Перешли все границы

Соотечественников, решившихся на переезд за границу, становится всё больше. По последним данным Росстата, в прошлом году из России навсегда уехали 350 тысяч человек, что в 10 раз больше, чем, например, в 2010 году (учитывается только количество официально снявшихся с учета по месту жительства). Это миграционный рекорд за последние 16 лет. Основные направления для эмиграции традиционные – страны Евросоюза, США, Израиль. Примечательно, что некоторые государства принимают россиян особенно радушно.

«Хорошо там, где мы были»

Светлана переводит дух, усевшись поудобнее на сиденье плацкартного вагона. Только что вдвоем с мужем они внесли четыре огромные сумки – вещи первой необходимости. Провожать их некому – все дети и внуки уже уехали. Впереди предстоит дальняя дорога: от Павелецкого вокзала в Москве нужно добраться до Домодедово, потом на самолете до Новосибирска, а после пересадки – до самого Сеула. Виталий и Светлана Огай переезжают на ПМЖ в Южную Корею.

Светлана и её муж родились и выросли в Узбекистане в городе Андижан, там же познакомились и поженились. Их родители были депортированы туда с Дальнего Востока. Приморье их предки стали заселять еще во второй половине 19 века, спасаясь от голода, малоземелья и японских оккупантов. Корейцы, в отличие от китайцев и японцев, не сторонились русских, создавали сельские поселения и самозабвенно трудились в полях.

«А потом началась война, и Сталин сослал наших родителей в Узбекистан. Чтобы не путать с врагами-японцами», – объясняет, улыбаясь, Виталий Огай. «У нас была хорошая работа: я на самом крупном хлопчатобумажном комбинате Союза работала, муж на машиностроительном заводе. У нас квартира трехкомнатная была – жить было здорово! Так и прошла там молодость», – с ностальгией вспоминает Светлана.

В 90-е годы жить в национальной республике стало некомфортно. Родители и взрослые дети с собственными семьями разъехались по разным направлениям. Старшее поколение Огай осело в Украине на берегу Азовского моря.

«В России любят говорить: везде хорошо, где нас нет. А нам было хорошо там, где мы были», – отмечает Светлана. На украинской земле новоселы плотно занялись земледелием. О масштабах хозяйства можно судить из слов собеседницы: «У нас спрашивал один мужчина, сколько людей из деревень привезти. Я говорила: сто, сто пятьдесят – и столько привозил. Местные жители работали у нас в полях, мы платили им зарплату посуточно. Мало кто тогда платил наличными, а мы платили. Тяжело было, уставали, но урожаи собирали хорошие – земля там была добрая».

А потом Россия забрала Крым. На семье Огай это опять отразилось: как из Узбекистана они бежали в 96-м вместе с русскими, так им пришлось уезжать и в 2014-м. Проблема была в их российском гражданстве – украинские паспорта изначально было получить крайне сложно. Сын, живший в Саратовской области, пригласил к себе, а сам уехал в Южную Корею. Там же обосновались двое других детей Огай с семью внуками.

Сейчас, говорят попутчики, корейских плантаторов становится всё меньше – люди бросают свои поля и тоже уезжают в Страну утренней свежести.

В последние несколько лет правительство Кореи упростило условия для получения трудовой визы сроком от 1 до 5 лет, с правом последующей натурализации. Недостаток рабочей силы и демографический спад власти решили возместить за счет этнических корейцев с постсоветского пространства. Будущим согражданам предоставляют жилье и пособие и отправляют на курсы корейского языка.

«Корейский язык очень сложный. Всю жизнь говорили на русском, а теперь, в старость лет, изучать новый язык... – вздыхает Светлана. – Мы потому-то и язык родной плохо знаем, потому что родители с нами даже дома говорили на русском – хотели, чтобы мы быстрее ассимилировались».

Впрочем, кое-какие слова из бытовой лексики на родном языке Огай всё же знают. Но для жителей современной Южной Кореи диалект русских корейцев – словно церковно-славянский язык, безнадежно устарел.

Пока позволяют силы, старшее поколение Огай собирается работать. Пенсии в традиционном понимании не ожидается – по азиатской традиции, родителей в старости должны содержать их дети; у тех, кто позаботился заранее, есть пенсионные накопления.

Культура бюргерства

С семьей Поповых, о которой «Газета недели» уже писала ранее (см. № 33 (447), я познакомилась на борту самолета Берлин – Москва. Супруги собрались посетить родной город Караганду. В последний раз они были там девять лет назад.

«В Казахстане мы жили неплохо, грех жаловаться: у мужа работа в правоохранительных органах, я была воспитательницей в детском саду, четырехкомнатная квартира у нас была, дача. Но моя мама, немка Поволжья родом из Маркса, захотела по программе возвращения соотечественников уехать в Германию – и мы решили попробовать жить в новой стране. За себя могу сказать, что ни о чем не жалею! А вот у мужа ностальгия бывает, иной раз скажет: «Лучше б не переезжали!» Но мне кажется, это он сгоряча. Ты ведь не жалеешь ни о чем?» – Татьяна касается локтем своего супруга. В ответ он молча улыбается.

По приезде в Берлин Поповых, как и всех переселенцев, обеспечили жильем и социальным пособием, которого вполне хватало пусть не на роскошную, но на благополучную жизнь. Со временем Татьяна и Владимир нашли работу, а две дочери поступили в немецкие вузы и после вышли замуж за таких же русских немцев. Татьяна и дочери благодаря своим немецким корням смогли получить немецкие паспорта, а Владимиру придется довольствоваться только видом на жительство. Это значит, что вместо немецкой пенсии он скоро снова будет получать соцпособие – по расчетам семьи, от заграничных отпусков придется отказаться, а в остальном качество жизни пострадать не должно.

Собеседники вспоминают, что поначалу менталитет немцев казался им чуждым. «Чувствовалось, что в Европе слишком индивидуалистичное общество. Со временем я стала понимать, что в этом есть толк, – замечает Татьяна. – Например, к немцам просто так не завалишься в гости – нужно обговорить заранее время, постараться не опоздать, посидеть немного, да и разойтись – но это просто потому, что немцы бережно относятся к своему и чужому времени».

Татьяна добавляет, что это правило не распространяется на русскоязычную диаспору – мигранты из постсоветского пространства любят навещать друг друга. Татьяна с удовольствием принимала гостей у себя дома, по старинке накрывала хороший стол. Потом стала замечать, что гостеприимство в Европе не в пример Средней Азии обходится на порядок дороже... «Отсюда другой вывод: для нас, выросших в Советском Союзе, скупость, конечно, отрицательная черта, но для европейцев расточительство – крайняя глупость».

«Как-то к дочери пришел друг, достал донер (турецкая шаурма, разновидность фастфуда. – Прим. ред.) и съел. Дочь обиделась: почему он не поделился, не купил два? В Казахстане так не принято, а в Германии – нормально. Каждый особо не заморачивается и ест, что и когда ему нравится», – делится еще одним наблюдением жительница европейской столицы.

Земля обетованная

Последняя героиня хорошо знакома нашим постоянным читателям. Фотокорреспондент «Газеты недели» Вера Салманова чуть больше года назад вместе с супругом переехала в Израиль. А недавно из центра страны они перебрались на север, в небольшой городок Маалот в двадцати километрах от Средиземного моря. Местность здесь горная (Галилейские горы), рядом находится древняя крепость крестоносцев Монфорт, да и сам город – будто из прошлого столетия.

«Маалот – город для пенсионеров, тех, кто хочет отдохнуть от суеты. Здесь нет дорогих отелей и ресторанов, нет клубной жизни и тусовок до утра – молодежь старается отсюда уехать учиться в крупные города», – рассказывает наша бывшая коллега. Зато, как следствие, цены на жилье здесь в два раза ниже, чем в центральной части страны. Впрочем, жилищный вопрос остро не стоит – по условиям программы репатриации государство оплачивает им трехкомнатную квартиру и коммунальные услуги до тех пор, пока новые соотечественники не встанут на ноги и не найдут работу.

Минус у Маалота тоже имеется – не так просто обстоит дело с трудоустройством. «Мой муж программист, но от программистов старше сорока стараются тут избавиться – нужны молодые мозги. А я изначально была готова, что моя карьера в медийной сфере может быть завершена в связи с переездом», – отмечает Вера. На данный момент она нашла подработку – по два часа в день ухаживает за бабушкой.

«Живем по средствам, но это не значит, как в России, считать копейки – на отдых не откладываем, но в следующем году собираемся приехать в Россию. В еде ограничений никаких нет. Ни разу не покупали здесь красную или черную икру – но черную-то я и в Саратове никогда не покупала, а красную, если захочется, могу себе тут позволить. Но можно купить разное мясо; много овощей и фруктов, и всё очень дешево. Сезон персиков сейчас заканчивается, начинается сезон цитрусовых и авокадо. В последнее время полюбила чай мате с миндальным молоком», – описывает свой быт Вера.

На магазинах и общественных заведениях часто делают вывески на русском языке, а на улицах повсюду можно услышать русскую речь. Правда, как отмечает собеседница, если понадобится помощь врача или услуги госслужащего, то почти наверняка он будет знать только иврит. Репатриантам оплачивается посещение языкового курса начальной ступени, который длится пять месяцев. Вера и её муж собираются продолжить изучать иврит – теперь уже за символическую плату в 300 шекелей (около 5 тысяч рублей). Без скидки обучение стоит почти в 10 раз дороже.

На вопрос, как переосмысливает свой переезд спустя год жизни в Израиле, Вера отвечает однозначно: «Не жалею. Скучаю по Саратову, своим коллегам и друзьям. Но не жалею!»