Пчёлы в законе

Вот не люблю я этого, категорически не люблю! То есть ты что-то делаешь, стараешься, увлекся так, что не замечаешь ничего вокруг себя, и тут голос из-за плеча:

– Ты, дед, никак столяром стал?

И я, естественно, попадаю себе – в который уже раз – молотком по пальцу и выражаюсь вполне определенно.

– Фи, как некультурно, – сморщился внук.

– Как умеем – так и говорим, а ты где пропадал, почему не мог к деду заглянуть?

– Я к тебе заходил, – быстро ответил внук, – в воскресенье два раза, только тебя дома не было. Чем занимался, если не секрет?

– Я в выборах участвовал, весь день был занят.

Внук пододвинул ящик, что у меня вместо скамейки, уселся и говорит:

– Ну, рассказывай, люблю рассказы о мелком жульничестве.

Сараев в рамке

– Вовсе это не жульничество, – обиделся я, – а тяжелая работа. Суди сам: сначала к свекрови Петровича с урной пришли, а она уже год как себя не помнит. Помог, проголосовал за неё и еще за двух старух. Потом пошли с урной к старухе Матросовой, чтобы она тоже проголосовала как надо. Старуха – собака вредная: принялась артачиться, мол, буду за Жириновского голосовать. Так мужик, что с урной был, как прикрикнул: «Я тебе, старая, дом спалю»! Она сразу и угомонилась. Потом еще по участкам бегал, там два бюлллетня опустил, там – четыре.

– Бюллетеня, – поправил меня внук. – Значит, как мог искажал результаты голосования. За это, между прочим, статья полагается – до четырех лет.

– Вот только пугать меня не надо, – отрезал я, – меня наблюдатели не напугали. (Только это была не совсем правда, наблюдатели в этом году попадались злые, что твои собаки, прилипчивые, как клещи. На одном участке за руку схватили, еле вырвался, спасибо, полицаи помогли.) И потом, – продолжил я, – товарищ Точилкин Павел Геннадиевич сказал, что нарушений не было, а если и были – то незначительные и они ни на что не повлияли.

Внук внимательно посмотрел на меня, а потом сказал, нисколько не стесняясь:

– Это твой товарищ Точилкин человек незначительный и ни на что не влияет. Что-то подсказывает мне, что засиделся он на своей должности.

– Да ты что?! – закричал я. – Он столько лет на своем посту...

– Под статьей ходит, – перебил меня внук, – и называется та статья 142 прим – искажение итогов голосования.

Повисла нехорошая, гнетущая пауза, и чтобы разрядить её, я спросил:

– Ты где пропадал, загорел дочерна, опять на моря заграничные мотался?

– Нет, дедушка, я – патриот. С друзьями по Волге до Астрахани плавали. На катамаране, – добавил он непонятное слово. – На вот, возьми, – он полез в рюкзак и достал связку воблы. Рыба была прекрасна, солнце просвечивало сквозь рыбьи спинки, я невольно сглотнул слюну и спросил:

– А на пиво? Сам же знаешь, вобла без пива...

– На пиво тебе избирком даст! – отрезал внук. Я обиделся. Однако внук моей обиды предпочел не заметить.

– Старый, а ты кому рамку сколачивал?

Пришлось, проглотив обиду, объяснить:

– Знаешь ведь, что товарищ Сараев больше не руководит нашим городом?

– Слышал, попёрли его, – подтвердил внук.

– Не попёрли, – тут же поправил я его, – а сам изъявил желание. Хотя тут соглашусь с тобой, без вмешательства со стороны не обошлось. Тут такое дело, – я понизил голос и огляделся по сторонам, – есть такое мнение, что огромные успехи нашей области кое-кому в Москве пришлись не по душе. Цепляются к каждой мелочи. Вот товарищ Сараев и решил принять удар на себя. Знаешь, как в войну: «Вызываю огонь на себя». Герой он.

Внук захохотал в голос.

– Герой! Видали мы таких героев. Не знаешь, где его блиндаж, в котором он окопался, не в Испании ли, часом?

Про блиндаж я ничего не понял, но товарища Сараева решил отстаивать до последнего.

– При нем какой порядок был. На голосовании на всех участках одинаковые результаты, никакой отсебятины. Деревья обрезали...

– И пилили, – встрял внук.

– Что пилили, – не понял я, – деревья?

– Сам ты как дерево, – вдруг нагрубил внук, – бюджет они пилили, одни опилки остались.

И тут же спросил:

– Так это ты для Сараева рамку колотил? Брось, я тебе в магазине готовую куплю. Да не одну, они, чувствую, тебе еще пригодятся.

Ландо и лубрикант

Сидели молча. Я разглядывал ушибленный молотком палец, внук смотрел на небо, будто в первый раз увидел. Ничего особенного там не было, только ветер гнал куда-то облака.

– И Ландо, – неожиданно прервал он тишину.

– Что Ландо, – не понял я, – какие вопросы у тебя к Александру Соломоновичу?

– Вопросов у меня к нему давно нет, а вот рамочку под его портрет я бы на твоем месте заготовил.

– Не дождешься, товарищ Ландо вечен! – отрезал я, – к тому же от него каждый день исходят полезные инициативы. Вот надысь предложил переименовать Энгельс в Энгельс-Покровск. Стало быть, чтобы и старое было, и новое.

– Хитро, – одобрил внук, – но недоделано. Надо посмотреть, что бы еще можно придумать. Вот Пугачев, город Пугачев, в честь разбойника назвали. Но люди привыкли. Надо ему вернуть старое название и новое оставить. Будет Пугачев-Николаевск. И Наташу Поклонскую заодно порадуем. Калининск-Баланда, Красноармейск-Бальцер. Но надо в будущее смотреть. Лови, дед, идею – Хвалынск-Володинск.

– А Валерь Василич, наш дважды народный губернатор? – решил уточнить я.

– Спасибо за подсказку. Пусть будет Хвалынск-Володинск-Радаевск. Пиши, дед, челобитную в инстанции, пусть за тобой будет право авторства.

– Напишу, – согласился я, – отчего же не написать, идея правильная и звучит красиво – Хвалынск-Володинск-Радаевск. А еще, – вспомнил я, – к товарищу Ландо постоянно обращаются всякие граждане, чтобы он им помогал. Вот недавно обратились к нему православные с просьбой, чтобы он издал закон.

– Он уже и законы издает? – уточнил внук. – Ситуация прогрессирует. Альцгеймер где-то рядом. Так о чем закон?

– Ты же мне сказать не даешь, перебиваешь всё время. Закон о том, чтобы запретить продавать эту, как её...

Я мужик взрослый, видавший, как говорится виды, но есть вещи, о которых я не могу говорить, тем более с родным внуком, ведь я его мальцом помню. Ну никак не мог я подобрать слова. А внук теребил:

– Что ты, дед, слова не можешь выговорить, о чём речь идет?

– Ну это, когда эти, которые «голубые», перед тем как... себя смазывают вот этой гадостью...

– Лубрикант, что ли? – спросил внук и, видя, что я по-прежнему не понимаю, уточнил:

– Анальная смазка?

– Ну да, – вздохнул я с облегчением, что не мне пришлось произносить эти похабные слова.

– Понятно, а Ландо тут при чем, почему к нему обратились? – во внимании внука мне почудился нехороший интерес.

– Потому что Александр Соломонович во всех областях специалист.

– В вопросах анальной смазки тоже разбирается? – переспросил внук. – Интересные у вас тут дела.

Хана старухе Матросовой

Мы снова посидели молча, внук опять мечтательно смотрел на небо, потом спросил:

– Другие хорошие новости есть, ну кроме Ландо с лубрикантом?

– Есть, как не быть. Мы же на территории лидерства живем, в стране, встающей с колен. Хорошая новость, например, в том, что старухе Матросовой пришла хана!

– Померла что ли? – встревожился внук.

– Хуже! Заметил её сам Владимир Владимирович и повелел, чтобы все вредные старухи, торгующие редиской да укропом, теперь вставали на учет и платили налоги. Я и сам на неё писал куда надо.

Внук поморщился. (От редакции: Евдоким, видимо, имеет в виду предложение Владимира Путина регистрировать дачников, продающих свой урожай в качестве индивидуальных предпринимателей.)

– Старуха жадная, налог платить не будет, а торговать своим укропом ей теперь не позволят. Здорово сработано! – продолжал радоваться я.

– Чего ж в том здорового? – поинтересовался внук. – Люди укропа с редиской не купят, старуха пару сотен к пенсии не прибавит. Кому от этого хорошо?

– Да всем! – решительно отрезал я. – Не жили хорошо, не хрен и начинать. Вдобавок старуха жадная, никогда в долг не давала, идите, говорит, работайте. Теперь сама будет в долг просить!

– Ты дашь ей в долг? – спросил внук.

– У меня-то откуда, сам знаешь, как живу.

– Знаю-знаю, но в целом ты, конечно, прав, дед, это, несомненно, хорошая новость.

Было приятно, что даже мой внук, вечный спорщик, либерал и диссидент, согласился, что наши с Владимиром Владимировичем инициативы полезны для страны. И в этот торжественный момент прямо на нос мне села большущая синяя муха.

– Кыш, зараза! – смахнул я вредное насекомое. – Вот погодите, будет и на вас управа, специальный закон.

– Какой закон? На мух?! – встрепенулся внук.

– Невежа ты. Пока только на пчел будет. Товарищ депутат Белоус Вадим Владимирович так и сказал, – я заглянул в заветную тетрадку: «Хотел бы обратиться к теме пчел. До сих пор эти насекомые летают, не имея закона, регламентирующего их деятельность. Надеюсь, законодательный процесс в этом вопросе будет завершен, что принесет несомненную пользу не только пчелам, но и людям». Уловил? А там, где пчелы, там и мухи и прочие тараканы.

– Да, дед, замечательную жизнь вы придумываете. Представляешь: летят пчёлы от цветка к цветку и жужжат: «Да здравствует наша Госдума»! Возвращаются в ульи и гудят: «Слава товарищу Володину!». Красота!

И вдруг спросил:

– Ты чего босиком?

– Тут такие дела, – начал объяснять я, – Владимир Владимирович повелел собирать с обуви утильный сбор...

– Утилизационный, – поправил меня внук.

– Один хрен. И все на поселке говорят, что обувка подорожает. Вот я и решил поберечь свои сапоги и галоши. Пока тепло – босым похожу, там, может, лапти сплету или из камеры автомобильной галоши нарежу. Камеру старую мне Петрович обещал.

– Это тоже хорошая новость? – спросил внук.

– Не очень, – согласился я, – но когда живем в кольце врагов, каждая копейка важна на оборону и строительство моста в Крым, а мы уж перебьемся как-нибудь.

– Может, тебе ботинки купить? – посмотрел на меня внук с участием. – А то перерастет твой патриотизм в ревматизм.

– Мы должны быть готовы к любым лишениям ради светлого будущего, – начал я, но внук перебил:

– Смотри, ногу не порань. У тебя во дворе столько хлама. Еще на скрепу какую наступишь.