Куриный Метрополис

Недавно я вернулась из Берлина, наполненная тягостными думами о загнивающей Европе, мучающейся из-за российских санкций. Тяжело приходится бедолагам, которые сами вынуждены давиться своими колбасами и заплесневевшими сырами, запивая вредным пивом. Немного помогла им. Вернулась к родным березкам – заглянула в холодильник и шкаф, догрызла последний сухарь... «Надо опять устраиваться на работу», – подумала я, почесав затылок.

Новую работу я искала недолго. Мое внимание привлекла картинка деликатесов на остановочном павильоне – колбасы, котлеты, кебабы, румяные цыплячьи тушки. В животе жалобно заурчало. Присмотрелась – написано, что в связи с расширением комбинату требуются грузчики, распиловщики, формовщики полуфабрикатов, обвальщики тушек птицы, насадчики шаурмы и другой рабочий люд.

Я позвонила по указанному номеру, явилась на собеседование и уже следующим ранним утром неслась в переполненном производственном автобусе на работу.

Фейсконтроль

Два автобуса из разных частей города отправляются в семь утра. Для того чтобы вовремя добраться до остановки, мне нужно проснуться не позже половины шестого. Рабочих вывозят за город на предприятие среди пустыря вдали от автомобильных дорог.

Высадившись, огромная толпа (около 150 человек) докуривает последние сигареты и пытается войти через пропускной пункт.

– Так, тебе чего надо?

– Я расчет получить, – отвечает парнишка дородной вахтерше.

– А сюда-то чё пришел? Я не рассчитываю.

– Но мне надо в отдел кадров...

– Вот и иди в отдел кадров, а я тут не рассчитываю! – брюзжит охранница с видом директора комбината, но в итоге, как всемогущий Зевес, нажимает на кнопку, открывающую турникет.

В их рядах прибыло

Меня и двух мужчин, тоже пришедших на работу впервые, уводят в кабинет менеджера отдела кадров. Ольга Николаевна, дама с яркой бижутерией и, по-видимому, незамужняя, понизив голос до ледяного шепота и поочередно посмотрев каждому из нас в глаза, сообщает: «Хочу предупредить вас, что работа тяжелая. Это пищевой комбинат – а значит, сырость, грязная одежда, запахи, шум. Тяжелый труд. Вы готовы на это?» – по-мефистофельски заговаривает наша нанимательница. Добившись единодушного поддакивания, она рассказывает про условия труда.

Пять дней в неделю мы должны прибывать на рабочее место и трудиться с 8 утра до 18 вечера. Питание и корпоративный транспорт предоставляются. Есть два перерыва – полчаса на обед и 15 минут на перекур после обеда. Заработная плата – 17–22 тысячи рублей в зависимости от занимаемой позиции. Прогул одного рабочего дня – штраф 3 тысячи. Появление на работе в нетрезвом виде – штраф 5 тысяч. Если новичок отработает меньше трех смен и уволится, его не рассчитают. Санитарную книжку «помогут сделать», а приступить к работе нужно уже прямо сейчас.

Когда подписи поставлены в нужных местах, появляется мужчина с горой униформы. На ноги надеваются белые сапоги (мне они достались почти новые); из одежды – поварской чепчик, голубые брюки и рубашка, которая была когда-то белой, а теперь расплылась в едином сером пятне. Для защиты выдаются водонепроницаемые нарукавники, две пары перчаток (резиновые поверх тканевых) и тяжелый белый, плохо пахнущий фартук от шеи до пяток. Парни, вдохнув, откашливаются. «Как устроитесь, выдам вам новую одежду. А пока это носите», – говорит наш стилист.

Мы возвращаемся после переодевания, разглядываем друг друга в этой странной униформе и начинаем хохотать.

Мои напарники претендуют на должности грузчиков. Опыт работы у них есть: Александр носил диваны на мебельной фабрике, Андрей разгружал брусья на дачах. Первого отправляют в отдел рубки, второго – в «отдел маринада». Мы ему немного завидуем – там, нам кажется, работать вкуснее.

Смерив меня пренебрежительным взглядом, Ольга Николаевна шипит сквозь зубы:

– Я даже не знаю, куда тебя поставить...

– А в чем проблема? Я к любому труду готова, не брезгливая. Единственное – если требуется много силы или нужно поднимать тяжести, то могу не осилить.

– Там везде тяжелый физический труд, везде! Тут твое «не могу» никто слушать не будет!

Я попросилась на формовку полуфабрикатов – лепить котлеты мне показалось наиболее романтично, но меня определили тоже в отдел рубки, объяснив, что там легче.

– Антон Антонович, вот женщина к вам новенькая идет, заберите её, – защебетала Ольга Николаевна в трубку. Через минуту пришел мастер и забрал меня в подземный мир предприятия.

Восемь часов плывущих крыльев

Спускаешься по лестнице в подвальное помещение, перекидываешь прозрачную пленку. В ноздри врезается резкий неприятный запах, который сложно описать – такое вот «приветствие» для новичка. Через минуту уже привыкаешь и больше не замечаешь этот «аромат».

В цехе рубки повсюду бегут белые конвейерные ленты, шумят центрифуги и прочие агрегаты. Рабочие, все в одинаковой белой одежде, поднимают на нас глаза и сразу возвращаются к своим делам. На одном участке женщины, обступив конвейерную ленту, быстро чиркают ножом куски куриного мяса. На другом участке мужчины хватают куриные тушки, крутят их вокруг вращающегося диска – за 10 секунд курица разделана на части, которые плывут по конвейеру вниз. Туда-сюда снуют грузчики, вовремя поднося и заменяя переполненные емкости.

Меня приставляют к конвейеру на участок сортировки к компании пяти женщин. «Тут дело несложное: главное – работать быстро, во-вторых, правильно отделять хорошие куски от плохих», – дает указание мастер и отпускает с богом. Напоследок просит крайнюю девушку показать, что нужно делать. «Отбирай крылья», – коротко бросает она.

Разобраться в деле несложно. Каждая из работниц занимается отбором отдельных частей цыплят: кто-то скидывает с ленты в большие контейнеры только окорока, кто-то крылышки, кому-то достаются спинки или шкурки (их кладут в фарш). В конце на ленте остаются только мясистые грудки, которые отправляются в машины, кромсающие их на куски. Лента несется так быстро, что нужно, не отвлекаясь ни на секунду, обеими руками швырять куски по сторонам. Чуть замешкаешься – твоя добыча уплывет прочь, и женщины, стоящие в ряду после тебя, должны будут подчищать за тобой ленту. Коллега сделает замечание, что нечего, мол, зевать.

Другая сложность – в том, как отличить фиолетовые крылышки от просто синих. Их нужно сортировать по разным контейнерам, но уловить градацию оттенков не так уж просто.

Никто между собой не разговаривает, только перекидываются фразами по рабочим вопросам – нет ни секунды свободного времени. Труд монотонный, унылый, но требующий высокой концентрации, внимания. Сначала начинает кружиться голова от этих бегущих без конца куриных кусков на конвейере, а потом ощущаешь себя придатком этих гудящих машин. В этом Метрополисе нет ни мыслей, ни чувств, только одинаковые ритмичные быстрые движения. А всей этой системой управляет Молох, требующий всё новых и новых человеческих жертв – мне он представляется чудищем с телом курицы-гриль.

Кто работает, тот ест – но очень быстро

К 12 часам лента, наконец, замедляется. Рабочие снимают свои перчатки, тяжелые белые фартуки с прилипшими куриными жилками и отправляются в столовую.

На первое – подкрашенная желтоватая водица с плавающими листиками капусты – сказали, что это щи. На второе – котлета и безвкусная пшеничная каша на воде. Из напитков – бледная сладкая вода – возможно, это компот. Рабочие быстро пережевывают обед и уходят.

Маленькая женщина, сидящая по соседству, смотрит на мои недоеденные тарелки и тихо спрашивает: «Ты что, новенькая? Хлеб спрячь в тарелку из-под супа, сверху положи плоскую тарелку – поварихе не нравится, когда не доедают. И еще: никогда не клади стакан на тарелки, а неси его в другой руке – наверно, им не нравится, что дно стакана пачкается», – советует мне собеседница.

Когда я возвращаюсь в цех, некоторые уже приступают к работе. Заметив мой интерес, та самая маленькая женщина из столовой, вместе с другими отделяющая куриное мясо от костей, вопрошающе закидывает голову. Я с улыбкой пожимаю плечами – мол, просто интересно. Из-за шума не слышно, что она кричит, но с рассерженным видом она тычет пальцем мне в направлении конвейера, где мои коллеги уже приступили к работе – раньше окончания перерыва.

За работой я спрашиваю у соседки, нужно ли отпрашиваться в туалет. «Не нужно, – отвечает Марина, женщина лет пятидесяти. – Но если ты сейчас уйдешь, кто будет за тебя делать твою работу?! В туалет нужно ходить только на перерыве, а он будет в три часа. Сможешь дотерпеть?» – задала коллега риторический вопрос. Я посмотрела на часы – время 13:20, и стала торопить минуты.

К трем часам конвейер замедлил свой ход. Марина тихонько шепнула мне на ухо: «Можешь идти куда хотела». Я на радостях сбрасываю с себя грузный и грязный фартук, когда вдруг слышу: «Куда ты пошла?! Мы еще не закончили!» Девица из нашей группы громко возмущается моим столь ранним уходом с рабочего места – начинается перепалка, остальные явно не на моей стороне. Я снова надеваю фартук и продолжаю работать. «Надо было незаметно прошмыгнуть», – сочувственно замечает Марина.

Слишком много вопросов

Чувство коллективизма, ответственность и трудоголизм на этом предприятии, с одной стороны, вызывают восхищение. С другой стороны – становится немного жутковато. Люди не улыбаются, разговаривают только во время перерыва, держатся друг с другом на дистанции.

Никто не делится информацией, которой не стоит делиться (возможно, есть соответствующий корпоративный регламент). Я еще не удивилась, когда спросила одного мужчину, какие другие цеха есть на этом предприятии, и он очень быстро, будто на автомате, ответил «не знаю». Но когда я уточнила у своей соседки, которая проработала здесь уже несколько месяцев, какая зарплата у сортировщиц (обещали около 17 тысяч), её ответ «не знаю» казался уже не столь искренним. И конечно, никто из пяти опрошенных мной людей так и не сказал, что это за отвратительная рыжая субстанция, в которой мы ковырялись в конце рабочего дня.

Да, когда наш конвейер перестал крутиться, мы всей гурьбой отправились в соседний цех помогать другой бригаде. В огромных квадратных ваннах плавали куски куриного филе в маслянистой оранжевой жидкости. Мы вылавливали эти куски и раскладывали, как пирожки, на дно контейнеров. Для чего это нужно? «Мы просто работаем молча и ни о чем не спрашиваем», – ответили мои собеседники, намекая следовать их примеру.

Найдя свободную минуту, я полезла за телефоном. «Здесь снимать нельзя!» – заорали в один голос сразу несколько человек. Ткнули пальцем на предупреждающее объявление на стене, которое я и вправду не заметила. «За это тебя сразу же уволят! Тут везде скрытые камеры. Ты уже сделала какие-то фотографии?!» – гневно спросила одна женщина, готовая в случае необходимости собственноручно обезвредить и уничтожить опасный контент.

Маринование с иглоукалыванием

С трудом отмыв свой фартук, перчатки и сапоги, я с радостью скидываю с себя эту униформу. На пункте пропуска охранники внимательно изучают внутренности моей сумки – вдруг прихвачу с собой окорок или вон тот кусок в омерзительном рыжем соусе?! В пять минут седьмого я выбегаю за ворота – а автобусов всё еще нет. Холодный осенний ветер обдувает сиротливые фигурки ждущих работников.

Если становится совсем холодно, можно зайти в крохотный фирменный ларек предприятия и встать в очередь; там по вполне рыночным тарифам можно приобрести птицу и полуфабрикаты, которые рабочие сами же произвели. Собственно, вся дневная выручка ларька делается за один час с 18 до 19.

– Ну, много кур порубила? – обращается ко мне знакомый Андрей, вместе с которым я трудоустраивалась утром. Я расспрашиваю его, каково это – работать на маринаде. – Да ничего сложного: переворачиваем куски и обкалываем их.

– Обкалываете?!

– Ну да, водой – для придания веса. Тонн десять, наверно, сегодня влили. Надавливаешь так на середину мяса – а оттуда прям фонтан хлещет. А потом – сразу на заморозку. Что ты хочешь, это даже по закону разрешено, говорят.

– А почему этот отдел называется «маринадом»?

– Не знаю, может, для прикрытия, – пожимает плечами Максим. Возможно, встреть я его в следующий раз, он уже не был бы столь откровенен.

Автобусы приехали за нами в 19:10. В центре города мы будем не раньше половины девятого. На мои замечания, что у водителей налицо проблемы с пунктуальностью, коллеги поясняют: «Пока последний рабочий не закончит, не уезжаем. Иногда бывает, что и до девяти тут стоим, ждем». И тут мне приоткрылся хотя бы один секрет – почему люди здесь относятся друг к другу не столь радушно, но самоотверженно помогают.