Прогулки по зоне

Весна, понимаешь, пришла. Время такое – собаки стаями за одной бегают, коты по ночам орут, словом, щепка на щепку лезет. Это я к тому, что племянница Петровича замуж собралась. И меня на свадьбу позвали, да не одного, а с внуком, что понятно – они с Ленкой, племянницей этой, в одну школу бегали и вообще дружили. Я думал, внучок мой от приглашения отвертится, мол, дела и всё такое. Сам-то он, вы же знаете, штучка заграничная, то в Лондон ездит, то еще куда, зачем ему наше простое веселье. Но он согласился, только и сказал: «Драк, надеюсь, не будет». Я отвечал уклончиво: «Это как дело пойдет». А потом внук свое условие поставил: перед свадьбой придет ко мне обязательно и посмотрит, как я выглядеть буду. Перво-наперво вынудил меня побриться, хотя я третьего дня уже брился, запретил мне ватник надевать, а заставил пиджак надеть и рубашку.

– Может, ты и галстук принес? – съязвил я, но внук спокойно ответил, что галстук не совпадает с моим имиджем. Я не понял, но успокоился, терпеть не могу эту удавку на шее таскать. Сам он, однако, был одет как обычно, и куртка джинсовая, и штаны такие же.

Надели сапоги болотные, ботинки в пакет сложили и пошли. Добрели по грязи непролазной до магазина Арам Ашотыча, там переобулись, а сапоги в подсобке оставили, чай, не украдут.

Слезы революционного демократа

Внук прямо к магазину такси вызвал, бросил водителю:

– Нам к городскому загсу.

В ответ водитель начал долго и, надо сказать, очень изобретательно ругаться. Ему отчего-то не нравились наши дороги, в качестве которых он винил святого человека – нашего губернатора. Бензин ему казался слишком дорог, в этом он беззастенчиво обвинял вообще всех и даже делал намеки на самого Владимира Владимировича. Потом повернулся к внуку и сказал:

– Ты куда, земляк, хотел? К загсу? Так вот хрен тебе!

Я оторопел от такой наглости, а внук спокойно спросил:

– Что, закрыли уже дорогу?

– Закрыли, уже дней пять как закрыли, пешочком придется пройти. По зоне. Давно зону не топтали? – и издевательски захохотал.

И тут я вспомнил. Что-то такое говорил начальник над общественниками товарищ Ландо Александр Соломонович. Но заветной тетради не было со мной – боялся потерять на свадьбе, потому смысл тех мудрых слов усколь­зал от меня.

– Смотри, до чего твои додумались, – это внук повернулся ко мне.

– До чего?

– Сейчас прочитаю, – он достал из кармана здоровенный телефон и начал читать: «На Соборной есть два тупика – туда могут направляться все кортежи. Мне представляется, что молодожены могли бы и пешком пройтись по пешеходной зоне».

Водитель тут же встрял в наш разговор:

– В эти ваши тупики тоже хрен заедешь, они с ночи машинами забиты. Так что давайте я вас у Гаврилы высажу, оттуда пешком пробежитесь. Опять же по зоне, – он снова обидно засмеялся.

Я же шепотом спросил внука, что это за Гаврила.

– Приедем – увидишь, – сказал он мне, но потом всё же снизошел до объяснения:

– Так памятник Чернышевскому называют, Николаю Гавриловичу, был такой революционный демократ.

– Вон оно что, я думал, что это нашему современнику памятник, члену общественной палаты Чернышевскому, только Дмитрию Викторовичу. Так он, выходит, внук тому?

– Не факт, – коротко ответил внук, тут мы и приехали.

Памятник мне понравился, особенно шары по периметру, чем-то мне смутно знакомые. (От редакции: если верить нашему автору, шары некоторое время находились у него во дворе, и он утверждал, что спас эти шедевры малой архитектуры. Теперь же смутно припоминает. Странно это.) Задрав голову, я тщательно изучал лицо памятника.

– Чего ты там разглядываешь? – торопил меня внук. – Пошли, опоздаем.

– Смотрю, нет ли мироточения, сейчас оно повсеместно началось. Наверное, указание поступило.

– Кому указание, памятникам? – изумился внук.

– Да вон же, смотри, слеза течет! – закричал я.

– Слеза? – недоверчиво переспросил внук. – Хотя вполне Николай Гаврилович может, глядя на нашу жизнь, и заплакать. Не за то он боролся. Поплачет, поплачет и успокоится. Или пятый сон Веры Павловны напишет.

Кто такая Вера Павловна и откуда памятник может знать, что ей снится, я не понял, спрашивать не стал, и мы поспешили к загсу.

Трамвай «Желание»

Жаль, что по пешеходной зоне мы почти бежали, и ничего я разглядеть не успел. Но и без этого я знал, что это самое замечательное место на земле, хотя я и не был особо нигде. Правда, ездил в молодости на север, но разве с этапа что увидишь.

Несколько прилично одетых мужиков ходили, низко наклоняясь, по зоне, выглядывая каждую плитку, некоторые они, как я успел заметить, даже ковыряли ногтем.

– Кто такие? – на бегу спросил я внука, и он тоже на бегу ответил:

– Депутаты городские и общественники, месяц назад их твой Ландо послал изучить здесь каждую плитку, вот они и выполняют дедушкин наказ.

Сильно запыхавшись, мы добежали, наконец, до маленького красного трамвая, на таких в детстве мы на «колбасе» ездили, снаружи то есть, сейчас молодежь и не знает, что это такое. Там, у трамвая, мы и догнали нашу свадьбу – все принаряженные, а Петрович даже в галстуке. Пока мы собирались в кучку, к нам подошла строгая дама с повязкой на рукаве. На повязке крупными буквами было написано «ОПА».

– Так, молодые, – строгим учительским голосом заявила дама, – первым делом целуете Семена, потом друг друга.

– Какого еще Семена?!– возмутился жених.

– Вот этого, – дама учительским опять же жестом, словно у нее в руке указка, показала на старенький трамвай. – И не задавайте лишних вопросов – это такая новая традиция, Александр Соломонович изобрел. (На самом деле А.С. Ландо предлагал молодоженам фотографироваться у трамвая, но, видимо, начинание председателя вышло из-под контроля. – Ред.) Потом, если будет желание, – дама неожиданно игриво усмехнулась, – могу запустить в трамвай минут на десять. Это наш трамвай «Желание».

– Погодите, – заволновался кто-то из гостей, – почему трамвай у вас Семен? Я читал, что его Яша зовут.

– Когда Яша, когда Семен, – загадочно ответила дама, я же разволновался и шепотом – чтобы дама с повязкой не услышала – спросил внука:

– Почему имена такие странные?

– Голову ерундой не забивай, хоть Яша, хоть Саша, тебе-то что?

Но тут догадка озарила меня, я дернул внука за рукав и сказал ему:

– Я понял, понял! Яша – это в честь Якова Саввича Стрельцина, великого строителя, который своими домами спасает центр города от обветшания и разрушения.

– Ловко, – ухмыльнулся внук, – особенно про спасение центра города. Еще пара таких спасателей, и от города вообще ничего не останется. Ну а если трамвай Семен, то в честь кого? Буденного?

Я помнил, что товарищ Буденный Семен Михайлович чаще на конях передвигался, и задумался.

– Ладно, дарю свой вариант – в честь областного депутата Семена Глозмана.

В принципе, этот вариант меня устроил, хотя я и думал, что этим трамваем надо увековечить память Александра Соломоновича. Или назвать в его честь всю зону? А как же дважды губернатор товарищ Радаев? Но тут я вспомнил, что именем Радаева внук предложил назвать всю нашу агломерацию, и окончательно успокоился. Мы пошли к загсу.

Сакральный крематорий

Проснулся я поздно, голова болела. Поплелся в кухню, открыл шкафчик, заглянул в заветный угол – там было пусто. Еще раз посмотрел – всё равно пусто. Горестно вздохнул, огляделся. Зажмурил глаза и снова посмотрел. Нет, не показалось: на кухне сидел внук и пялился в свой планшет.

Внук поднял голову, печально посмотрел на меня и сказал:

– Нет, старый, это не белочка у тебя, это действительно я. Просто вчера не углядел за тобой, ты накушался сильно, вот я тебя и привел домой. А обратно добираться по этим болотам – себя не жалеть. Вот и остался, постелил твой ватник и вздремнул немного.

Действительно, на полу лежал мой заслуженный ватник.

– Ты что наделал! Это же статья! Неуважение к ватнику, за это теперь и посадить могут.

Внук только махнул рукой:

– Не горячись так, хочешь, чаю налью?

– Чай не водка, много не выпьешь, – запустил я пробный шар, но внук не обратил внимания.

Делать было нечего, и я спросил:

– Ну, а что нового в мире, какими еще славными делами прославился наш губернатор?

– В больницу детскую съездил, с ребенком поговорил из Кот-д’Ивуара.

– Откуда?

– Говорю же, из Кот-д’Ивуара, раньше назвалась эта страна Берег Слоновой Кости.

– Это где ж такой?

– Где-где – в Африке! Губернатор спросил: «Как дела?», а мамаша мальчика ответила: «Нормально».

– Что же, выходит, что наш губернатор и язык ихний знает, котивуарийский? Великий человек!

От сознания того, что я живу в одно время с этим выдающимся политическим деятелем, похмелье отступало, мне даже лучше стало.

– Еще что хорошего?

– Вот твой друг Иосиф Дискин...

– Нет у меня таких друзей! – отрезал я.

– Как нет? – притворно удивился внук. – Дискин – друг Ландо, а Ландо – твой кумир.

Пришлось согласиться:

– И что Дискин?

– Предложил в тюрьму сажать за неуважение к памятникам, мол, оскорбление патриотических чувств.

– И правильно, – тут же согласился я, – сажать надо больше, а то распустились, Навальный по всей стране мотается, бабы какие-то на Кремль лазят. Вот выписать им всем по двушечке – сразу лучше станет жить.

Внук согласно покивал:

– И пенсии от этого прибавятся.

– Да, прибавятся! – зло ответил я. Отчего пенсии должны вырасти, я не понимал, но считаю, чем меньше в стране врагов, тем лучше должны жить настоящие патриоты. Тут же снова заболела голова, начало подташнивать – нет, определенно, думать мне было вредно. Но некоторые моменты инициативы товарища Дискина мне всё же оставались неясными. Решил уточнить.

– Скажи мне, а как можно памятник оскорбить, он же памятник – железный или каменный.

– Ну да, он же памятник, кто его посадит, – ответил внук смутно знакомой фразой, – подозреваю, этого и сам твой Дискин не знает. Сам он сказал, что нельзя будет жарить голубей на вечном огне.

Я тут же согласился:

– Конечно, нельзя, там огонь-то какой. Надо на костерке. И вообще лучше не жарить, а похлебку из голубей варить. А еще новости есть какие?

– Как говорится, ничего не происходит. Хотя вот, – внук уткнулся в свой планшет, – пишут, что будет в нашем городе свой крематорий.

– Это зачем мне прочитал? – оскорбился я. – Я туда не собираюсь.

– Да я ничего, просто прочитал, что в результате успешной демографической политики и дальнейшего улучшения здравоохранения земли на кладбище хватит только до тридцатого года. А потом: «Ну что, старик, в крематорий пора? – Пора, батюшка, в наш советский колумбарий». Это я о не тебе, из книги одной вспомнилось. (Внук цитирует «Золотого теленка» Ильфа и Петрова. – Ред.) Я одно только думаю – крематорий и колумбарий, это хранилище праха так называется, под закон Дискина попадут? Станут ли они сакральными местами?

– Так ты думаешь, там на огне враги тоже что-нибудь жарить будут, шашлыки или еще что? – испугался я.

– Ну тебя, дед. У тебя с похмелья совсем нездоровые фантазии, словно у Дискина твоего. Пожалуй, надо подлечить тебя. С утра – ты спал еще – Петрович забегал, передай, говорит, деду бутылку, а то он маяться будет. Я в холодильник поставил.

– Что же ты молчал, аспид?!– закричал я.

Внук засмеялся и стал одеваться.