно – об этом я даже не слышал. Понимаете, бандиты ведь тоже просто так не приходили. Они появлялись по каким-то наводкам: если ты где-то «накосячил», кого-то задел. Тогда с тебя уже могли спросить. А если ты нормально строил бизнес, уважительно относился к людям, на тебя никто не жаловался, ты не лез на рожон и не бычился – то какие к тебе могли быть претензии? Конечно, были и беспредельщики, но они быстро кончились, потому что на любой автомат находился свой пулемёт. Вся эта беготня с паяльниками очень скоро ушла в прошлое, вопросы стали решать более-менее вменяемые люди.
– А какие вопросы они решали?
– Например, есть спорная ситуация между двумя предпринимателями: кто-то кого-то обманул, неправильно понял, взял дополнительные обязательства и не смог их вовремя выполнить и так далее. Договориться между собой они не могут, а вопрос требует срочного решения. Тогда подключается третий арбитр. Государство в виде полиции и судов в то время занималось совсем другими делами и не принимало никакого участия в этих процессах. А природа же не терпит пустоты. Вот тогда и появились такие решальщики – иногда это были действительно бандиты, а иногда просто авторитетные люди.
– То, что в двухтысячных бандиты стали заканчиваться, – это связано именно с приходом Путина к власти?
– Мне кажется, здесь нет какой-то одной причины. Если рассуждать глобально: любой хаос стремится к порядку, а порядок – к хаосу. Хаос 90-х стремился к порядку, потому что в нём проще и понятнее жить. Но в идеальном состоянии система тоже не может долго находиться – и тогда порядок начинает разрушаться. Это движение бесконечно. Поэтому я не думаю, что уход эпохи 90-х был результатом конкретно чьей-то целенаправленной работы. Это произошло по целому ряду объективных и субъективных факторов.
Переломным моментом стал кризис 98-го года: наступило отрезвление, смыло пену, которая скопилась за все эти годы. И уже после этого началось какое-то вменяемое движение.
А когда пришёл Путин, действительно появилось ощущение, что у нас впереди что-то есть и за это стоит цепляться. Для бизнеса появилась новая формация – государство в виде регулятора. Решальщиков вытеснили люди в погонах. Стали лучше собираться налоги, вместо дикого рынка заработала бизнес-ткань, появилась какая-то деловая этика. Ведь в 90-е все ориентировались на ощупь. Никто не знал, что делать и как себя вести. Здесь потрогал – тебя ударили, пошёл туда. Выжили те, кто не свинничал и не заказывал своих партнёров. И не бегал по каждому поводу жаловаться бандитам.
– То есть приход Путина хорошо сказался на бизнесе?
– Изначально да. Начались более-менее вменяемые действия по наведению порядка в правовом поле, что всеми было воспринято позитивно. Путин с Кудриным (министром финансов России в 2000–2011 годах. – Прим. ред.) смогли провести очень удачную налоговую реформу. Ведь тот груз налогов, который нёс на себе бизнес, не позволял ему развиваться, поэтому предприниматели стремились уходить в тень. А реформа дала экономике мощный толчок – бизнес вышел из тени, повысилась собираемость налогов, у государства появился неплохой бюджет, стали выстраиваться общественные институты.
Хотя, конечно, есть здесь и большая заслуга золотого нефтяного времени (с 2002 по 2008 годы цены на нефть выросли более чем в пять раз. – Прим. ред.): это дало дополнительные сверхдоходы в бюджет, повлекло инвестиции в экономику и так далее.
– Когда начинать бизнес было проще: в 90-е или сейчас?
– С формальной стороны тогда и сейчас всё примерно одинаково. Вообще, в таком вопросе в первую очередь важен внутренний настрой человека. Это и есть самое сложное. Остальное уже детали. В два окна тебе надо обращаться за справками или в пять – это не принципиально. Если человек внутренне не готов к бизнесу, ему в любое время всё будет мешать. На самом деле это миф – что тогда было какое-то особое время возможностей. Возможности есть всегда, просто когда-то их больше, а когда-то меньше. И всегда есть люди, которые ими пользуются либо не пользуются.
В 90-е, например, совершенно отсутствовала нормальная работа чиновников. Сейчас в каких-то моментах бюрократию даже можно похвалить, а тогда чиновничий беспредел был такой, что будь здоров. Никто ничего не хотел делать, кроме как ради своего кармана. Зато в худшую сторону изменился уровень подготовки кадров. Сегодня он никакой. Люди, которые приходят на вакантные должности, элементарно не обладают грамотной речью. В 90-е школы и институты ещё давали какие-то базовые знания, а теперь, мне кажется, там этого просто не требуют.
– Если бы вам предстояло начать бизнес сегодня, а не тогда, вы бы сделали это?
– Если честно, я бы подумал. Очень крепко. Может быть, действительно чем-то другим бы занялся. Просто потому что в текущей экономической ситуации не вижу светлого горизонта. Время не то. Сегодня мы видим картину, обратную двухтысячным: налоги растут, инвестиции падают, бизнес схлопывается.
– А говорят, что российская экономика, наоборот, на подъёме. Президент недавно про это рассказывал...
– Сейчас смеяться буду. В каком месте она на подъёме? Лично я чувствую, что становится только хуже и хуже. Основное показатель экономики – это платёжеспособный спрос населения. Но пока он падает, и падает стремительно. Период, когда платёжеспособность была такой же низкой, я помню только в кризис 98-го. Но тогда у людей всё равно оставались сбережения, и уже в 99-м началось какое-то движение. А сейчас те, у кого остались деньги, просто их не тратят.
– Сегодняшний кризис, по вашим ощущениям, тяжелее, чем кризисы 98-го и 2008-го?
– Кризис 2008-го я даже как-то не заметил – были трудности, но не глобальные.
А вот с 98-м сложно сравнивать. Тогда все активы обесценились ровно в четыре раза, образовался экономический вакуум, никто не знал, что делать и что будет завтра. И это произошло одномоментно: просто раз – и всё, начинай с чистого листа. А сейчас идёт постепенное удушение – такая ползучая асфиксия. Чувство неопределённости и растянутости даже похуже, чем в 98-м. Вроде бы у тебя всё ещё что-то есть, и это работает, но дела идут всё хуже и хуже. Для того чтобы держаться на прежнем уровне, приходится прикладывать огромные усилия. Точек роста я не вижу, окончательное схлопывание может произойти очень быстро – в течение месяца-двух, и в этом состоянии мы живём уже долгое время.
– Так всё-таки хорошо, что 90-е ушли?
– Скорее, да. С одной стороны, то время вспоминается как действительно интересное. Это был период позитивных ожиданий. Всё росло, развивалось, кто-то постоянно чем-то занимался и всегда был на волне удивления: «Вот это они сделали, давай так же или по-другому!». С другой стороны, как-то мутно всё было. Мы жили одним днём и не знали, что произойдёт завтра. Утром ты уезжал из дома и не мог даже предположить, когда вернёшься. Можно было попасть под раздачу просто потому, что ты проходил мимо. Сейчас порядка всё-таки больше. Пускай даже этот порядок несовершенен и не всем нравится.