О делах наших скорбных
«Я знаю умом, что вокруг нет ни льдов, ни метелей,
Но я по горло в снегу, глаза мои не видят весны».
Борис Гребенщиков «Любовь во время войны»
Три истории – мальчика, режиссера, библиотекаря. О первых двух говорили много, о третьей истории – бывшего директора Библиотеки украинской литературы Натальи Шариной, уже стали забывать. Мы напомним, но несколько позже. О чем все эти истории? Несмотря на некоторые различия, они об одном – о бессилии человека перед правоохранительной машиной и о безразличии. Да, мне могут возразить, что и обыск у режиссера Кирилла Серебренникова, и задержание десятилетнего Оскара вызвали широкий резонанс. Соглашусь, резонанс был, мальчика даже у Малахова показывали, а по казусу Серебренникова высказались многие деятели культуры. Но где шанс, что этих выступлений будет достаточно, чтобы подобное не повторилось? Нет тому никакой гарантии.
Просил ли мальчик? И так ли это важно
Среди многочисленных приемов пропаганды и контрпропаганды на одном из первых мест простой, но эффективный метод. А именно – переключение внимания аудитории. Как пример: министерство экономики предполагает, что в ближайшие годы пенсии россиян не вырастут. О чем говорит президент? О том, что пенсионерам надо помочь? Нет, о русофобии, «захлестнувшей некоторые страны». То же – понятно, в меньших масштабах – произошло в истории мальчика с Арбата. Нам представляется, что не так уж и важно, просил ли он деньги или нет. Кстати, доказательств факта попрошайничества предъявлено не было. Куда важнее то, как с десятилетним ребенком обращались полицейские. Хотя даже в этом случае у полицейских нашлись защитники. Вот некий адвокат объясняет «МК», что никакого задержания не было, потому что по закону несовершеннолетних не задерживают. А имело место сопровождение мальчика в отдел полиции. Многие видели, как происходит такое «сопровождение»: мальчик в истерике, его мачеха в истерике, пацана силой запихивают в машину. Адвокат меланхолически дополняет свой комментарий: «ни дубинки, ни спецсредства не использовались».
Следом за дело принялись некие анонимные комментаторы из интернета. Выяснилось, что папа мальчика якобы приехал из Киева, что, по всей видимости, само по себе должно быть преступлением. Еще отец мальчика вроде бы помогал Навальному, а это уже рецидив.
И тут в битву вступили общественники. Вообще надо заметить, это такой парадокс: гражданского общества в стране нет, но общественников – членов разных палат и комиссий – великое множество, Простите за грубость, но плюнуть некуда – попадешь в общественника. Вот и известная в прошлом певица Диана Гурцкая в общественной палате страны руководит комиссией по охране (кажется, так) материнства и детства. Понятно, что она не смогла остаться в стороне.
«Сейчас развернута какая-то дикая травля полицейских, забравших ребенка с улицы. Считаю, что их действия оправданны. То, что он декламировал Гамлета, а не держал табличку о спасении жизни больной матери, ничего не меняет. Напомню, что действующий Уголовный кодекс предусматривает ответственность за вовлечение несовершеннолетних в бродяжничество и попрошайничество».
Есть еще одна организация – общественная наблюдательная комиссия. По идее, она должна контролировать правоохранительные органы, чтобы они совсем уж не скатились в беспредел. Правда, в ОНК набирают по большей части бывших сотрудников, понятно, на чьей стороне они оказываются. Вадим Горшенин, глава ОН Москвы: «Ощущение стада после раскрутки истории с задержанием мальчика на Арбате останется надолго. Стада и тупизны. Послушайте, мальчика задержали, потому что он пел, зарабатывая деньги. Все, кто отстаивает право ребенка и его родителей зарабатывать таким образом, могут принадлежать только к категории лиц с уголовными понятиями».
Поняли, зеки? Молчать-стоять-бояться!
Ну и в обязательном порядке надо поговорить о провокациях. Мы ведь живем в такие сложные времена, когда нам постоянно устраивают провокации. Мы на них, конечно, отвечаем должным образом: руки крутим, в автозаки бросаем, а они никак не унимаются. Первым о провокации заговорил большой чин из ЕР Сергей Неверов. Дескать, не случайно там оказалась либеральная журналистка Люся Штейн, а «сопровождение мальчика» было заснято на десятки айфонов. Господину Неверову в его рублевском далеке не дано знать, что Арбат многолюдная улица. По ней среди прочих граждан ходят журналисты, а заснять что-то необычное на свой телефон – любимое занятие россиян. Помочь – далеко не всегда, но снять и выложить в сеть – обязательно. Но по версии Неверова получается, что злокозненные либералы нарочно дожидались, пока появится наряд полиции, подставили мальчика и расчехлили свои камеры. Да, глубокое знание жизни у секретаря ЕР.
История вроде завершилась хорошо. Мальчика отпустили, перед отцом извинилось ГУВД Москвы. Неясно только, что будет с административными делами по ст. 318, сгоряча заведенными СК против мачехи Оскара и журналистки Люси Штейн. Впрочем, несколько позже у этой истории появилось неожиданное продолжение. Заместитель министра МВД Игорь Зубов на заседании комитета Совета Федерации по обороне и безопасности предложил ввести «презумпцию доверия полиции». «Презумпция доверия» подразумевает, что действия полицейских «априори считаются правомерными». Если же полицейский поступил неправильно или превысил полномочия, то его действия должны доказываться позже «в судебном или ином порядке». По его словам, если сотрудники правоохранительных органов предъявляют свои законные требования, то «любой гражданин обязан их исполнить. Это должно быть в крови каждого человека». Изумительная идея, только вот слова о крови каждого человека настораживают.
Дела работников культуры
О деле режиссера Кирилла Серебренникова написано и сказано так много, что нет необходимости вдаваться в подробности. Но есть несколько нюансов. Если Серебренников – свидетель, то зачем приходить к нему с обыском и в сопровождении ОМОНа? Понятно, что омоновцев в стране так много, что надо бы найти им хоть какое-то дело. Но свидетелей принято приглашать повесткой. Понятно, что акция носила характер устрашения. Кто же хотел напугать всемирно известного режиссера? Политолог Станислав Белковский уверен, что за всей этой историей стоит министр культуры Владимир Мединский. Понятно, Мединский патриот, каких поискать, Серебренников либерал, и поставленные им спектакли не могут нравиться министру. Далее, – рассуждает Белковский, – скоро отойдет от дел руководитель МХТ Олег Табаков. Серебренников – его любимый ученик. А вдруг МХТ попадет в руки ненадежному человеку, вдруг Серебренников будет там ставить вольнодумные пьесы, а исторические трагедии по текстам Мединского ставить не будет? Пуганем-ка мы его, вдруг за границу уедет? Примечательно, что сам министр на вопросы о Серебренникове отвечать не желает, лишь раз бросил о деле: «Там не всё так просто, как кажется».
О Наталье Шариной – бывшем директоре библиотеки украинской литературы, вспомнили совсем недавно. Дело в том, что при конвоировании в автозаке она сломала позвоночник. Нет – никакого насилия, автозак тряхнуло на кочке, и сидевшая на железной скамье женщина получила компрессионный перелом. Но вопрос здесь в другом – какая острая необходимость есть у следственного комитета держать немолодую уже женщину в тюрьме, возить ее по Москве в «черном воронке»? Что ужасного она совершила? Да ничего на самом деле.
Она обвиняется в том, что «организовала возможность получения и ознакомления неограниченного круга лиц с литературой, признанной судом экстремистской», в частности – с книгой «Голод на Украине» Дмитрия Павлычко, а также с детским иллюстрированным журналом «Барвинок». Да, детский иллюстрированный журнал – это серьезно, посмотришь картинку и станешь русофобом. На самих книгах нет штампа библиотеки, они в библиотечные формуляры не занесены, свидетели утверждают, что книги и страшный журнал «Барвинок» могли подбросить во время обыска.
Понятно, что дело Шариной появилось как ответ на очередное проявление украинской самостийности. Запрет на въезд каким-нибудь российским артистам или что-то подобное. И, конечно же, играют свою роль пресловутые, с советских времен еще оставшиеся «палки» – отчеты о раскрытых преступлениях. При этом совсем не важно, совершались ли преступления или нет. Что характерно, прокурор на идущем сейчас процессе запросил для Шариной пять лет условно. Если уж прокурор при общем людоедском настрое нашей Фемиды просит условный срок – это, скорее всего, значит, что и дела никакого нет на самом деле.
Великий молчаливый народ
О разных аспектах этих историй можно говорить. Выберем один. Помните, как завершается трагедия Пушкина «Борис Годунов»? Словами «Народ безмолвствует». Как же безмолвствует – можете возразить вы. В защиту Серебренникова почти все деятели культуры выступили, вокруг мальчика тоже шумиха поднялась. И что? Шумиха поднялась и стихла, а проблема-то осталась. Нет, не проблема конкретного мальчика с Арбата, а проблема отношения правоохранительных органов к людям. В защиту Серебренникова выступили театральные деятели – согласен. А вот художники выступили? Писатели? Или они ждут, когда придут за ними? А простые люди как-то выразили свое отношение ко всем этим проблемам? Это – главный вопрос.
Ответ на него понятен – простым людям безразличны и режиссер, и мальчик, и библиотекарь. Они уверены, что это их не касается, что за ними не придут – мол, не за что. С этим спокойствием, понятно, можно поспорить. Но суть в другом. Прийти – это не обязательно «черные фары у соседних ворот/Люки, наручники, порванный рот». Это и безработица, и нищенские пенсии, и умирающая бесплатная медицина. Люди, всё это уже давно пришло к вам.
Но в нашей стране нет гражданского общества, так, разрозненные островки экологов, правозащитников, теперь – еще противников московской реновации. Сплоченного гражданского общества в России нет. И власть этому безмерно рада. Все эти общественные палаты и палатки, комиссии и советы – просто симуляция общественной жизни. А заодно компании решальщиков своих вопросов и вопросов своих друзей. И всем вроде бы хорошо и спокойно: и властям, и якобы общественникам, и народу – никто никуда не зовет и не беспокоит.
Одно плохо. Неоспоримый факт – государства, где нет гражданского общества... нет, не обязательно они скоро умрут. Они могут жить десятки лет, как та же Северная Корея, но живут такие государства плохо, и люди в этих странах живут плохо – бедно и бесправно.