Тревоги и радости патриота

Мы возвращались с внуком из культпохода – он меня в кино потащил. Смотреть фильм о том, как жители других планет на Москву напали. («Притяжение». – Ред.) Поначалу интересно было: всё кругом горит, взрывается, народ на борьбу с чужаками поднялся, как во времена товарищей Минина и Пожарского. Но потом я стал думать свои мысли и незаметно уснул. Мысли мои превратились в вопросы, на которые я не мог найти ответов. Конечно, можно было спросить у внука, но вокруг было столько людей, что я побоялся. Вопросы мои были секретными, агентов ЦРУ сейчас столько развелось, что плюнешь и в агента попадешь. Потому я решил расспросить внука в более пригодной обстановке. Например, у меня на кухне.

Дорогие собаки

По пути домой намекнул я внуку, что неплохо бы в кафе зайти посидеть, но он сослался на дефицит бюджета. Оно и верно, у кого сейчас деньги есть. Прошли через площадь, где стоял памятник какому-то задумчивому мужику (Чернышевскому. – Ред.). И тут я заорал:

– Смотри, смотри!

Внук тут же меня за рукав дернул, что, мол, кричишь как на пожаре.

– Дык ты смотри, вон, видишь, шары? Они же у меня, эти шары, лежали, пережидали трудные времена. Вот об этот, пятнистый, я еще ногу об него зашиб, хорошо, в валенках был. Потом, когда трудные времена прошли и эта, как ее, блин, урбанизация победила, приехали ко мне и забрали шары назад. Сам Валерий Николаевич смотрел, как их грузили. Забор мне, однако, сломали, но ради такого дела я и без забора могу прожить.

– Ты, старый, у нас герой. Когда шары станут символом нашего города, твое имя войдет в историю. Оно будет написано крупными буквами на одном из шаров.

– Уже! – закричал я. – Уже! Смотри, вон на том шаре написано!

Мы подошли ближе. На шаре действительно было написано слово, но это вовсе не было мое имя. Я расстроился так сильно, что и не заметил, как до моего дома добрались. Вошли во двор. Чей-то рыжий пес пролез через пролом в заборе, подошел к столбу, задрал лапу...

– Кыш! Пошел отсюда! – внук даже рукой замахнулся на собачонку.

– Ты чего это? – удивился я. – Сам же меня пилил всё время, мол, братья наши меньшие и не надо поленом в бродячих собак швыряться.

– За тебя, дед, переживаю. Пометит он столб, потом придут и слупят с тебя пять штук.

– Это кто же такое придумал? – задохнулся от возмущения я.

– Депутат городской Янклович предложил штрафовать, – ответил внук.

– Совсем они без Сергея Юрьевича распустились. У меня по этому поводу к тебе вопрос есть.

– Давай.

– Нет, здесь нельзя, подозрения мои носят характер государственной тайны, потому пойдем-ка лучше в дом.

В паутине коварного заговора

Зашли в кухню. Внук огляделся, будто здесь в первый раз, принюхался, потом спросил:

– Из того, что я привез, ничего не осталось? В смысле нормальной еды какой-нибудь?

– Ничего не осталось, – отрезал я, – всё выкинул в дальний овраг и следы за собой замел, чтобы не определили, кто.

– Эк до чего тебя патриотизм довел, можно сказать, до мании преследования.

Эти слова внука меня серьезно обидели.

– Ты языком молоть горазд, а за политикой не следишь, законы не знаешь новые.

– За всем не уследишь, – протянул внук,– а что нового-то случилось?

Я потянулся за своей заветной тетрадью.

– Вот, слушай: «Роспотребнадзор разработал поправки к Кодексу об административных правонарушениях, предусматривающие штрафы за перевозку, хранение и продажу товаров, которые запрещено ввозить в Россию». Понял – за хранение! А ты что мне в холодильник подсунул? Сыр какой-то оттуда, ветчина запрещенная. Разве ж так можно относиться к родному человеку?

– Боже, как всё запущено! – вздохнул внук. – Ничего уже не исправить. Ладно, ты говорил, у тебя вопрос есть. Задавай.

Для начала я огляделся, нет ли кого чужого, отдернув занавеску, посмотрел на улицу. Там ничего не происходило. Я начал издалека. Рассказал, что с Нового года на нашей территории развития (кажется, так?) произошло много странных событий. Большой политик и ученый Сергей Юрьевич Наумов перестал руководить городской думой. Сосед мой Петрович заявил, что больше не пьет, хотя и не кодировался. Вдруг исчез прямо со своего рабочего места известный руководитель Тополь Олег Андреевич. Другой еще более крупный руководитель Лобанов Дмитрий Юрьевич ни с того ни с сего оставил вверенный ему народ без попечительства своего. И еще много было странных событий: и в МЧС, и в арбитражном суде. Даже вредная старуха Морозова по какой-то таинственной причине перестала торговать семечками на остановке три года назад отмененного трамвая.

– Как думаешь, что происходит? – спросил я внука тревожным шепотом.

– Да ничего особенного, – с ухмылкой ответил внук. – Наумов и Лобанов прокололись на чем-то, вот их и попросили. Тополь не сам исчез, увезли его с собой люди с горячими сердцами и чистыми руками. (Я не понял, кто это.) Бабка Морозова перестала торговать, потому что холодно на улице. И только поведение Петровича для меня загадка.

– Всё шутки шутишь. Не хочешь видеть того, что умный человек сразу увидит. Заговор у нас, не иначе Навальный или последыши Обамки гадят. Самых верных людей убирают, опору и надежу. Хитрый план придумали: самого не трогают, а исподтишка вокруг действуют. Преграды городят, подкопы копают.

– Я не пойму, о ком ты, – перебил меня внук, – за кого ты так тревожишься, под кого это подкопы копают и городят чего-то?

– Глуп ты, – вырвалось у меня с досады, – я о народном губернаторе говорю, за него беспокоюсь.

– Да брось, – отмахнулся внук, – кому он нужен. Пусть играется в урбанизм с агломерацией, сколько душе его угодно. Чем бы дитя ни тешилось.

Такой ответ его одновременно обрадовал меня и раздосадовал. Без всякого уважения отозвался внук об одном из ведущих руководителей современной России. С другой стороны, я немного успокоился. Только на этом вопросы у меня не кончились.

Агломерация Радаево

Пока пили чай, я всё время напряженно думал. Занятие непривычное, конечно, голова разболелась, но думать я не переставал. Каково же, интересно, приходится нашим начальникам, ведь они всё время о чем-то думают?

Мысли же были вот о чем. Наши начальники и лично товарищ Радаев Валерий Васильевич объявили с самых высоких трибун, что очень скоро мы будем жить в агломерации (мудреное это слово я три дня учил). Но как назвать ее и как будет зваться житель этого прекрасного места – вот вопрос, который меня мучает. Саратов и Энгельс вместе. Сарэн? Энсар? Блин, Татищево забыл. Поставить его в начале? Нет, не то получается – Татсарэн – будто татарское предприятие какое. Нет, Татищево в конец надо разместить, получится Сарэнтат. Красивое название, звучное. А житель такого поселения будет, стало быть, зваться сарэнтатчанин. Это последнее слово я произнес вслух и тем привлек внимание внука.

– Сарэн татчан? Монгольский язык изучаешь?

Пришлось объяснить непутевому, над какой загадкой я мучаюсь.

– Так в чем вопрос? Кто эту агломерацию придумал и собирается создать?

– Ясно кто, – ответил я, – наш народный губернатор.

– В честь него и назвать.

– Радаевск? – слово мне понравилось: в нем сразу радость чувствовалась и счастье всех жителей.

– По мне лучше Радаево – так ближе к корням будет. Или Радаевка.

В чем тут подвох, я не понял, потому что снова думал. И спорить не стал. Внук тем временем продолжал развивать свою идею:

– Жителей будут звать радаевцами. Звания введут – «почетный радаевец» или «заслуженный». Тебе обязательно присвоят – заслужил. Только одного не пойму: вы на что жить будете?

Все сокровища Перелюба

Я как раз эту же мысль думал и ответил на провокационный вопрос с ходу:

– Тут никаких проблем не предвидится. Известный саратовский ученый Яков Саввич Стрельцин всё объяснил, – я раскрыл заложенную страницу в заветной тетради: – «Деньги, которые сюда попадают, имеют мультипликативный эффект и дают большую отдачу». То есть дашь рубль, тебе два отдают. Правильно я понял?

– Примерно так. А это какой Стрельцин? Девелопер?

– Язык придержи, нечего заслуженных людей обзывать.

– Темный ты человек, я его, можно сказать, похвалил. Только мультипликативный эффект в местном его варианте выглядит иначе. Государство дает рубль, а потом присылает оперативников этот рубль искать. И мультипликаторов заодно.

Я не счел нужным отвечать на этот грубый выпад, потому как меня интересовал следующий вопрос.

– Ты мне вот что объясни. Яков Саввич сказал так: «Только в акваторию Волги можно вложить сто миллиардов рублей». Не совсем я это понял.

Внук уселся поудобнее. На лице его появилась знакомая мне ухмылка (значит, будет гадости говорить):

– Тут, дед, всё просто. Берут у кого-нибудь сто миллиардов, в бюджете, скорее всего, отвозят на то место, откуда ледокол подняли со дна, и в воду их кидают. А как стемнеет, достают и делят меж собой.

– Клевещешь!

– Не без этого.

– Посмотрим, как ты запоешь, когда здесь, в агломерации нашей, всё расцветет. Заживем как люди, а тебя из списка вычеркнем, можешь в свой Лондон ехать и там зубами от зависти скрипеть. Намедни товарищ министр Соколов Дмитрий Станиславович объявил, что в Перелюбе скрыты несметные сокровища.

– Кто начальству не люб, тот поедет в Перелюб, – продолжал скоморошничать внучок, но я не обращал на его выходки внимания.

– В этом самом Перелюбе есть миллиард тонн нефти, газа не пойми сколько и еще цемент. Как начнем торговать – враз озолотимся.

– Погоди, – прервал меня внук, – разве Перелюб вошел в состав конфедерации, черт, агломерации?

– Войдет. Куда он денется. Референдум там проведем о присоединении.

– Погоди, в прошлый раз ты же Камышин хотел присоединить. (Злостная провокация – на самом деле присоединить Камышин предлагал как раз внук нашего автора с тем, чтобы соорудить самый длинный в мире пляж. – Ред.)

– И до Камышина дело дойдет, дай время, – отвечал я, – меня другое сейчас беспокоит. Когда враги узнают о наших богатствах, что делать они будут? Вдруг нападут?

– Это какие враги? Инопланетяне?

– Инопланетяне – в твоем кино. А тут пиндосы, бендеровцы – мало ли кто за нами следит.

– Это точно,– вдруг согласился внук, – за вами многие следят. В Москве целая организация есть. Институт Сербского называется.

– А хорошие там специалисты? В агломерациях разбираются?

– Отличные там специалисты, самого нужного нам профиля.

Я опять обрадовался.