Воскресенье скорби
Чем ближе конец 2016 года, тем чаще, я уверен, не только у меня, появляется желание: «Скорее бы он кончился»! Нет нужды перечислять все беды, свалившиеся на наши головы за эти 365 еще не завершившихся дней. Достаточно прошлого воскресенья. Не хочу, чтобы меня считали какой-то Вангой, но проснулся с дурным предчувствием. Глянул в твиттер на телефоне: «Ту-154 МО пропал с радаров»! И потом началось: списки погибших, версии случившегося и, что самое отвратительное, полемика в социальных сетях на тему – сострадать или злорадствовать?
Для меня выбора нет в данной ситуации: смерть людей, разделяешь ты их позиции и взгляды или не разделяешь, – прискорбный факт. Людей жалко. Иное дело, можно говорить о том, ради каких целей они летели в далекую Сирию. И опять же вопрос не к ним. Большинство погибших носили военную форму, будь то генерал из военной полиции или танцовщицы из ансамбля Александрова; значит, они выполняли приказ. Правильный приказ или нет – другой вопрос. Девять погибших тележурналистов – тоже выполняли приказ. Можно по-разному относиться к тому, что производят НТВ, Первый канал, и уж тем более к продукции телеканала «Звезда». Я, например, с отвращением отношусь, но желать им смерти или радоваться таковой – я не могу. Да, многие говорят: «У каждого человека есть возможность выбора». Это легко так говорить. Гораздо труднее такой выбор сделать, и винить людей в том, что их выбор с нашей точки зрения неверен, – наверное, чересчур.
В то воскресенье социальные сети превратились в поля непримиримых битв. Кто-то, например, как Виктор Шендерович, просто отказался общаться со всеми злорадствующими. Кто-то попытался примирить стороны – и абсолютно безуспешно. Полемика, если это можно назвать таковой, достигала высокого градуса. Спикер МИД Мария Захарова назвала, надо понимать, Божену Рынску «скотобазой». Божена – светский обозреватель, между прочим, заявила, что журналистов НТВ «бог прибрал». Аркадий Бабченко, известный журналист, заявил, что у него нет и капли сочувствия к погибшим. Ибо они часть машины, которая давила и губила его друзей и его самого. Думаю, понять можно: насильно скорбеть не заставишь. Однако именно этим занялись российские пропагандисты, возмутившись тем, что очень многие украинцы не разделяют российской скорби. Согласен, многие высказывания в интернете было противно читать. Но люди с украинской стороны выдвигали свои аргументы, которые могут быть выслушаны. Скорбели ли россияне, когда сто с лишним человек погибли на Майдане; когда был сбит украинский Ил-76; когда был уничтожен малайзийский «Боинг»? Вообще-то на востоке Украины идет война, в которой Россия принимает участие – можно обсуждать, прямое или нет. Так почему мы требуем скорбеть о гибели наших военнослужащих от людей, с которыми, по сути, воюем? Или это всё еще не изжитый комплекс старшего брата? Но Украина вырвалась из наших братских объятий и уже никогда туда не вернется.
Но вот другой не менее важный вопрос не прозвучал. Ни в полемике, назовем ее так, ни на пресс-конференции президента. Между тем, общение Владимира Путина с прессой происходило, так случилось, между двумя эпизодами сирийской войны – похоронами убитого в Стамбуле посла Андрея Карлова и гибелью летевшего в Сирию самолета. Понятно, что операция, заявленная как борьба с террористическим исламским государством (признано террористическим и запрещено в России), давно уже перестала быть таковой. Это уже не то, что Путин называл недорогой тренировкой российской армии, это отнюдь не прогулка по пустыне. Ясно, что мы вступили в сухопутную фазу войны – в Алеппо отправлены подразделения военной полиции и саперы. Никто не может исключать новых потерь. Вопрос-то простой: это действительно нужно России? Если нужно – то ради каких целей? Но нет ответа, только растет предчувствие, что мы зачем-то нашли себе второй Афганистан.
Такое вот совсем не веселое настроение перед самым Новым годом. Лишь бы ничего еще не случилось в оставшиеся пять дней. Наверное, сейчас в Кремле спичрайтеры переписывают варианты новогоднего обращения президента, пытаясь совместить уверенность в завтрашнем дне с тем, что случилось. Вполне возможно, что сотни смертей – в Иркутске ли, в Черном море – вместятся в одну холодную фразу «Год был непростым». Но мы это и так знаем, на себе чувствуем.