Академик из Кузнецкого уезда

Оценить
Как уроженец саратовской глубинки стал художником, побывал в Китае, а позже избежал ссылки в Сибирь

Имя академика Академии художеств Льва Степановича Игорева (1821-1893 гг.) редко упоминалось в работах историков искусства XX века. И сейчас творчество Игорева в полной мере не изучено. Не все его произведения сохранились, не все выявлены к настоящему времени. Но у саратовских искусствоведов и регионоведов особый интерес к его личности и художественному наследию – ведь Игорев был сыном священнослужителя из Кузнецкого уезда, детские и юношеские годы он провел в Саратовской губернии. Последние годы его жизни прошли в Саратове.

Алла Майорова, кандидат исторических наук

В Радищевском музее хранится портрет священника его кисти. В путеводителе по музею, изданном в 1956 г., сказано: «...Представленный в музее портрет священника типично передвижнический. Сильный по социальной и психологической характеристике, он отличается простотой и выразительностью». Это, пожалуй, единственное высказывание о творческой манере художника-портретиста Игорева.

В сборнике «Саратовский край» (1893 г.) были опубликованы воспоминания Льва Степановича. Первый раздел посвящен годам, проведенным в родном селе Комаровка Кузнецкого уезда, затем – в Петровске, где будущий художник учился в уездном духовном училище. Он был оторван от своей семьи в десятилетнем возрасте. Судя по воспоминаниям, учеба не казалась ему трудной, тяжелее было «свыкнуться» с розгами, которыми «немилосердно пороли». Жил мальчик на квартире у учителя латинского языка. Ученику-постояльцу, совсем как Ваньке Жукову из рассказа Чехова, приходилось нянчить маленького сына хозяина и прислуживать главе семьи – подавать трубку, чистить сапоги, бегать в кабак «за шкаликом водки», ходить с учителем на базар, чтобы таскать покупки.

Зимой здание училища не отапливалось. В чернильницах замерзали чернила. Ученики были одеты в халаты и чапаны, некоторые из них ходили в лаптях. В числе таких бедных учеников был и сам мемуарист. Учащихся отпускали домой на Пасху и на летние каникулы. Чтобы добраться в родное село, Игореву приходилось идти пешком около ста верст, денег на дорогу не было. Весной при переходе через разливавшиеся речки дети спасали друг друга из воды, если кто-то из них тонул. Несмотря на суровые условия жизни в Петровске, Игорев находил время заниматься рисованием – это было единственное, что доставляло ему «несказанное удовольствие».

Об учебе в саратовской семинарии в мемуарах сказано гораздо меньше. В 1845 г. по окончании курса он получил место священника в Камышинском уезде, и тогда же подал прошение о поступлении на казенный счет в Петербургскую духовную семинарию «для усовершенствования в рисовании на два года с тем, чтобы по окончании этого срока послать его учителем рисования в какую-нибудь семинарию».

В Петербурге Игорев и три его товарища старались одновременно посещать классы в Академии художеств. Хотя начальство в семинарии не одобряло тяготения ее учеников к светской живописи, Игорев в 1850 г. получил звание художника и диплом. В 1854 г. он написал портрет ректора Петербургской духовной академии – епископа Макария (Булгакова), который впоследствии стал московским митрополитом и прославился как историк церкви. За этот портрет Игорев был удостоен звания академика.

На следующий год он был назначен преподавателем живописи и иконописания в Петербургской духовной семинарии, а в 1857 г. зачислен в Пекинскую духовную миссию, с которой отправился в Китай. В начале 1864 г. в чине надворного советника и с орденом Стани­слава 3-й степени Игорев вернулся в Петербург. Он поднес императору альбом «китайских типов» и видов Пекина, за что получил бриллиантовую булавку. Художнику была также пожалована пенсия в размере 400 рублей в год, что позволило ему уволиться со службы и заниматься «портретной и иконной живописью».

В 1869 г. в жизни Игорева произошли события, которые он назвал «величайшим несчастьем». Удалось выяснить, что он был причастен к преступлению. За это художник был лишен всех прав и званий и осужден на ссылку в Сибирь. Тем не менее, Игореву удалось избежать ссылки, ему даже разрешили продолжать писать иконы. Звания академика, вероятно, он тоже не был лишен. После событий 1869 г. он прожил более двадцати лет. Однако в мемуарах Игорев ничего не пишет об этом периоде и даже не упоминает о том, что в 1890 г. переехал на жительство в Саратов. В последних строках воспоминаний он сообщает, что никогда не был женат, потому что посвятил себя искусству и заботам о своих трех сестрах.